20.04.2015
Прошли годы, прежде чем Васильев смог осуществить мечту — воплотить в сценических образах Высокую мессу Баха, вошедшую в ряд величайших художественных творений человечества наряду с Сикстинской капеллой Микеланджело, «Божественной комедией» Данте, «Фаустом» Гёте и Шестой («Патетической») симфонией Чайковского.
Над Мессой си-минор Бах работал до конца дней, две из пяти частей исполнялись в храме во время католического богослужения, но всю партитуру целиком автор так и не услышал. Грандиозный замысел оказался и шире, и глубже ритуального предназначения. Бах задумал Мессу как обряд, но вышла она художественным слепком с мира. Отразив в многоголосии опуса религиозный канон: через страдание и скорбь — к свету, радости и ликованию, композитор оставил потомкам духовное завещание, гармонически переложенное в совершенный звукоряд.
Идее Васильева поставить си-минорную Мессу Баха на величественной площади Святого Петра в Риме — ни много ни мало — сорок лет. Тогда он мечтал об интернациональном составе исполнителей, величественных массах оркестра, хора и балета, о просторах главной площади раскаленного Рима, откуда голоса солистов будут взлетать под небесный купол, не скованные ни сводами храма, ни стенами театра. Сверхталантливый и сверхэнергичный Васильев, кажется, знал, что именно сказать миру и в чем его убедить. Однако что-то в планах не сошлось, понадобилось отступить, попробовать и режиссерские, и хореографические силы. Сначала в фильме «Фуэте», где под музыку Баха Маргарита Екатерины Максимовой взлетала под самую линию горизонта в его, Мастера-Васильева, руках. Потом — в спектакле «О Моцарт, Моцарт…» — прикосновении к «Реквиему», торящему дорогу к Мессе.
Нынче от грандиозных планов Васильева воплотить церковную эпопею Баха под небом Ватикана не осталось и следа. Невероятный некогда театральный жест обернулся лирической исповедью Художника, счастливо обремененного творческим и житейским опытом. Нынешнее время Васильева позволяет ему говорить не от лица своих безукоризненно воплощенных и вошедших во всемирную летопись искусства персонажей, а от себя лично. «Dona Nobis Pacem» воспринимается историей жизни — от рождения до зрелости. Историей, не требующей помпезной оправы: одинокий голос человека лучше слышен без фанфар и оркестровых tutti.
Кажется, сегодняшнее мироощущение Васильева, рискнувшего говорить с современниками без пафоса и нравственного императива, разделяют все создатели спектакля. И маэстро Винсент де Корт, сужающий всеобъемлющую партитуру Баха до проникновенных (особенно — в финалах) лирических высказываний. И сценограф Виктор Герасименко, накрывающий сцену куполом Вселенной, похожим на кольцо туннеля Большого адронного коллайдера. И вокалисты Эмилия Иванова, Агунда Кулаева, Алексей Татаринцев, Максим Кузьмин-Караваев, вписывающие голоса в тонкую текстуру личного зрения.
«Dona Nobis Pacem», конечно, ни в коем случае не балет: хореографическая партия, ведомая превосходными танцовщиками (Мидори Тэрада и Коя Окава, Аманда Гомес и Михаил Тимаев, Кристина Андреева и Антон Полодюк), экспонируется как ритмический подголосок не расчленимого на ипостаси действа, причем геометрия хорошо темперированных танцев для Васильева важна не менее полифонического по смыслам диалога со Вселенной.
Помимо всего прочего, Васильев ставит спектакль о Творчестве, где простая гамма и симфония, эскиз и готовое полотно, расчет и чувство, цифра и нота (компьютерная графика Данилы Герасименко основана на работах художника Светланы Богатырь) образуют мир Художника, постигающего тайные прописи искусства.