Елена ФЕДОРЕНКО

27.04.2023

В апреле в Малом театре прошел фестиваль «Островский в Доме Островского», ставший одним из самых значимых событий в рамках празднования 200-летнего юбилея великого русского драматурга. О фестивальных впечатлениях рассказывает председатель жюри, доктор искусствоведения, профессор Нина ШАЛИМОВА.

— Один из старейших фестивалей в нашей новейшей истории отмечает 30-летие. Помните его начало?

— История возникновения этого чудесного празднества любопытна. Апрель 1993-го — время распада единого театрального пространства России: гастрольная система, скреплявшая театры страны, рухнула, уровень государственного финансирования не успевал за ростом инфляции, зарплаты задерживались, где-то жалованья вообще не платили. Жизнь провинциальных трупп еле теплилась, а столичные все глубже погружались в пучину «рыночных отношений». Понятия русской актерской школы, культуры, традиции подверглись уничижительным нападкам со стороны ретивых прогрессистов. Отечественный репертуарный театр переживал тягчайший кризис.

И в этот период Малый взял на себя гуманитарную миссию, что не удивительно: ему исторически было свойственно просветительство. Вопреки обстоятельствам и духу времени в голове Юрия Мефодьевича Соломина родилась не лишенная благородного безумия идея — затеять фестиваль, который даст возможность оказавшимся в эстетической изоляции театрам российской провинции приехать в столицу, а москвичам познакомиться с замечательными русскими артистами из глубинки.

— Имя Островского в названии возникло потому, что Малый — Дом великого драматурга?

— Малый театр схватился за Островского как за прочную, устойчивую ценность русской культуры. Александр Николаевич не был сугубо московским драматургом, его подлинная народность состоит в том, что для него Москва являлась средоточием великой России. Он писал не о Замоскворечье или губернском городе Бряхимове, не о живописном Калинове или уездном Черемухине — говорил обо всей стране, о русской жизни в целом и выводил на сцену самые разнообразные человеческие типы всех сословий и возрастов, званий и чинов, нравов и темпераментов. Выписанные им роли «сделали» русских актеров: их исполнение сформировало национальную школу актерского искусства, восприимчивую к движению, дыханию, атмосфере живой жизни.

— Как складывается фестивальная программа?

— Актеры Малого театра любят и умеют играть «пьесы жизни» Островского. У них давно сложилась манера естественной выразительности, органичной театральности московского актерского стиля. Его отличительные черты — тонкое лукавство и богатый юмор, многосложный объем образа, сердечная задушевность. Программа феста с самого начала ориентирована на классический «формат Малого»: благородство тона, чистоту чувств, культуру сценической речи, игровую передачу человеческого духа.

— Почему зрители рвутся на этот фест? Вроде бы он лишен интриги, которая привлекает фестивальную публику?

— В нем нет и состязательного напряжения — призов не распределяют, номинации отсутствуют, победителей не выявляют. Фестивальная политика прозрачна и чиста, здесь царит идея театрального единства, а большой ты актер или маленький, столичный или провинциальный — не важно. То, что артистов связывает, сильнее, чем то, что разъединяет. Александр Клюквин на закрытии фестиваля сказал: «Смотришь спектакль и чувствуешь, что актерское братство — это не выдумка, оно существует на самом деле». Сверить по Островскому театральные часы столицы и провинции, соотнести театральную современность с классической традицией исполнения его пьес — таков программный смысл нашего форума. Это очень важно, как и доброжелательность и волнение в зале, где много своих: на тверском спектакле — земляков из Твери, на показе Кудымкара — уральцев, на комедии луганчан — тех, кто переехал в Москву. Публика чутка и отзывчива, «болеет» за «родных». В зрительном зале — много профессионалов и старых театральных знакомцев. Прекрасно, когда слышишь не только аплодисменты, смех, одобрительный гул, но и тишину — сосредоточенную, вдумчивую. А потом она сменяется другой — сочувственной и сердечной. И вот эта смена тишины — волнующее и радостное театральное впечатление — сопровождала весь фестиваль.

— Нынешний выдержал «формат Малого»?

— Да, и продолжил традицию исполнения пьес великого драматурга на сцене Дома Островского, не уступив ни масскульту, ни наглой перекройке или выворачиванию наизнанку нравственных смыслов произведений. Мы увидели обаятельные спектакли, внутренне честное и искреннее отношение к своему делу.

— Встречались ли в афише спектакли, где тексты драматурга изменялись или сокращались?

— Малый вовсе не чурается так называемой активной режиссуры. В спектакле «Шутники» из Кудымкара пьеса сокращена так, что сценическое действие упаковывается в полтора часа. Примечательно и замечательно то, что не искажены ни мысль, ни дух, ни система моральных координат. В спектакле сохранено понимание конфликта, не утеряно ни капли театрального обаяния Островского. Выступления против «искажения классики» к этой постановке не имеют никакого отношения.

