Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

03.10.2019

В парижском театре «Мариньи» на Елисейских Полях с триумфом проходят двухнедельные гастроли Театра Вахтангова. Французским зрителям представили «Евгения Онегина» и «Дядю Ваню». Постановку пушкинского романа в стихах авторитетная газета «Монд» назвала «шедевром гармонии и грации». По мнению этого издания, вахтанговцам присущ симбиоз искусств — ​театра, музыки, танца и визуальных средств выражения. Корреспондент «Культуры» встретился с худруком Театра Вахтангова Римасом Туминасом.

культура: Что чувствуете, когда каждый вечер зал знаменитого театра «Мариньи» встает и устраивает овацию?
Туминас: Почему-то легкую грусть. Спектакль закончился, но осталось что-то недосказанное, недоделанное. Хотелось бы сыграть проникновеннее… К публике испытываешь благодарность, и одновременно кажется — ​мы не все еще сделали. Поэтому ощущаешь какую-то легкую вину, разочарование в себе, в нас, в нашем спектакле. Но и признательность — ​ведь, несмотря на ошибки, постановку приняли.

культура: Среди публики много россиян, однако «чистокровные» французы реагируют не менее восторженно. Вас это удивляет?
Туминас: Нет, ничуть. Театральный язык «Евгения Онегина» очень визуальный. Много информации в огромных паузах, в молчании, при этом спектакль не останавливается. Инсценировка пушкинской поэмы — ​всего сорок страниц, а играем три с лишним часа (обычно сорок страниц укладываются в один акт). Немало осталось в репетициях — ​хватит на второй спектакль. Скажем, можно выделить историю Ленского или сделать акцент на Онегине, отодвинуть Таню.

Часто на сцене не действуем, а начинаем читать. Нужна воля, чтобы играть историю, не поддаваться читке поэзии. Грешим, расслабились, пошли по легкому пути — ​читаем Пушкина, а должны привносить актерское мастерство и все подчинять действию.

культура: «Евгений Онегин», как известно, «энциклопедия русской жизни». Что в ней интересно французам?
Туминас: Отношения между нашими странами остаются тесными. Мы по-прежнему очень близки, особенно в культуре. Местная публика каждый вечер преподносила нам большой подарок. Речь об отклике в их сердцах и умах. Мы все впитывали, нам это нужно. Когда пробуждаются сердца, театр достигает своей цели. Вот его миссия.

культура: На гастролях Вы не подстраиваетесь под зрителя той или иной страны?
Туминас: Всегда играем один и тот же спектакль, стоим на своем. Не подыгрываем публике, за это нас любят и уважают. Отклик видим повсюду.

культура: «Желтые жилеты» чуть не сорвали субботний показ «Онегина». Зрителям не без труда удалось прорваться через полицейские кордоны. Вы, наверное, этого не ждали?
Туминас: Мы знали, были готовы и легко отнеслись, хотя я и получил дозу слезоточивого газа. Прогулявшись до Эйфелевой башни, возвращался в гостиницу — ​мы жили рядом с Елисейскими Полями, где собралась сотня «желтых жилетов». Бабахнула граната. Улица узкая, столб дыма пошел на меня. А полицейские дальше не пускают. Сквозь слезы показал карточку своей гостиницы. Служители порядка накрыли меня, помогли прорваться и проводили до самой гостиницы. Промыл глаза и стал видеть спектакль еще лучше (улыбается).

культура: Частые гастроли не отвлекают от «служения театру»? Или Париж, Нью-Йорк и Шанхай стоят мессы?
Туминас: Отвлекают — ​мешают будущим работам. Проблема в раздробленности репетиций, каждая требует спокойствия, определенного, постоянного ритма. Но пока мы востребованы, кому-то интересны, нужно ездить. Молодые порой жалуются, что устали — ​из Америки приходится лететь в Израиль, а потом в Германию. Поворчат-поворчат, пройдет пять — ​семь лет, соскучатся и скажут: «Прекрасная была жизнь, а мы не понимали своего счастья».

культуру: На недавней встрече вахтанговцев перед началом сезона Вы вспомнили слова Петра Великого: «Оградя Отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусство и науки». В этом для Вас еще одна миссия театра?
Туминас: Подобная мысль высказывалась и Петром I, и другими великими мужами, государями, философами, поэтами. Я ее повторил и думаю: почему этого не понимают правители всех стран? Мир превращается в какую-то клоунаду, цирк, игру самолюбования и амбиций. Может быть, им надо напоминать о роли культуры и науки? Сам я играю серьезно, разбираю жизнь, плача и радуясь, стремясь спасти человека, оделить его счастьем. Правда, счастье, как говорили Чехов и Достоевский, невозможно. Но все-таки пока живешь, надо в него верить.

