На сцене Парижской оперы Бастилия состоялась премьера «Хованщины» Модеста Мусоргского в постановке известного режиссера Андрея Щербана. Накануне премьеры с ним встретился корреспондент «Культуры» во Франции.
культура: Впервые Вы поставили «Хованщину» в Парижской опере в 2001 году. Почему сегодня театр снова решил к ней вернуться?
Щербан: Это связано с растущим интересом к «Хованщине», которая до сих пор мало известна в мире. Меня поразило, что задолго до парижской премьеры все билеты были распроданы. Кроме того, я был удивлен, когда русские певцы сказали мне, что больше любят петь в «Хованщине», чем в «Борисе Годунове». Это последняя и, быть может, самая загадочная работа Мусоргского, оставшаяся незавершенной. Мы даем ее в редакции Шостаковича.
культура: Чем, на Ваш взгляд, интересна сегодня «Хованщина»?
Щербан: В ней речь идет о судьбе страны и народа. Здесь все герои задаются вопросом, каким окажется будущее России, что нужно предпринять, чтобы спасти ее. И каждый хочет, получив власть, сделать это на свой лад. Одни силы борются с другими — стрельцы, князь Хованский, староверы-фанатики, князь Голицын, который подобно Петру Великому, хочет усиления европейского влияния... В какой-то мере все это напоминает сегодняшнюю Россию.
культура: Что нового в нынешней «Хованщине»?
Щербан: Прежними остаются только декорации. Герои, хор, свет, мизансцены — все отличается от того, что было 12 лет назад. Это не повтор, а поиск нового, связанный с тем, что годы спустя я стал лучше понимать великое произведение.
культура: Кто из действующих лиц, на Ваш взгляд, ближе самому Мусоргскому?
Щербан: Композитор не принимает ничью сторону. Но, полагаю, он видит себя в раскольнице Марфе — сильной личности, готовой на подвиг. Тот мир — полный насилия, отчаяния, горечи — очень похож на современное общество, раздираемое противоречиями. Хотя опера заканчивается самосожжением, Марфа дает нам надежду. Жертвует собой ради высокой цели. Думаю, она олицетворяет Россию.
культура: Почему в «Хованщине» заняты, в основном, русские исполнители?
Щербан: Выбором певцов и дирижера занимался директор оперы Николя Жоэль. Из состава, выступавшего в Париже в 2001 году, остались Владимир Галузин и Лариса Дядькова. В качестве дирижера Жоэль пригласил Михаила Юровского.
культура: Как Вам работается с русскими?
Щербан: Поскольку это их опера, ничего объяснять не надо. Они понимают ее нутром, эмоционально. С ними замечательно иметь дело еще и потому, что в течение репетиционного месяца все были на месте. Не то что американцы, итальянцы или другие — три дня в Париже, а потом уезжают в Нью-Йорк, Буэнос-Айрес…
культура: В разных театрах мира Вы ставили русские произведения — «Евгений Онегин», «Князь Игорь», «Огненный ангел». В чем особенность нашей оперы?
Щербан: Я ее очень люблю. В частности, творения Мусоргского — с его безумием, нетерпимостью, взрывным характером. По духу ему близки Прокофьев и Шостакович. Когда они сочиняли, их душу сжигал какой-то внутренний огонь. Это напоминает мне староверов, которые в «Хованщине» предают себя огню.
культура: На Вас исключительный спрос в Парижской опере, где Вы поставили восемь спектаклей...
Щербан: Каждый директор приходит со своим «правительством», то есть с близкими ему режиссерами. Что касается меня, то принадлежу эпохе, когда оперу возглавлял Юг Галь, при котором я поставил большинство своих спектаклей. Сейчас пересматриваю и переосмысливаю их — для меня ничего не бывает окончательным и совершенным.
культура: Вы известны, прежде всего, как театральный режиссер. В 2009 году состоялся Ваш дебют в России — «Дядя Ваня» на сцене Александринского театра.
Щербан: Мы замечательно сотрудничали с русскими актерами — они были открыты для моей нетрадиционной постановки. Собираюсь вернуться в Петербург — меня приглашает Лев Додин поработать в его театре.
культура: Однажды Додин, поставивший много опер на Западе, сказал мне, что не любит этот жанр.
Щербан: Прекрасно его понимаю. Оперный режиссер не контролирует происходящее на подмостках. Произведение выбираю не я, а директор театра. Он ищет певцов, дирижера и только потом постановщика. Тогда как в драматическом театре все решает режиссер.
культура: Поскольку у дирижера и режиссера часто разное видение оперы, конфликты неизбежны?
Щербан: Эти двое обычно живут, как кошка с собакой. Дирижер смотрит только в партитуру и хочет, чтобы певцы стояли на месте. Тогда как постановщику плевать на музыку. Ему нужно побольше движения на сцене. К счастью, у нас полное взаимопонимание с Михаилом Юровским — замечательным человеком и музыкантом.
культура: В России только что отметили 150-летие со дня рождения Станиславского. Он актуален для Вас?
Щербан: Разумеется. Именно Станиславский заложил основы современного театра. Без глубокого видения правды, искренности, абсолютной честности невозможно развитие театра. Но не надо забывать и о Мейерхольде. Это был сын, пошедший против отца, — с тем, чтобы к концу жизни к нему вернуться. Для меня Станиславский и Мейерхольд — два столпа сегодняшнего театра.
культура: Есть осовремененные постановки «Бориса Годунова», где в спектакле задействован ОМОН. Наверное, можно модернизировать и «Хованщину»?
Щербан: Сделать можно все. Проблема лишь в том, что такие спектакли страдают от отсутствия чувства. Театр должен обращаться к сердцу, поднимать человека до высокого уровня правды, открывая ему новые горизонты. Ну, а модернистская постановка оперы чаще всего внушает нам, что человеческая жизнь ничтожна, и мы все прозябаем в нищете и дерьме. Может, так оно и есть, но недостаточно сказать только это. Настоящая музыка — Моцарт, русские композиторы — говорит о том, что есть свет, навстречу которому мы должны идти. Иначе останемся на уровне теленовостей, с утра до вечера вещающих о несчастьях, насилии и жестокости.
Одним постмодернизмом широкие массы в зал не привлечешь. Это может заинтересовать отдельных интеллектуалов и критиков, пресытившихся традиционными постановками. Подобный эпатаж — проявление снобизма. Чтобы открыть двери оперы для простых людей, надо снизить цены на билеты и предложить постановки, открытые для души.
культура: В Нью-Йорке Вы руководите театральным факультетом Колумбийского университета, занимаетесь подготовкой молодых режиссеров и актеров.
Щербан: Я всегда говорю ученикам, что в первую очередь надо иметь сердце. Американские артисты выражают чувства с помощью тела. Французы или немцы должны все понять головой. Ну а русский — актер сердца. Для меня идеальный артист — тот, кто объединяет эти три момента. Вот чему я пытаюсь научить.