Николай ИРИН

02.03.2017

На канале «Россия 1» стартовал многосерийный фильм «Екатерина. Взлет». Это уже второй сезон посвященного великой императрице телепроекта с Мариной Александровой в главной роли. 

Обыватель жаждет историй из царской и дворянской жизни, но, как правило, полагает, что главной трудностью киносъемщиков являются бюджет, костюмы, интерьеры, привлекательность актеров и пресловутая историческая достоверность. На самом деле, центральная проблема фильма или сериала на историческую тему — приемлемая интонация. Ведь что возникает в типовом сознании при упоминании Елизаветы или Екатерины, знаменитых отечественных императриц?

Молчите, пламенные звуки,
И колебать престаньте свет,
Здесь в мире расширять науки
Изволила Елисавет.

Вы, наглы вихри, не дерзайте
Реветь, но кротко разглашайте
Прекрасны наши времена...

Еще, конечно, незабываемое «богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды... подай, Фелица, наставленье: как пышно и правдиво жить?». И это у тех, кто хорошо учился. 

Тот же, кто чуть похуже, оперирует менее возвышенной, тоже аховой, но уже современной образностью: 

Гуляй, шальная императрица!
И вся страна, которой правишь ты, берет с тебя пример.
Легко влюбиться, императрица,
Когда так страстно бирюзовым взглядом смотрит офицер.

Создатели исторической реконструкции с неизбежностью оказываются в тисках между выспренностью и вульгарностью. «Достоверность» и даже изобразительная щедрость повествования играют небольшую роль в сравнении с трудно поддающимися рациональному анализу психологическими деталями. 

Широкий зритель, припадающий к экрану, переполненному царицами, графьями и фрейлинами, на деле желает подтверждения собственной системы ценностей в качестве универсальной. «Богатые тоже плачут» — не прихоть продажного теледраматурга, а настойчивый заказ человечка эпохи массовых коммуникаций и демократических лозунгов.

Советский исторический кинематограф с классово чуждыми персонажами не церемонился. Как правило, авторы намеренно понижали статус богатых и знатных, явно или же скрытно покушаясь на достоинство тех, кто напудрен и звенит полновесною монетой. Хорош лишь тот, кто гремит кандалами, в крайнем случае слюнявит пальчик, перелистывая страницы учебной литературы.

«Екатерина. Взлет» продолжает рассказ о многотрудной, но шумной и славной судьбе легендарной российской императрицы Екатерины Второй.

Первый сезон, показанный в 2014 году, поведал о раннем этапе жизни царственной особы, отхватил несколько престижных наград, включая «Золотого орла», и вышел победителем в соревновании с почти синхронно появившейся продукцией канала-конкурента под названием «Великая».

В новом сезоне остались прежними сценарист Ариф Алиев, оператор Максим Шинкоренко и часть многочисленной продюсерской группы. Сменился режиссер-постановщик, на сей раз это Дмитрий Иосифов — в далеком прошлом Буратино из фильма Леонида Нечаева, в недавнем — создатель симпатичного телесериала «Уходящая натура» по сценарию Николая Лырчикова. Судя по всему, именно после той нетривиальной и, например, лично мне запомнившейся работы Иосифова пригласили в престижный проект. 

Но главное, закономерно осталась на первом плане исполнительница титульной роли Марина Александрова. Невозможно переоценить значение центрального героя в биографическом опусе. Коллеги и соратники могут сколь угодно напрягаться, но если персонаж, чье имя вынесено в заглавие, что называется, «не дотягивает», вещь развалится. В сериале «Великая» Екатерину представляет молодая актриса ослепительной красоты и царской стати, однако ей, кажется, не удается стать психологическим центром композиции.

Александровой — удается. Уж не знаю, по собственной ли инициативе или по подсказке постановщика, но она играет современную и понятную нам деловую женщину. Нечто подобное в свое время с блеском предъявила в «Москве слезам не верит» и «Времени желаний» Вера Алентова, а еще раньше Людмила Гурченко в «Старых стенах». 

Александрова не богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды и не Фелица. О том, как «пышно и правдиво жить», ее героиня, похоже, не имеет ни малейшего представления. Перед нами нервная, чувственная молодая женщина, сильно зависимая от своих физиологических потребностей. Ощущение, что, выходя из кадра на типовую отечественную кухню, она устало усаживается у телевизора, присматриваясь к очередному рекламному ролику из жизни косметических масок и, простите, прокладок. 

Личная жизнь не устроена, хотя дети стремительно растут вместе со своими неурядицами. Партнер, хоть и орел, но в общем и целом слабее, зауряднее, чем она сама. Длительные командировки, отсутствие по вечерам, внезапные, но в принципе уже ожидаемые проблемы в постели, закономерные слезы от неудовлетворенности.

Утром, тем не менее, одеваться, причесываться, хорошо выглядеть. Выслушивать подчиненных парней и стариков, редко умных, почти всегда интригующих, брать на себя ответственность. По дороге с объекта на объект ненароком присматриваться к новым мужчинам в тайной надежде на химию отношений и женское счастье.

