Елена ФЕДОРЕНКО

27.10.2016

Махар Вазиев возглавил балет ГАБТа семь месяцев назад. Его приход прогнозировали, но все равно он казался невероятным.

В театральных кругах Вазиев известен своим благородным танцем и актерской страстью к перевоплощениям. Завершив сценическую карьеру, танцовщик-премьер повел родной Мариинский балет в 13-летнее плавание как руководитель. При нем труппа расширила афишу историческими реставрациями и проложила мостки к современной хореографии. На берегах Невы, по инициативе Вазиева, первыми затанцевали реформаторские опусы Уильяма Форсайта, зажглись звезды молодого поколения: Ульяны Лопаткиной, Дианы Вишнёвой, Светланы Захаровой. Потом возник «итальянский период» — ​в «Ла Скала» осетин-петербуржец попал, когда там царила балетная анархия и ранее известная труппа безропотно мирилась с унизительным положением довеска к опере. Миланские джунгли новый хозяин заметно облагородил, по сути, возродив хореографическое искусство. Теперь он в Большом. Вазиев встретил корреспондента «Культуры» словами: «Не люблю я интервью, мне больше нравится заниматься делом».

культура: Вы долго служили в Мариинке, да и по воспитанию — ​петербуржец. Вопрос неизбежный: чувствуете ли противостояние двух столиц в области балета? Не миф ли это — ​разница в стиле и эстетике?
Вазиев: Отчасти миф, но все равно среда формирует, а города — ​разные. Что касается школы классического танца, то его основа — ​первая выворотная позиция — ​едина. Иначе не сможете стать классическим танцовщиком. Такое уж правило. Мы говорим о системе Вагановой, о влиянии петербургской школы, но не надо это воспринимать однобоко. Посетил я экзамены в Московской академии хореографии у Марины Леоновой и приятно удивился выучке и стилю, кардинальной разницы не увидел. Но миф живуч — ​людям свойственно придумывать легенды, на то у нас и воображение.

культура: Начиная с 30-х годов в Большой переводили ленинградцев…
Вазиев: В Москву переехали Елизавета Гердт, Семенова, Уланова, да и Юрий Григорович, не забывайте, тоже из Петербурга. Московское исполнение отличалось желанием выразить индивидуальность, иногда в ущерб канону: «Неправильно, зато удобно, и я прыгаю…» В Петербурге более консервативно относились к чистоте танца. Наибольшие расхождения — ​в репертуаре, но связаны они с советским периодом. В царские времена и Мариинским, и Большим руководила единая Дирекция Императорских театров.

культура: В чем сейчас разница?
Вазиев: Мариинка — ​театр Петипа, его балеты — ​основа репертуара. Большой — ​спектакли Юрия Григоровича, в афише и его оригинальные постановки, и редакции классики. «Ковент-гарден» — ​наследие Аштона и Макмиллана. «Гранд-опера» опирается на Нуреева. Мы как-то говорили об этом с Брижит Лефевр и обнаружили, что русские отстаивают свой «золотой фонд» французом Петипа, а французы сразу называют имя Нуреева. Так парадоксально сложилось.

культура: Сезон 2017–2018 заблаговременно объявлен годом Петипа. Наверное, Большой возобновит что-то из его наследия, Мариинка Ваших лет руководства славилась историческими реконструкциями балетов по старинным записям.
Вазиев: Конечно, мы будем отмечать важную дату, примем активное участие в юбилейных торжествах.

культура: Значит, на вопрос, ждать ли нам реставрации спектакля Петипа, Вы не ответите?
Вазиев: Мы могли бы огласить планы на 2–3 года вперед, они сверстаны, но в мире такой практики нет. Может, покажем какой-либо из балетов Петипа или фрагменты его работ — ​я сейчас стараюсь вас запутать, чтобы не сказать ничего конкретного. Объявим весной.

культура: Как будут сочетаться привычная классика в постановке Григоровича с аутентичной (насколько это возможно) хореографией Петипа?
Вазиев: Ни противоречить, ни мешать друг другу они не станут. В Мариинке идут две «Спящие красавицы». Когда Сергей Вихарев реставрировал этот шедевр, у нас мысль о снятии с репертуара версии Константина Сергеева даже не мелькала. В Большом театре есть же две «Жизели».