культура: Вы по-прежнему выступаете против «осовременивания» классики, которое, по Вашим словам, ее «убивает»?
Туминас: Мыслящему актеру необходимо одновременно быть немножко философом и немножко акробатом. Чтобы почувствовать современный пульс и современную жизнь, нужно соединить в себе века — ​и прошлое, и настоящее. Тогда не придется одевать артиста в джинсы или засовывать его в джакузи. Необходимо очищение человека, свет в человеке… Надо уважать зрителя, потому что он тоже творит вместе с актерами. В «Чайке» Треплев спрашивает у Дорна, продолжать ли ему писать. Тот отвечает: «Да… Но изображайте только важное и вечное». Надо думать о вечном, а не о сиюминутном, чтобы удивить публику и самого себя. Разнообразные «самовыражения» никому не нужны и неинтересны. Это спектакли-однодневки.

культура: Понимать по-своему не грех, но нужно понимать так, чтобы автор не был в обиде, — ​считал Чехов. Что бы сказал Антон Павлович, увидев Ваши постановки?
Туминас: Ему бы понравилось. Думаю, в зале услышали бы его смех. Я с ним разговаривал, и он все одобрил (улыбается). Часто об этом думаю. Если бы Эфрос был жив, я бы и его пригласил. А что бы сказала моя мама, как бы откликнулась? «Здесь ты прав, сынок, а здесь нет. Я театр не знаю и не понимаю, но тут какая-то неправда». Не вымысел, а выдумка — ​что самое страшное.

культура: Возможно ли постановщику быть с классиками, как Хлестакову с Пушкиным — ​на дружеской ноге?
Туминас: Это, конечно, слишком. Я всегда остаюсь вторым, а еще лучше — ​третьим. Как приятно служить мысли и духу Чехова, его слову, его образам. Всю жизнь хотел быть свободным, а приходилось руководить театром, то есть быть первым. Устал и не нужно. Есть режиссеры, которые ставят себя наравне с великими, считают, что «угадали» Гоголя и Достоевского. Я видел много спектаклей, когда актеры по-дружески обнимают на сцене бюсты классиков, да еще шляпу на них надевают. Как это наивно, пахнет безграмотностью, почти пошло.

культура: В театре Вы сторонник демократии или диктатуры?
Туминас: Полдня я диктатор, а потом полдня налаживаю демократию. С утра диктатура — ​в репетициях, но вечером в спектакле должен провозгласить демократию. Мы же свободные люди, выходим на сцену по собственной воле.

культура: Вы призываете актеров «играть для небес». А как же публика, простые смертные, которые живут на грешной земле?
Туминас: Люди почувствуют и сразу поймут, с кем мы разговариваем. Они хотят уловить эту связь. Если ты точен, если начал вести настоящий диалог с небесами, зритель подключится и будет смотреть, слушать и получит большое удовольствие, ради которого пришел. Искусство исцеляет, помогает, гармонизирует душу.

культура: «Театр — ​это вечная мука и вечное счастье одновременно», — ​говорил Петр Наумович Фоменко («Культура» от 30.08.2012). Вы с ним согласны?
Туминас: Вполне. Еще бы добавил, что театр никогда не заканчивается и уходит в бесконечность.

культура: Театр — ​это когда через тернии к звездам? Но не всегда же удается их достичь?
Туминас: Не всегда. Может, это и хорошо, но стремиться надо. Добраться до них — ​не дай Боже. Сгоришь.

культура: «Скучен театр, — ​говорил великий историк Василий Ключевский, — ​когда на сцене видишь не людей, а актеров».
Туминас: Если артист выражает в первую очередь себя, мне тоже скучно и неинтересно.

культура: Не уходит ли сегодня понятие «серьезного театра», который во всех странах вытесняют «фан», «развлекуха»? Не разучились ли режиссеры «разговаривать с вечностью»?
Туминас: Такие опасения у меня есть. Что же касается серьезности… Помню, Галина Волчек как-то насторожилась, когда я предложил ей поставить в «Современнике» трагедию Шиллера «Мария Стюарт»: «Зачем, если люди устали, хотят отдохнуть, развлечься? Может, лучше комедию?» Я же настоял на «Марии Стюарт». И почувствовал, как публика соскучилась по настоящей драматургии. Какая «развлекуха» может сравниться с глубиной материала и актерского исполнения? Это и есть праздник — ​подобным путем «развлечь» душу.