Болеть душой за вверенное тебе хозяйство, отчасти из соображений профессиональной честности, но во многом из-за любовной привязанности, внезапно случившейся к этой еще недавно чужой, а теперь такой привычной, такой огромной территории вместе с населяющим ее людом. 

Все больше вникать и все больше волноваться, уже и не различая, где долг, повинность и ответственность, а где радость, нежность и соучастие. 

Авторы «Екатерины» угадали и с актрисой, и с интонацией. То ли сознательно, то ли интуитивно они встроили свое кино в ряд отечественных производственных кинодрам. Код восприятия понятен. Правила игры ясны. 

Никакой тебе отталкивающей психологической архаики, никакого «молчите, пламенные звуки, и колебать престаньте свет». Внутренний контакт с этим миром и с этой героиней — доверительный, даже интимный — устанавливается сразу и навсегда.

Кстати, были ведь еще гениальные «Короткие встречи» Киры Муратовой, один из эпизодов которых едва ли не напрямую комментирует «Екатерину».

Когда захваченная страстью, как императрица, и слегка растерянная советская начальница покидает там парикмахерскую после стрижки-завивки ради командированного любовника, вслед доносится: «А ты такое болтаешь!» — «А что, она не женщина что ли? Обыкновенная баба. Воображают из себя каких-то особенных...»

Но наша Екатерина не воображает. Вот и весь строй фильма, изобразительная и монтажная его составляющие, работают на то, чтобы максимально приблизить к нам XVIII столетие. Никакого нажима, никакой навязчивой патетики. Быстрая смена кадров. Очень хороши крупные планы, только на первый взгляд традиционно решенные, а на деле, за счет легкого подрагивания ручной камеры, оставляющие ощущение человеческого дыхания любого из персонажей.

Все они, вовлеченные в сложную систему взаимоотношений, даны как люди с достоинством, со своею правдой. Все красивы, и это этически обусловлено. Ведь в биографической картине речь за редкими исключениями идет о реально существовавших гражданах. Их кости покоятся в земле, их кровь течет в ныне живущих потомках, их души, что называется, на небесах, дела зачастую увековечены в камне или металле, в исторической или социальной образности.

Это уважительное отношение к умершим дорого стоит. Думаю, в костюмно-биографических фильмах и сериалах именно оно является скрепой, базой, сущностью и смыслом. Есть такая парадоксальная формула: «Умирая, присоединяешься к большинству». «Екатерина» актуализирует бессознательное или сознательное размышление о нас самих. 

И нас тоже не станет, мы отделены от участников предъявленного «Екатериной» занимательного карнавала ничтожным, в сущности, временным промежутком. Полная правда нашей собственной жизни будет совсем скоро столь же недоступна позднейшим наблюдателям-исследователям, сколь нечувствительны мы сами к полноте бытия сановных и царственных особ, показанных в сериале. 

Универсальная правда XVIII столетия совпадает с правдой века нынешнего: жизнь человека преходяща, частные его дела не стоит преувеличивать. В то же время Петербург стоит, страна живет, шумит и, кто бы что ни говорил, развивается. Люди уходят — Россия, язык и народ продолжаются. Большевики попытались отречься от «проклятого» старого мира, их мотивы мне глубоко понятны. Однако, уважая принцип реальности, признаю: большевиков, оставивших, впрочем, важный след, давно нет, а по центральному российскому каналу между тем дают большое кино про старинных «ряженых» людей. Которые почему-то не просто вызывают сочувствие, но еще и оставляют ощущение сопричастности, ощущение психического и ментального совпадения. Эта работа, кроме прочего, вынуждает подозревать: национальное чувство есть, а «любовь к Родине» не дешевый пропагандистский трюк.           

Что касается вероятных упреков в том, что Екатерина ведет себя, как... Григорий Орлов выглядит... А элита России показана в форме клубка змей. Подобные упреки исходят, как правило, от людей, отрицающих повседневность в угоду крику и пафосу. Люди митинга, привыкшие мыслить и изъясняться как раз в стиле одической поэзии Ломоносова/Державина, не сильно любят «слишком человеческое». 

А мы, незлобивые и всепрощающие обыватели, любим. Критикуя гениального конструктора Ибсена, Антон Чехов сетовал на то, что драмам норвежца не хватает элементарной пошлости. Нужно понимать, что Большая История дана нам в источниках, а «научно обоснованное» письмо — это всегда инструмент власти: победившие сословия, корпорации и фамилии уничтожают/дискредитируют проигравших. 

Но тот, кто не желает топтать проигравших, присоединяясь к победителям, радуется именно торжеству пошлости. «Екатерина» — наши счастливые обывательские сны, комфортные и по большей части незлобивые. Никто ни в чем не виноват. Просто жили. Жили-были.

Люди, как мы.