Елена ФЕДОРЕНКО

05.12.2019

Александр Титель — выдающийся музыкальный режиссер, известный педагог, народный артист России, профессор — отметил 70-летие. В жизни юбиляра было два главных театра: Свердловский оперный и Музыкальный имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко, оперой которого он руководит 28 лет. Он поставил более 60 спектаклей, воспитал немало учеников, открыл зрителям неизвестные произведения, вернул труппе былую славу и оберегает Театр-дом на Большой Дмитровке в полном согласии с традициями отцов-основателей, чьи имена увековечены в названии. «Культура» встретилась с режиссером.

культура: Как в Вашу жизнь вошел оперный театр? Наверняка в хрустальном детстве и под горячим солнцем — Вы ведь родом из Ташкента?
Титель: Самым естественным образом — не со стороны зрительного зала и не со сцены, а из глубины оркестровой ямы. На виолончельный стульчик меня посадил папа. Его, прекрасного скрипача, который концертировал и играл в квартете радиокомитета, ректор консерватории и одновременно директор театра имени Алишера Навои, композитор Мухтар Ашрафри, просил занимать концертмейстерский пульт во время ответственных декад, при подготовке московских гастролей. Родители рано отдали меня в музыкальную школу при консерватории, определили в класс скрипки. Потом я попал на сцену в составе школьного хора, он нужен был в «Кармен», в «Борисе Годунове». К 12 годам я знал наизусть два десятка опер. Родители брали меня в концерты, когда приезжали хорошие музыканты или оркестры, ходил на выступления папы и его студентов.

Жили мы в доме, который в Ташкенте называли «домом искусств», он был достаточно простым и с большим двором. Я рос там, юг предполагает иное качество общения, гораздо более тесное — дети все свободное время проводили во дворе. Музыкой мои увлечения не ограничивались — серьезно занимался футболом, играл за детско-юношескую команду. Друг увлек меня рассказами о супершколе. Мне казалось, что там, в 110-й физико-математической, учатся особенные мальчики и девочки. Я бросил музыкалку и поступил туда в девятый класс. Шли времена «физиков и лириков», но предпочтение, конечно, отдавалось физикам. Как иначе? Уже вышел на экраны фильм «Девять дней одного года». А музыка? Любить ее мне казалось естественной потребностью любого человека. Потом поступил в Политехнический институт, страстно играл в КВН, писал тексты для любительского театра. Осенью всех студентов в Узбекистане отправляли на сбор хлопка, по белоснежным «ватным» полям разъезжал наш институтский оркестр с концертами и я с ним — как конферансье. Получил диплом и даже дослужился до старшего инженера, но что-то меня начинало смущать, потянуло в сторону театра. Понял, что все-таки перепутал профессию с хобби. В момент моих раздумий сестра положила передо мной книжку Чудновского про Бориса Покровского — как сейчас помню ее мягкую обложку, называлась «Режиссер ставит оперу». И все, что я с детства знал и видел, но не осознавал как серьезное дело, вдруг сложилось. Отправился в Москву поступать в ГИТИС.

культура: Тот период хорошо помню — Вы казались нам, девочкам-театроведкам, лидером и очень взрослым. Никто не сомневался, что Вы останетесь в столице...
Титель: Никогда особо не думал оставаться в Москве. Я очень любил своего мастера Льва Дмитриевича Михайлова — педагога и режиссера от Бога. Я-то долго комплексовал, в 25 лет менять профессию не так просто. К занятиям подходил слишком ответственно, все анализировал, многое шло «от головы». Мастер в шутку называл меня «наш Маркс». Он же был чувственный импровизатор, все время что-то сочинял, от него я научился доверять своему чутью. В восприятии музыки много подсознательного, но в то же время должна гореть «контрольная лампочка». В этом смысле техническое образование помогло структурировать большие произведения, отделять главное от второстепенного. Математика и музыка схожи, эту близость раскрывает знаменитый роман «Игра в бисер».

культура: Почему возник Екатеринбург?
Титель: В Свердловской Опере проходил зимнюю практику вместе с художником Юрой Устиновым. Директор Евгений Радукин и замечательный дирижер Евгений Колобов приглашали нас на работу, и я радовался, потому что режиссер — профессия практическая. В институте в твоем распоряжении 15–20 студентов, в театре — как минимум 150 профессионалов: оркестр, хор, солисты. Это серьезная модуляция. На изначальной расстановке сил: «режиссер велит — все остальные делают» — долго не протянешь. Ты должен соблазнить этих людей, прельстить их. Они должны чувствовать: у тебя есть право на то, что ты делаешь.