Сценический сюжет сделан добротно, в нем нет дыр, зазоров, алогизмов, которые мешают зрителю понять смыслы. Каждый артист играет в меру своего дарования — с душевной открытостью, сердечной искренностью. При всей печальности рассказываемой истории с лиц зрителей не сходит добрая улыбка. Мы в очередной раз убеждаемся, что во глубине России есть актеры, игра которых может составить честь любому, как сегодня принято говорить, продвинутому театру. С какой достоверностью Анатолий Попов в роли богатого купца Хрюкова сам от себя прячет, что влюбился в невидную и уже далеко не юную соседку, да еще и дочь бедняка! А когда услышал, что молодого человека, который ходит в дом Оброшеновых, интересует не Анна, а ее сестра, облегченно, заразительно выдыхает, и в этот миг зал смеется, даже аплодисменты раздаются.

Как тонко, деликатно Эдуард Щербинин исполняет роль отставного чиновника Оброшенова, добровольно пошедшего в шуты к богатым людям, чтобы его дочери не нуждались в самом необходимом. Сестрички, Верочка (Валерия Новодворская) и Анна (Анастасия Утробина), почти сразу влюбляют в себя публику — их отношения так узнаваемы. Они друг друга любят, но постоянно находятся в состоянии полуссоры, соперничества, пикировки: старшая снисходительна по отношению к младшей, а та бунтует против подобной снисходительности, она — уже взрослая. Сколько в этом теплого, доброго, домашнего юмора! Мы смеемся не над сестрами, а от радости, что они такие хорошие.

— Провинциальные актеры «рассказывали» истории из прошлого или вскрывали типажи, актуальные и сегодня?

— Фестиваль представил немало примеров ясной, крепкой, свежей актерской игры. Тверской театр драмы показал «Доходное место». Опять появляются на сцене две сестрички, но совсем другие: одна из них — этакая Евина дочка, с хитростью, корыстью, умением приспособиться, с извечной женской, почти бабьей извилистостью внутренней жизни, а другая — юная, неопытная, милая, честная и умеющая любить. Яна Голубева (Юлинька) и Дарья Осташевская (Полинька) демонстрировали замечательную темповую игру. У них скорость проживания чувств была выше, чем у остальных персонажей, и зрители это сразу почувствовали.

Когда-то Лев Толстой восхищался образом Юсова, матерого российского чиновника, чья жизненная философия вскрыта с гениальной силой. Честно говоря, я думала, что Лев Николаевич как бы «вчитывал» свое знание русской жизни в этот образ, потому и приходил в восторг. Персонаж, конечно, прописан отлично, но Жадов и его приятели Мыкин и Досужев тоже хороши. В «Доходном месте» есть что играть и есть чем восхищаться. Но как роль Юсова исполняет Андрей Журавлев! Сразу понимаешь реакцию Толстого: перед нами — абсолютно живой человек, возникает ощущение, что ты его встречал то ли в управлении культуры, то ли в паспортном столе... Перефразировав выражение из «Короля Лира», можно сказать: чиновник, и до конца ногтей — чиновник! Островский явно играет нашей системой узнаваний, соединяя умное лукавство и высокую серьезность смехового начала. Зрители улыбаются: каждый из них хоть раз в жизни, но встречался с таким Юсовым, и Журавлев это замечательно показывает.

— Какой спектакль стал фаворитом фестиваля?

— «Гроза» из Челябинска в постановке настоящего подвижника театрального искусства Евгения Гельфонда. Когда-то собрались актеры и организовали свободный театр с дерзким названием — Новый Художественный. «Гроза» поставлена в жанре открытой «репетиции с антрактом», и спектакль невероятно освежил наше знание пьесы.

Герои похожи на чеховских интеллигентов времен раннего Художественного театра, собравшихся где-то на даче для читки взятой в работу пьесы, — только не Треплева «о мировой душе», а «Грозы»: свободные перемещения по сцене, переброски случайными репликами, взаимное шутливое подначивание — репетиция вот-вот начнется...

На сцене — теплое солнечное освещение, все — в летних светлых костюмах, кремовых, молочных, бежевых, в соломенных шляпах и кокетливых шляпках. В облике и поведении артистов нет ничего от калиновцев, вышедших в престольный праздник прогуляться по бульвару. Артистам предложили примерить на себя старинные образы, а зрителям — посмотреть, что из этого выйдет. Примерка на свою душу далекого — исторически, культурно, социально — персонажа приближает к правде русской жизни, зафиксированной Островским.

