В пятницу, 29 мая, исполняется 55 лет народному артисту России Ивану Агапову. Тридцать из них он служит в театре «Ленком», где сыграл, пожалуй, во всех знаменитых спектаклях, от «Тиля» и «Поминальной молитвы» до «Дня опричника». Накануне юбилея Иван Агапов рассказал «Культуре» о своем первом спектакле и о роли счастливого случая в актерской жизни.

— Иван Валерьевич, как вы отмечали дни рождения в докарантинные времена?

— У меня, как правило, на этот день выпадал спектакль, и это хорошее дело — встретить день своего рождения на боевом посту, а потом с участниками спектакля коротенько отметить в стенах родного театра. 

— Вы ведь родились в один день с Александром Абдуловым.

— Да, и когда я был молодым артистом, вторым или третьим тостом обычно вспоминали и про меня: «Кстати, мы сегодня не только Александра Гавриловича день рождения отмечаем, но и Ивана Валерьевича».

— Вы и гримерку с ним делили на двоих.

— Не на двоих, нет, вы преувеличиваете масштабы нашего театра. В гримерке нас было человек семь или восемь, в том числе я и Александр Гаврилович. И не было такого, как сейчас, когда молодые артисты требуют себе персональные гримерки. Мы были в тесноте, да не в обиде. И до сих пор в этой же самой гримерке на некоторых спектаклях собираются по пять-шесть человек. 

— Говорят, «Ленком» собирается восстановить «Поминальную молитву», легендарный спектакль Марка Захарова, в котором сыграл свою последнюю роль Евгений Леонов. Вы ведь тоже были в нем заняты?

— Да, я играл Перчика-папиросника, и это был первый спектакль, который я выпустил самостоятельно, а не вводился вместо других артистов.

— А вы помните, как получили эту роль?

— Мне позвонил один педагог из ГИТИСа, где я учился на актерско-режиссерском курсе, и сказал: «Подойди завтра к 11.30 на служебный вход «Ленкома». Я так обалдел, что даже не стал спрашивать, зачем. Честно пришел, сижу. Влетел Марк Анатольевич стремительной походкой, протянул мне руку для приветствия и, не отпуская, потащил по каким-то лестницам, коридорам. Потом открыл дверь, втолкнул меня в зал, где сидели Татьяна Пельтцер, Евгений Леонов, Александр Абдулов и половина труппы «Ленкома», и объявил: «Вот это наш студент, Иван Валерьевич Агапов, он нам, может быть, поможет в выпуске нашего нового спектакля». 

В «Поминальной молитве» буквально вторая сцена — это приход Перчика, моего героя, к Тевье-молочнику, которого играл Евгений Леонов. «Иван Валерьевич, возьмите сценарий и прямо с листа почитайте», — предложил мне Марк Анатольевич. Двойная сцена с самим Леоновым! Пришлось почитать. Дальше как-то прижился, ходил на репетиции и играл в спектакле.

— Трудно было играть сцену с Евгением Леоновым? Мне кажется, он был из тех артистов, которые на сцене не представляли, а жили. Когда он выходил на сцену в этом спектакле, мы, зрители, видели перед собой Тевье-молочника, а не артиста Леонова.

— С ним было безумно интересно, потому что у него, как у всякого гениального артиста, не было двух похожих спектаклей, он каждый раз играл по-новому. Он не нарушал режиссерские мизансцены, но иногда любил какое-нибудь словечко вставить или еще что-то изменить, и сцена шла по-живому, не как заученная. Мы сыграли «Поминальную молитву» больше двухсот раз, и каждый раз это было по-новому и очень искренне. Я помню, на каком-то спектакле он в нашей двойной сцене забыл текст — или сделал вид, что забыл. Повисла пауза, а потом у него в глазах загорелись огоньки, чертики такие, и он спросил меня: «А с хлебом как?» А там про хлеб вообще нет речи в этой сцене. Я говорю: «Где?» — «А ты откуда идешь?» — «Из Киева». — «Ну как в Киеве с хлебом?» Я говорю: «Да вроде есть пока». Он смотрит на меня: «Ну теперь рассказывай, зачем пришел». И сцена вернулась в положенное русло. Но этим хлебом он меня озадачил, конечно, сильно.

— А такие вещи необходимы для спектакля, чтобы он оставался живым?

— Да, конечно, но тут все зависит от актера. У кого-то есть дар к импровизации, а у кого-то не очень, но это не значит, что первый актер хороший, а второй плохой. У Николая Петровича Караченцова в «Юноне и Авось» все было по шагам, раз, два, три, четыре, и это давало спектаклю жесткость, четкость, и он до сих пор в репертуаре театра. А вот Александр Гаврилович Абдулов любил импровизировать, у него тоже не было двух похожих спектаклей.

— Удивительно, как Марку Анатольевичу удавалось собрать всех этих гениев вместе и давать каждому возможность выразить себя.