Но так сложилось, что моя жена в это время поступила в аспирантуру в Москве, рос маленький сын. Я спросил Мастера, можно ли мне поступить в аспирантуру или ассистентуру, чтобы не расставаться с семьей. Он обрадовался: «Надо бы, конечно, ехать в театр, но если готов остаться, я смогу отдохнуть, а ты наберешь курс». Он в тот сезон действительно устал: поставил три спектакля и выпускал нас. Еще уговаривал меня остаться профессор Юрий Сперанский — завкафедрой в Гнесинском институте, где я ставил свой диплом — «Не только любовь» Родиона Щедрина. Композитор пришел на премьеру вместе с Майей Михайловной Плисецкой, вышел на поклоны, ему очень понравился спектакль, он потом не раз писал и говорил об этом. Я же не представлял свою жизнь без Мастера. Через несколько дней он сообщил: «Знаешь, Дед (так называли Бориса Покровского, он заведовал кафедрой) зарубил нашу идею. Считает, что ты способный парень, должен делать карьеру в театре. Он прав — поезжай, через три года я тебя заберу к нам в театр». На распределении я впервые услышал, как он назвал меня своим лучшим учеником. Я уже строил планы, как вместе с Юрой Устиновым выпустим спектакль, перед премьерой приедет Лев Дмитриевич — моя спина и опора. Но случилось трагическое происшествие, его не стало. Так что я отправился строить самостоятельную жизнь в грустном настроении.

культура: На Урале все сложилось блестяще. Оперных критиков и меломанов не пугали расстояния, они приезжали на все Ваши премьеры. Но потянула Москва?
Титель: Я провел в Свердловске 11 счастливых лет. Сначала учился у замечательной труппы, потом сам выращивал новое поколение артистов, оно было сильным. Мы триумфально выступили в Москве. Я постыдно ликовал, когда шел из гостиницы к театру и слышал, как люди спрашивали лишние билетики. Был горд, молод, азартен.

Наступил 1991-й, начались другие времена. Всеобщая бедность в провинции ощущалась особенно остро. Талантливые певцы стали искать любого пристанища за рубежом. Обстоятельства изменились. К тому же я не забывал про те три года, через которые Лев Дмитриевич обещал забрать меня в Музыкальный театр, который он блестяще вел двадцать лет. Его вдова Алла Александровна Михайлова, крупнейший искусствовед и умнейшая женщина, воспринимала меня как «наследника по прямой». Раскол в Музтеатре она переживала болезненно, и я чувствовал, что в долгу перед памятью учителя и этим театром.

культура: После раскола в «Новую оперу» к Евгению Колобову ушла большая часть коллектива. Вы приехали на руины.
Титель: Хорошо, что я не имею к этому конфликту никакого отношения, меня пригласили позже. Опера не показывала спектакли — ушли почти в полном составе оркестр и хор, покинула труппу треть солистов. Я не ставил спектакли, только возобновлял. Постепенно собирали труппу, создавали репертуар. Через несколько лет на должность директора назначили Владимира Урина, отличного организатора и театрального человека. Ситуация стала меняться к лучшему.  

культура: Совсем, кажется, недавно Вас называли молодым талантом, сейчас Вы — мэтр. Изменилось что-то, в отношении к работе например?
Титель: На фестивале «Видеть музыку» придумали премию с пафосным названием «Легенда театра». Недавно мне ее вручили, и я растерялся — вроде только вчера был «надеждой театра». Вообще от высоких определений я внутренне вздрагиваю, и торжества по поводу юбилеев мне чужды. 

Идет время, а ставить новый спектакль все равно страшно. С одной стороны, уже имеешь опыт, с другой — знаешь: его надо опровергать, чтобы не пройти мимо неожиданных решений, за которые следовало бы ухватиться. Этот благодушный опыт может усыпить и затормозить, а самое правильное — каждый раз начинать все с самого начала. Вообще, чем больше вопросов ты сам себе задаешь, тем с меньшей скоростью толстеет твоя шкура.

культура: В прошлом сезоне театр отметил красивую дату — 100-летие, и юбилей прошел на славу. Не наступило ли опустошение?
Титель: У труппы, уверен, нет, у меня — было. Нет ничего труднее, чем готовить юбилейные программы. Хотелось уйти от пафоса, сохранить чувство юмора и иронию по отношению к нам самим и при этом все-таки не пренебречь торжественностью векового юбилея. Представить артистов, блеснуть труппой, ведь кропотливо их собираю, воспитываю, мучаю, а они мучают меня. Длительной усталости избежали, сразу выпустили мировую премьеру «Влюбленного дьявола» — оперу Александра Вустина с замечательным дирижером Владимиром Юровским, с нашим чудесным художником Владимиром Арефьевым, с моей молодой ученицей Дашей Тереховой, которая блистательно выступила, и приглашенным солистом Антоном Росицким. Потом пришел Андрей Кончаловский для постановки «Отелло» Верди. Так что мы не расслаблялись.

культура: И в этом сезоне уже порадовали двумя премьерами.
Титель: Начали с «Похождений повесы» Игоря Стравинского в постановке Саймона Макберни; спектакль взяли из фестиваля в Экс-ан-Провансе, в нем заняты наши артисты. Сейчас выпустили «Зимний вечер в Шамони» — решили подивить народ и попеть веселую опереточную музыку, чтобы избежать на этот раз «гибели всерьез», как писал Пастернак. Опера любит жертвы и особенно мстит сопрано.