— То есть все-таки это история о случае в Калинове?

— Репетиция незаметно перетекает в калиновскую жизнь, открытую, традиционно проживаемую «на миру». Четыре пары связаны любовным сюжетом. Три из них (Кудряш и Варвара, Дикой и Кабаниха, Борис и Катерина) определены автором, а одна (Тихон и Глаша) органично сложилась в ходе репетиции. Константин Талан и Татьяна Кельман представили Кудряша и Варвару не парой, а «парочкой». Один, с вечной улыбочкой, себе на уме, бесовски вертляв и не лишен наглинки. Другая, с веселой блудливостью в глазах, сладка, грешна и к ночным свиданиям готова 24 часа в сутки. Артистам нравится во все это играть, они буквально «купаются» в ролях. Новизна исполнения — не в ломке традиционного взгляда на простонародные амурные игры, а в том, как свежо обновляют партнеры этот любовный союз.

Отношения Дикого и Кабанихи — притяжения-отталкивания, общее прошлое, горечь несбывшегося, неугасшее влечение молодости. Александр Майер (Дикой) — актер какой-то исключительной органики, он действительно не способен сфальшивить, как и необыкновенной природы Наталья Шолохова, играющая Кабаниху. Она вышла и вроде бы, как задумано Островским, «точит» домашних — без всякой угрозы и нажима, легко, непринужденно, но неотступно.

Катерина в исполнении Яны Алымовой ничем не напоминает театральную «героиню»: милая, открытая, ясная, как многие молодые девушки. Одна в ней странность — лгать не хочет, противно ей это. Сказала, что уйдет из дома, если ее будут ломать, заставлять жить вопреки своей натуре, так и сделала. Про Бориса Островский пишет: «порядочно образованный». И если Тихона нередко представляют больным, пьяницей или недотепой, то в отношении Бориса подчас считают: тут и играть-то нечего. Наверное, поверили Добролюбову, который заклеймил его словами «обстоятельства, а не человек». Ценно, что в челябинском спектакле режиссером так построена роль и ее так играет Андрей Гилимьянов, что я вижу человека и верю: он действительно порядочно образован. Когда Борис говорит, что учился в Коммерческой академии, я не просто знаю из истории, что это прекрасное учебное заведение, дававшее высшее экономическое образование, но понимаю: он в нем прекрасно учился. В «Трех сестрах» Маша с грустью говорит: «В этом городе знать три языка — ненужная роскошь». Вот и в Калинове не нужны знания, полученные в Коммерческой академии, здесь новации и секреты торгового дела не пригодятся еще долго. Борис Григорьевич как человек, опередивший время, «единственный европеец», переживает в этом городе трудную судьбу, и он действительно любит Катерину. Не может ей соответствовать ни по высоте духа, ни по силе характера, но любит несомненно. Для него это — история с десятью ночами блаженного счастья и невероятной горечью на всю оставшуюся жизнь.

Репетиция заканчивается вовсе не сомнительным бунтом Тихона против маменьки, а интонационно выделенной фразой Островского: «Кто любит, тот будет молиться». Закон человечности превыше всех других законов — об этом поставлен, рассказан, пропет спектакль НХТ. То, что «Грозу» так бурно, активно, энергично, с таким доверием приняла столичная публика, для меня очень радостно. Ни о каком разрыве между Москвой и Россией в подобных обстоятельствах говорить не приходится, и это не мое частное мнение, на этом сошлись все члены экспертного жюри, обсуждавшие постановку Евгения Гельфонда.

— Можете назвать какую-то сцену из дорогого вам спектакля, которую часто вспоминаете?

— Замечательных фрагментов, как и спектаклей, немало. Расскажу об одном. Из «Леса» Юрия Соломина часто вспоминаю несказанно волнующий момент полного и безоговорочного оправдания театрального искусства — когда трагик Несчастливцев в превосходном исполнении Александра Ермакова зовет бесприданницу Аксюшу в актрисы и рисует перед ней картину жизни на сцене. Сюжет останавливается, действие замирает, возникает торжественная режиссерская пауза: издалека доносятся нежные мелодии, медленно спускаются из-под колосников штанкеты, и направленные на зрительный зал прожектора создают колдовскую игру светотени. Зачарованно вглядывается в эту картину Несчастливцев, уже подзабывший о поэзии театра, — ее вытеснило закулисное повседневье. В это мгновение проза жизни отступает и растворяется в узорном разноцветье, а на ее место заступают романтика и правда драматической сцены. По мысли худрука Малого, театр — единственное место на свете, где можно жить, а не прозябать, творить, а не наживать капиталы, любить, а не имитировать чувства. И фестиваль «Островский в Доме Островского» это доказал.

Фото предоставлены пресс-службой Малого театра.