— В этом и есть мастерство режиссера — собрать разноцветье актеров, где каждый, как бы это обидно ни звучало, это одна неповторимая краска, из сочетания которых рождается одно общее полотно. В своей книге Марк Анатольевич писал, что у артиста должен быть не рисунок роли, а некий коридор импровизации, часть роли он должен заполнять собой, своей индивидуальностью. Тем, что у него внутри. Из этих искренних чувств, из самостоятельной работы актеров и складывалось то живое полотно, которое называлось «Ленкомом». 

— Что делает актера великим, какие качества?

— Я все время говорю первокурсникам: «То, с чем вы пришли, это не ваша заслуга, это заслуга папы с мамой, которые вас произвели на свет и воспитали, а дальше уже все будет зависеть от вас. Потому что иногда человек поступает на первый курс талантливый-талантливый, а за четыре года из него как из шарика выходит воздух, ему становится скучно, неинтересно. Не все мозги справляются с талантом, как ни странно.

— Значит, все-таки воля нужна.

— Воля и случай. Случай, как ни странно, делает невероятные повороты в карьере. Марк Твен, по-моему, говорил, что к каждому человеку удача стучится в дверь, но не всех застает дома.

— В вашей жизни был такой случай?

— Да, я волею судеб оказался на курсе Марка Анатольевича Захарова, он обратил на меня внимание и сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Это был судьбоносный поворот в моей жизни, решивший все. Да, были приливы и отливы, большие роли и маленькие, но я всегда пытался соответствовать тому, что было нужно этому театру. Нужно было сыграть роль без слов — да ради Бога. Сам факт выхода на эту сцену с такими партнерами, которые у меня были — это уже счастье.

— В спектакле «День опричника» у вас как раз роль с большим количеством слов. Огромный монолог, который зрителя буквально завораживает.

— После премьеры все спрашивали, как это возможно выучить. Но вот выучил. У меня тогда еще была собака, и каждую утреннюю и вечернюю прогулку она, бедная, выслушивала этот монолог.

— За время карантина расцвел зум-фильм и зум-спектакль, и «Ленком» тоже выступил в этом новом жанре. В ролике, который вы сделали к 9 мая, занята, по-моему, большая часть труппы. Говорят, что вы автор идеи и режиссер.

— Исторически так сложилось, что я играю на танцах и похоронах, как говорит Сарафанов из «Старшего сына». То есть все юбилеи театра, актеров, вечера памяти, — все это на мне, я руководитель художественной самодеятельности «Ленкома». Я подумал, что, как завещал Марк Анатольевич, это должно быть быстро, емко, эмоционально и с задором. Ролик — коллективное творчество, мы с Алексеем Жеребцовым и Сергеем Дьячковским привлекли всех, кто технически был к этому способен, и в едином порыве доказали, мне кажется, что «Ленком» по-прежнему жив и несет в себе искреннее творческое начало. 

— Вы не хотите поставить что-то не в зуме, а на сцене?

— Желание есть, но к этому надо быть очень серьезно готовым. Я ставлю что-то со студентами, но сцена «Ленкома» — совсем другое дело, потому что к нам сейчас, мне кажется, будет приковано внимание, поэтому мы не имеем права на ошибку. По суеверным причинам я пока посижу в окопчике. А потом, глядишь, с криком «В атаку!» и вырвусь, пугая общественность. 

— Сейчас много говорят о том, какой театр будет нужен, когда карантин закончится. Должен ли он развлекать публику, уставшую от пережитых волнений, или, напротив, говорить о старых и новых проблемах?

— Мне кажется, театр нужен хороший. Я понимаю, что это общая фраза, но вспоминаю студенческие годы, когда я все свободное время мотался по театрам, и у каждого из них было свое лицо. Был Юрий Любимов со своим политическим и поэтическим театром, был зрелищный театр Марка Захарова, был театр Гончарова, были Малый и МХАТ, «Современник», Малая Бронная с Эфросом. У каждого театра была своя творческая платформа и свой зритель. Сейчас все немного снивелировано, одни и те же режиссеры кочуют из театра в театр. А мне кажется, прелесть театра в его разнообразии. Молодым нравится одно, людям среднего поколения — другое, люди в возрасте привержены более традиционным ценностям. Дело не в жанре, а в качестве театра. Главное — чтобы у него была гражданская позиция, собственное высказывание, а в каком оно стиле, это уже решать режиссеру.

— В общем, ждем сентября.

— Я думаю, в сентябре начнется все самое интересное. И сезон в театре откроется, и новый курс, который я набираю, и съемки начнутся, которые затормозились.

Вот сейчас снимают на канале «Россия» фильм про Ивана Грозного, у меня там небольшая роль, боярина, но все-таки со словами. Потом планируется новый сезон сериала «Балабол», пятый, поскольку я там в составе следственной бригады, судмедэксперта играю, мне уже прислали сценарий. На карантине осваиваю сомнительный жанр самопробы, периодически что-то присылают, я сам себя снимаю, отсылаю, хочется верить, что где-нибудь, да утвердят.

— Все-таки есть польза в самоизоляции.

— Ну да, я думал, что целыми днями буду лежать на диване, но у меня все дни расписаны — тут с утра смотрю студентов, вечером надо снять пробы, там у меня выход на связь с режиссером, глядишь, день и заполняется, времени даже не хватает.