культура: Редакция Владимира Васильева исполняется гораздо реже, по случаю. В нынешнем сезоне ее и вовсе нет на афишах. Так что пример не типичный.
Вазиев: Не соглашусь. Я приступил к работе 18 марта, и до отпуска шли обе редакции на разных сценах. Огромная роскошь, что Большой имеет две площадки, но они неравнозначны по размеру и техническому оснащению, в чем заключаются сложности. «Гарнье» и «Бастий» в Париже, две сцены Мариинки — ​соизмеримы, они легко принимают один и тот же спектакль. Мы же при планировании репертуара не можем руководствоваться только одним желанием показать тот или иной опус.

культура: Балетоманы удивляются, если не сказать возмущаются, как мало в этом сезоне предполагается показов «Лебединого озера»: по два — ​в ноябре и в самом начале календарного года. Связано со сложностями планирования?
Вазиев: Конечно. «Лебединое» станцуем дважды в январе на фестивале Юрия Григоровича, когда в течение двух месяцев пройдут практически все спектакли выдающегося хореографа. Сложностей и впрямь много. Весной прошлого сезона мы показывали «Баядерку», она не шла до этого два года, чего не должно быть в Большом театре. И «Лебединое озеро», и «Баядерка», и другие классические шедевры следует включать в афишу ежесезонно. Сколько раз? Как можно больше.

культура: В Большом театре сегодня огромнейший репертуар, и многие балеты, дорогостоящие и любимые публикой, томятся на «скамейке запасных». Нужны ли в такой ситуации новые спектакли?
Вазиев: Хороший вопрос. Да, есть балеты, которые выпали из репертуара, показывать их регулярно не получается. Имеет ли смысл тогда ставить новые? Даже мой отрицательный ответ не сыграет никакой роли. Жизнь устроена так, что сколько бы ни было спектаклей в багаже, театр всегда стремится вперед. Неизбежный творческий процесс. Не может такой коллектив, как Большой театр, ограничиваться сохранением базового наследия и хорошим исполнением текущего репертуара. Хотя фактор — ​важный. Большой балет славится именно классикой, а она капризна. Например, если не исполнять ее часто, то едва ли возможно хорошо танцевать. Но нужна ли нам сегодня компания, которая танцует классические спектакли замечательно и только? Нет, конечно. Это убийственно. Мы не можем довольствоваться тем, чего добились. Любое завоевание мгновенно становится вчерашним днем — ​так устроен театр. Надо идти вперед. Как? Создавать новые проекты, способствующие росту, причем — ​безостановочному. Значение имеет и система проката балетных спектаклей, и то, как они собираются в афишу.

культура: И все-таки, сколько должно быть современных постановок в соотношении с классическими и какой смысл Вы вкладываете в само определение «современный»?
Вазиев: Общепринято называть таковыми спектакли, создаваемые в наше время. Я вижу чуть иначе. Для меня это работы в неклассическом направлении, где ведется поиск нового стиля и пластического языка. Очевидно, что 72–73 процента репертуара должна составлять классика, остальное — ​постановки экспериментальные.

культура: В ГАБТе налицо несколько болевых точек. Одной — ​балетов, что пылятся на полке, — ​мы коснулись. Другая — ​теряет традиции характерный танец, важный для Москвы.
Вазиев: Согласен. Большой всегда отличался яркими характерными танцами. Этим вопросом я начал заниматься еще до отпуска: пригласил Аллу Богуславскую, и она подготовила с артистами некоторые танцы, хотел понять, чего мы лишились и в какой степени.

культура: Скажите о впечатлениях, поразивших Вас в непростом и многолюдном коллективе Большого — ​со знаком «плюс» и «минус».
Вазиев: Неожиданную радость, даже открытие, принесли гастроли в Лондоне. Смешно утверждать, что компания чувствовала прилив свежести и бодрости в конце сезона, непростого по количеству спектаклей, разнообразию репертуара, еще и как-то отреагировав на смену руководства. По собственному опыту знал, что после успешного начала длительных гастролей происходит естественный спад. Ждал этого, но напрасно: актеры и педагоги продемонстрировали редкий энтузиазм и эмоционально мобилизовались. Все 22 спектакля, плюс пять генеральных репетиций провели на мощном подъеме. Такое редкое и поразительное качество свидетельствует о единстве ансамбля. Ведь ансамбль — ​не просто ровные линии, надобные для чистоты текста танца, но высшее проявление единения, когда актер танцует не только за себя, а еще и за того, кто рядом. Самое ценное и самое восхитительное впечатление.