культура: В век глобализации сохранилась ли специфика русской театральной школы?
Туминас: Конечно. Это чувствуется и в ГИТИСе. Безусловно, погрешности есть. Все спешат. Вечером успешный спектакль, а утром нужно проснуться уже звездой. Эта жажда подводит многих. Не научились терпению, которого требует наша профессия. Галина Львовна Коновалова перед смертью говорила про молодых: «Ему 30 лет, а он уже в депрессии, пьет, мучается. Карьера не состоялась. В кино ничего, в театре тоже ничего». Она считала, что и в 95 можно стать звездой. Жизнь богата, готова тебя одарить, только надо работать и терпеть.

культура: Некоторые режиссеры и актеры называют театр своим домом, другие — ​храмом, святилищем, третьи — ​монастырем? А Вы?
Туминас: Я бы не назвал храмом. Считаю, что это дом отпущения грехов. Так и должно быть: «Приходите, мы грехи отпустим, потому что мы сами такие же грешники. Мы театр, нас жизнь ранила, мы такие же, как вы». Принять разговор через небеса — ​единственный путь.

культура: Насколько Ваш актер свободен в интерпретации роли? Или Вы загоняете его в жесткие рамки? Однажды некий артист сказал, что хочет себя выразить, и Вы ответили: «А кто тебя об этом просит?»
Туминас: Я остаюсь при этой мысли. Выслушиваю все предложения. Но очень редко они бывают меткими и нужными. Все время актеру хочется облегчить свою судьбу в той или иной сцене, найти какое-то убежище, но не идти вглубь, в бездну человека.

культура: Может ли артист сыграть одну и ту же роль по-разному? Или каждая роль — ​это прокрустово ложе?
Туминас: Есть строгие границы, которые перешагнуть нельзя. Можно работать чуть лучше, чуть хуже, но нужно держаться заданной темы, обстоятельств. В этом я не жесток, но требователен.

культура: «Актер прежде всего должен быть культурным и понимать, уметь дотягиваться до гениев литературы», — ​наставлял Станиславский. Наверное, дано далеко не каждому?
Туминас: Вокруг режиссера, и это всегда беда, часто образуется группа людей. В театре возникает второй театр, и это опасно. Самое главное сегодня — ​ансамбль. Надо чувствовать, знать, куда идет спектакль, чего нужно достичь. Важно, чтобы зрители шли на постановку, на этот ансамбль, а не на отдельных актеров.

культура: Есть ли у Вас любимые артисты в труппе?
Туминас: Да, и их круг каждый год чуть-чуть расширяется. Но люблю и тех, с кем еще знаком не до конца. Горжусь, если удается открыть актера, сколько бы лет ему ни было. Даже в сорок можно вдруг неожиданно раскрыться, заиграть. Я всегда счастлив за таких артистов.

культура: Вы не ограничиваетесь драмтеатром и ставите оперы.
Туминас: Наши классики, как Станиславский или Немирович-Данченко, с возрастом уходили в музыку. Надоели актерские штуки и амбиции, вечное терпение. А тут красота, которой мы не можем достичь через драму. Льется небесная музыка, душа отдыхает. Самое высокое искусство — ​это опера, в ней все соединяется. Но я в себе сомневаюсь и пока что не собираюсь возвращаться в музыкальный театр. Правда, во время работы в Большом я был вторым — ​на первый план, естественно, вышли дирижер и оркестр. И мне так понравилось подчиняться чьей-то воле, музыке. Когда не пытаешься разрушать или менять, а вслушиваешься.

культура: Некоторые певцы жалуются, что порой для театрального режиссера главное игра, а не музыка. Так ли это?
Туминас: Я всегда ставлю себя после композитора и дирижера. Не надо мешать музыке. Лучше помогать дирижеру, солистам. Возвысить чем-то музыкальный материал, обогатить. Но режиссер должен осторожно играть свою роль.

культура: В 2021 году грядет 100-летие Театра Вахтангова, которое Вы готовитесь достойно отметить. По этому случаю «замахнулись» на самое эпическое творение русской литературы — ​«Войну и мир»?
Туминас: Так говорили и про «Евгения Онегина». Я не замахнулся, эта история сама пришла ко мне. И я попросил разрешения войти в мир произведения. Если оставить в стороне баталии, получается очень красивый рассказ о любви и зависти. Не знаю, удастся ли в итоге.

культура: Вы уже ведете переговоры о новых гастролях во Франции. Другая площадка и другой репертуар?
Туминас: Есть такие планы. У нас имеются и другие постановки, которые я люблю и ценю, — «Царь Эдип», «Улыбнись нам, Господи», « Маскарад». Так что будем надеяться.

культура: Ваша любимая пушкинская строка?
Туминас: «Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей» — ​этой строчкой начинается наш спектакль «Евгений Онегин». Звучит парадоксально, но грустно.

Фото на анонсе: Михаил Джапаридзе/ТАСС