Большой театр открыл новый, 237-й сезон. О планах читателям нашей газеты уже рассказывал директор театра Анатолий Иксанов. На церемонии открытия объявили о высоких наградах: ордена «За заслуги перед Отечеством» первой степени удостоен выдающийся хореограф Юрий Григорович, народными артистами России стали главный хормейстер БТ Валерий Борисов, солистка оперной труппы Лолита Семенина, балерина Мария Аллаш и премьер Дмитрий Гуданов.

Попечительский совет отметил премиями за достижения в прошедшем сезоне молодых артистов, среди которых ведущий солист балета Артем ОВЧАРЕНКО. Молодой танцовщик занят сегодня в репетициях премьерных спектаклей: в «Аполлоне Мусагете» Джорджа Баланчина готовит заглавную партию, в «Иване Грозном» Юрия Григоровича — роль князя Курбского.

культура: У артистов бывают «пустые» сезоны, но Вам это, похоже, не грозит. Прошлый сезон, под занавес которого Вы получили статус ведущего солиста, был особенно насыщенным?

Овчаренко: «Загрузка» была предельная: открылась Историческая сцена Большого театра, работаем на двух площадках. Возник проект wwb@llet.ru. Три труппы — из Монако, Сан-Франциско и Большого — готовили общий концерт, он вышел необычайным по атмосфере. Артисты общались со зрителями в фойе после первого акта, давали автографы, отвечали на вопросы. На Историческую сцену вернулась классика, спектаклей стало много. Словом, две вечные для балетного артиста проблемы: нас никто не видит, мало танцуем; и вторая — нас перегрузили, и мы скоро сломаемся. Кажется, нужны титанические усилия, и работа — выше человеческих возможностей, но все входит в привычку. Меньше спишь, больше работаешь. Я и в отпуске привык заниматься.

С увлечением участвовал в проекте «Большой балет» на телеканале «Культура», премьера — совсем скоро. Новые хореографы и новые номера — каждый день. Так что пока внешний мир — только за окнами. Даже в кино сходить некогда.

культура: Что может дать телевизионный «Большой балет» ведущему солисту Большого балета?

Овчаренко: Телевидение, где много мусора, вдруг да приблизит кого-то к нашему миру — разве не замечательно? О балете узнают больше, а то и увлекутся им. Чтобы понять балет, необходимо знать, что означают те или иные жесты, сюжет, либретто, музыка. Когда вы, изучив какой-нибудь язык, открываете книгу и читаете не по слогам, — вам интересно.

Пиар, слава?.. Не могу сказать, что болею этим. Мне даже неловко из-за повышенного внимания к моей персоне. Но профессия публична, и едва ли можно спрятаться от стороннего интереса.

культура: Думаете, возможно, чтобы балет перестал быть элитарным искусством? Неужели Вы хотите этого?

Овчаренко: Балет в некоторой степени искусство для избранных, но пусть он будет при этом понятен. От нас зависит его жизнь в дальнейшем. От того, насколько мы сумеем наполнить классические балетные спектакли своим мировидением, своим взглядом на жизнь. Танцовщиков, выполняющих порядок движений — немало, мне же хочется стать артистом, причем — современным. В этом мне помогает мой педагог Николай Борисович Фадеечев.

культура: С Николаем Борисовичем как с непревзойденным премьером Большого театра связано понятие «традиция». Трудно ли Вам осваивать партии, где блистали великие предшественники?

Овчаренко: Классический рисунок танцовщик не вправе изменять. Но проинтонировать любой жест можно по-своему. Мы ведь все говорим, и все — с разными интонациями. Я наблюдаю за многими артистами, оцениваю уровень их понимания роли. А выхожу на сцену и «говорю» — по-своему.

культура: Что привлекает Вас в современной хореографии?

Овчаренко: В телепроекте «Большой балет» мы танцевали «Колыбельную» хореографа Раду Поклитару, на песню в исполнении Лидии Руслановой. Номер понравился и зрителям, и жюри. Каждое движение было сделано так, что люди плакали. У меня мурашки по спине бежали. Или, например, композиция англичанина Дэвида Доусона из «Серого пространства». Он объяснял не то, как надо танцевать, а делился опытом своей жизни. Но каждый номер зритель, в зависимости от восприимчивости и эмоционального настроя, читает по-разному.

культура: А в «Жизели» знаешь точно, чем живут герои...

Овчаренко: Там сюжетная история. В современной хореографии мы, конечно, тоже ее для себя намечаем, и зрители, хотя и не все, ее считывают. Бывает, номер необычный. Понятны два полюса — жизнь и смерть, а что между ними? Общение между партнерами происходит на уровне физических движений, из которых рождается конфликт. Думаю, что такой танец сложнее, но это не значит, что он не доступен пониманию.

культура: С балетным амплуа лирико-романтического героя Вы определились окончательно?

Овчаренко: Не могу сказать, что определился. Да, я классический танцовщик. У меня своя природа, ее нужно развивать, а не идти против. Но до каждой партии необходимо дорасти. Нельзя брать роли, с которыми пока не справляешься. Можно рискнуть, но не в Большом театре. Здесь нельзя выходить «сырым», недоученным. С другой стороны, нельзя упускать любых шансов. Век балетного артиста короток, в 38 лет мы уже пенсионеры. Потому и вынуждены жить с ускорением. Я подготовил партию Альберта в «Жизели» за десять дней: работал над ней с Николаем Борисовичем Фадеечевым, смотрел записи. Физически было тяжело. Но главная работа шла в голове: разбор сюжета, музыки, драматургии взаимоотношений с партнершей. Я понимал, что в Большом театре второй такой возможности может не быть.

Об амплуа специально не задумываюсь, у меня ведь много партий — классических и современных. Всех принцев, какие есть в балетах Большого, уже станцевал. Еще — «Петрушку» Игоря Стравинского. Была и «Сильфида», шотландская история о Джеймсе и девушке-призраке, это совсем другое — килты, ведьмы, старинная датская школа. В «Коппелии», где я танцую Франца, многое построено на юморе. Дорожу разнообразием, что дает возможность проживать разные жизни и постигать разные ситуации.

культура: До какой вершины в репертуаре Большого хотите дорасти?

Овчаренко: Все освоенные партии в новом сезоне сделать по-новому. Записываю и просматриваю все свои спектакли и понимаю, что процентов на пятьдесят могу их усовершенствовать. Я пришел в балет в 11 лет, когда увидел «Дон Кихота». Загорелся и был готов тут же полететь. Но пришел к станку и увидел, как тяжело полеты достаются. О звездности не думал. Понимал, что трудно, но — возможно. Это и стало моей формулой счастья.