культура: Что значит мстит?
Титель: Их героини становятся жертвами. Умирают Чио-Чио-сан и Тоска, Мими и Виолетта Валери, в мешке кончает свою жизнь пронзенная ножом Джильда, леди Макбет сходит с ума, а Макбета убивают, Аида принимает смерть вместе с Радамесом. В «Пиковой даме» стреляется Герман, гибнут Графиня и Лиза. В более мирном «Онегине» на дуэли расстается с жизнью Ленский. Опера без любви, страстей, гибели — немыслима. Как ни странно, именно она всерьез занимается вопросами жизни и смерти. Мы решили прогуляться в Шамони, твердо зная, что все будут здоровы и никто не пострадает.  

культура: Оперетту же — в традициях труппы — «Дочь Анго» Лекока поставил Немирович-Данченко для открытия Музтеатра. Отцы-основатели завещали последователям «театр-дом». Можете вывести его формулу? 
Титель: Ансамбль: человек — к человеку, индивидуальность — к индивидуальности, голос — к голосу. Афиша, складывающаяся в соответствии с запросами времени, возможностями труппы и духом перемен. Красивое, уютное здание, в котором все знают друг друга. Общее чувство подготовки к премьере, единая радость успеха, совместная горечь неудачи. Чувство причастности — к истории, корням, дереву. Люди, строящие свой дом из одних и тех же кирпичей, крепко и надежно. А иначе зачем? Можно в отель переехать.

культура: Театр способен влиять на мир? Или изменить человека?
Титель: Сильное художественное потрясение может повлиять на человека и перевернуть его душу таким образом, что он решится на что-то, к чему опасался приступить, или, наоборот, откажется от чего-то не самого доброго, что задумал. Но в исправление человечества и миропорядка силами сценического произведения не верю. При этом не сомневаюсь, что зритель идет в театр за потрясением, он сам этого не знает и этого боится, но подспудно хочет, чтобы его перевернули, изменили жизнь, подсказали точку зрения и открыли то, о чем писал Кант: «Звездное небо над головой и моральный закон во мне». Для этого мы и ставим «Пиковую даму», «Евгения Онегина», «Енуфу», «Дон Жуана», «Лючию ди Ламмермур» — да все наши спектакли.

культура: Чем гордитесь, что можете поставить себе в заслугу за 28 лет работы в Музыкальном театре?
Титель: Репетиции — это, наверное, самое дорогое, на них случаются минуты абсолютного счастья. Знаю, что труппа ставит себе в зачет «Войну и мир», «Хованщину», «Богему». Этими спектаклями гордятся все. Мне при помощи коллег удалось собрать и в течение многих лет держать сильную, обученную, способную труппу. И тот факт, что наши артисты Хибла Герзмава, Дима Ульянов, Нажмиддин Мавлянов, Елена Гусева, Ксения Дудникова, всех и не перечислить, ездят по миру, везде востребованы и всегда возвращаются домой.

культура: Что тревожит?
Титель: Мы постепенно становимся рынком дешевой рабочей силы. Зарплаты наших певцов в четыре-пять раз меньше, чем в Европе. Способная молодежь ищет места за границей. Музыкант и певец — международная, универсальная профессия. У нас уже «вымыты» не только классные исполнители из традиционных центров — Петербурга, Москвы, Новосибирска, Екатеринбурга, но страдают и сами школы — скрипичные, пианистические, виолончельные, духовые, скоро некому будет продолжать уникальные отечественные традиции. Нужно давать возможность молодежи зарабатывать на родине и не покупаться на любые предложения из-за рубежа, которые часто чреваты проблемами для голоса. Певцы рискуют, когда неокрепшими, лирическими по сути, голосами начинают рано петь «крепкие партии».

культура: Ваша постановка оперы «Война и мир» вошла в состав легендарных спектаклей. Есть ли надежда, что мы его еще увидим? 
Титель: Не знаю, очень трудный спектакль, занято около 500 человек. Мы сложили современную историю Прокофьева и Толстого. На показ приглашали статистов, хоровую капеллу. Главный хор наш — 90 человек, но нужно было хотя бы 120. Хорошо, что спектакль записали на телеканале «Культура». Может, когда-нибудь пригодится. «Война и мир» — проект дорогостоящий, и, чтобы его играть, надо иметь отдельный грант. Всем участникам нужно платить, и покрывать эти расходы только за счет билетов мы не можем. Цена билета и средняя заработная плата — должны быть величинами сопоставимыми. Отцы-основатели строили театр общедоступным, так же как двумя десятилетиями раньше — нашего брата-соседа, Художественный театр.

Фото на анонсе: Игорь Иванко/mskagency.ru