Особо негативных моментов не назову, за что благодарен Владимиру Урину, убедившему меня прийти в Большой. Когда мы вели переговоры и обсуждали всевозможные вопросы, ни в чем он не слукавил и ничего не преувеличил — ​все соответствует реальности. Поэтому неожиданностей не было. Единственно, что меня поразило, в кавычках, — ​количество солистов. Никак не ожидал, что их в театре — ​63. Система балетного труда такова, что заработная плата зависит от занятости. Если солист редко выходит на сцену, он получает только базовую ставку. А как всех занять? Как продвигаться молодым талантам?

культура: Вы не возглавили балет Большого в 2011-м, потому что не было Владимира Урина, который умеет убеждать?
Вазиев: Меня не раз приглашали в Большой. Сомнения брали верх. Да, мне удалось чего-то добиться с единомышленниками в Мариинском, что-то наладилось в «Ла Скала», но это не значит, что могло получиться в Большом. Каждый раз я спрашивал себя: буду ли полезен? Нет, я не играю словами, а совершенно искренне признаюсь в том, что меня заботило. Почему Урину удалось? Он был абсолютно честен и на первой же встрече сказал: «Ну, хотя бы ты можешь начать думать об этом?» Его «хотя бы» и сыграло решающую роль. Мало кто понимает, что такое балет Большого театра. Имею в виду объем и масштаб вопросов, подлежащих решению. Давайте честно и без уничижительных амбиций: что такое руководить балетом Большого? Помогать расти. Если вы не создадите здесь атмосферу, когда артист из самого дальнего ряда кордебалета будет чувствовать, что в нем заинтересованы, никогда ничего не измените. Я понимал, что работать придется почти круглосуточно, и это тоже рождало сомнения.

культура: Не жалеете, что получили столь хлопотное хозяйство и покинули теплый Милан, где все наладили?
Вазиев: Уже могу сказать, мне безумно нравится здесь работать. В Большом замечательные педагоги, и они, невзирая на богатейший опыт, хотят учиться, развиваться, продвигаться вперед. Как интересно работать с Мариной Кондратьевой, Светланой Адырхаевой, Региной Никифоровой, Владимиром Никоновым, Татьяной Красиной, да со всеми. Действуем вместе: общаемся и находим решение. Тут колоссальная надежда, сила и вера. Практически каждый день я хожу на уроки — ​не для того, чтобы контролировать и проверять, в чем многие уверены. Смотрю с иной позиции: соотношу свое видение артиста и задач, выполняемых труппой, с тем, как то же самое видят наставники — ​педагоги и репетиторы. Проверяю не их, а себя.

культура: Думаю, что педагоги, а каждый в ГАБТе — ​личность незаурядная, благодаря Вашему авторитету идут на контакт. Рада: ожидая нашего интервью, видела, как артисты стремятся попасть к Вам на разговор. Вспомнила, как сокрушались в Мариинке по поводу Вашего жесткого и бескомпромиссного руководства. С возрастом стали толерантнее или подключили восточную мудрость?
Вазиев: Самому себя оценивать — ​забавно, но, кажется, я был очень дерзким в начале. Какой сейчас? Ваше слово «толерантность», по-моему, подходит. В репетиционном зале я, наверное, и теперь не самый приятный человек, но там главное — ​требования к определенным танцам, па, движениям, которые надо строго исполнять.

Глубоко убежден: чтобы понять друг друга и прийти к качественному результату, надо разговаривать. Метод мой достаточно прост: хочу услышать каждого артиста и каждого педагога, а потом вместе с ними репетировать. В разговоре я понимаю их, в работе — ​чувствую. Артисты же люди беззащитные, их нельзя отфутболивать. Подумайте: мама с папой воспитывали ребенка, педагоги в течение восьми лет вкладывались в него, раскрывали его способности, и мне теперь надо определить то, в чем они могут ярче проявиться. Когда ко мне подходит девочка из кордебалета с просьбой подготовить какую-нибудь партию, всегда отвечаю согласием. Почему я должен говорить «нет»? Это же фантастика, что у нее есть желание расти. С годами приходит безумное желание помочь. Я счастлив, что могу дать артисту шанс. Интересно следить за его движением вперед. Остальное — ​сплетни, интриги, пресловутая атрибутика театральная — ​положа руку на сердце, совсем не трогает. До меня в Большом было замечательно, и после меня будет так же. Сегодня есть возможности и силы помочь тем, кто здесь работает, что для меня — ​важно. Иначе не стоит этим заниматься.

