Анна ЧУЖКОВА

16.05.2013

Малый театр выпустил первую премьеру после закрытия основной сцены на реконструкцию. На Ордынке поселились обитатели села Степанчиково из знаменитой повести Достоевского.

Первая публикация повести в 1859 году прошла почти незамеченной, зато, дебютировав в Художественном театре, «Село Степанчиково...» не сходит с подмостков вот уже более века. Сегодня в Малом ставят версию не Станиславского и не Эрдмана — режиссер Антон Яковлев написал собственную инсценировку, максимально приближенную к оригиналу.

В Степанчиково из Петербурга приезжает бывший студент Сергей (Александр Дривень). И не узнает родного села: мужики ходят во фраках, учат французский, а в доме дяди, полковника Ростанева (Виктор Низовой), все трепещут перед приживалом, который «как Орфей, смягчает здешние нравы». «Шут из насущного хлеба» Фома Опискин (Василий Бочкарев) всех заставил плясать под свою дудку, восхищаться глупыми мыслями и мнимыми талантами. Ему сходят с рук нелепые капризы, а самодурство новоявленного Тартюфа домочадцы принимают за благодать. Словом, «совершенно гаденький» человечек самым невероятным образом завладел умами обитателей Степанчикова.

Местные нравы Антон Яковлев изображает в фарсовом ключе. Преклонение перед Фомой Фомичом превратилось в вечный праздник: беспричинный раздражающий хохот, непонятно откуда взявшиеся свистульки и конфетти, словом — сумасшедший дом. Пожалуй, в стремлении подчеркнуть абсурдность сюжета режиссер даже перестарался. Зато в том, что селяне на голову не здоровы, сомнений не остается.

Однако это не тот случай, когда короля играет свита. Стоит только появиться на сцене виновнику всеобщей истерии, как действие приобретает не только логику, темп, но и заразительную энергию. На фоне харизматичного Фомы Опискина обитатели Степанчикова превращаются в невнятный безликий стаффаж. Домашний тиран занимает все зрительское внимание: шутит, импровизирует, кокетничает. И, конечно, не встречает и малейшего отпора. Столь обаятельно играть Опискина даже нечестно — ведь в лицемера влюбляются не только домочадцы Ростанева, но и зрители. Невозможно вслед за Достоевским назвать такого Фому Фомича ничтожеством или «выкидышем из общества». Если не Наполеон, то по меньшей мере — великий комбинатор, на что намекает даже костюм: узнаваемая белая фуражка и пижонский шарф.

Он приказывает мужикам смотреть благородные сны и запрещает танцевать комаринского, по-дилетантски рассуждает о литературе и беспрестанно грубит всем и каждому. Но любую выходку Фомы Фомича встречает одобрительный взрыв зрительского смеха. И даже свое фиаско, когда в конец обнаглевшего Опискина выставляют в бурю из дома, он умудряется преподнести как шекспировскую трагедию: не напоминает ли несчастный другого известного самодура — Лира? К тому же финал спектакля дает не просто надежду — уверенность в том, что мучитель из Степанчикова переменился в лучшую сторону, вероятно, вследствие удара молнии. Он соединяет руки влюбленных, а потом и вовсе соскакивает со сцены в зал, лихо распевая комаринского. И на финальную реплику Фомы «Заронил ли я в вас искру небесного огня?», разгоряченные зрители не колеблясь отвечают: «Заронил!»