культура: Вы говорите, что хотите поднять труппу на другой качественный уровень. Как?
Вазиев: Заинтересовать каждого. За редким исключением для всех артистов кордебалета можно найти какие-то сольные фрагменты, где они будут замечательны — ​кто-то в характерном, кто-то в актерском плане, кто-то сможет неплохо станцевать «четверку». Тогда актер всегда будет в форме, будет знать, что он нужен. Надо провоцировать на творческий рост. Есть три исполнительских уровня — ​верхний, средний и нижний. В больших театрах все определяется прежде всего средним уровнем.

культура: Теми самыми 63 солистами?
Вазиев: Да, это самое мощное звено. Но надо-то поднять нижний уровень, кордебалет. Он «вытолкнет» и другие. Мне уже говорили о том, что вы, мол, сидите с актерами с утра до вечера. Это — ​моя работа.

культура: Нечасто встречается подобная практика руководства.
Вазиев: Есть и другая форма правления. Мы можем пойти побеседовать в кафе, а я по телефону стану решать неотложные проблемы. Будет результат? Будет, но иной. Вот и все.

культура: Есть в Большом премьер — ​американец Дэвид Холберг. На часть сезона он улетает в родной Нью-Йорк, беднягу преследуют травмы. Опыт приглашения талантливого иностранца в штат оправдан?
Вазиев: Я бы свою точку зрения высказал, если б не работал в Большом. Сейчас уже не могу, хотя приглашали Холберга задолго до моего прихода. Дэвид получил жуткую травму, шаг за шагом лечился, из его письма знаю, что он восстановился и очень хочет танцевать у нас. Не буду скрывать — ​для меня вопрос, в качестве кого он должен быть здесь? Как приглашенная звезда, гость, штатный премьер? Ответ — ​неоднозначен. Дэвиду я ответил, что нам необходимо встретиться и все обсудить.

культура: Вы говорите «компания», «актер», «проект», для российского уха привычнее «труппа», «артист балета», «спектакль». Так европеизировались?
Вазиев: Не думаю, что моя лексика связана с работой за границей. Для меня нет труппы, а есть единая компания. И танцовщики — ​прежде всего актеры балета, хотя и пишется их специализация даже в законодательных документах как «артист балета».

культура: У Вас немало талантливых соотечественников, среди них — ​Евгений Вахтангов, «майор Вихрь» Вадим Бероев. Сегодня три ключевые позиции в главных оперно-балетных домах России занимают осетины: Валерий Гергиев, Туган Сохиев и Вы. Остались ли связи с малой родиной? Как относитесь к бурной полемике о переименовании осетин в алан?
Вазиев: Благодарен Осетии за все, что она мне дала. Я рос абсолютно счастливым мальчиком, окруженным нежностью, лаской, любовью, и не только со стороны мамы и бабушки (отец умер, когда мне было полтора года). Земля, где ты родился, остается самой дорогой. Во Владикавказе живут мама, брат, сестра, их дети и огромное количество друзей детства. В отличие от Гергиева и Сохиева, я уехал из Осетии очень рано и воспитывался в Ленинграде. Что касается переименования осетин в алан, не хочу показаться нейтральным человеком, но меня куда больше интересует суть вопроса, чем форма. Я — ​осетин и не думаю, что, если назовут аланом, в чем-то изменюсь.

Готов удивить Вас: для меня Петербург — ​это Ленинград, куда я отправился учиться еще ребенком. Владикавказ вспоминаю как Орджоникидзе, куда мы ездили к родным. Когда приезжаю в Осетию, я уже не Махар Хасанович, а тот маленький мальчик, который там рос. Становишься тем, каким был когда-то, без надуманных иллюзий. Возникает потрясающее ощущение, ведь чего бы мы ни добивались, как бы наши жизнь и карьера ни складывались, человеку свойственно тянуться к чистоте.

культура: Помню, какую сенсацию произвели две одноклассницы из Пермского хореографического училища на Международном конкурсе 1973 года. Надя Павлова и Оля Ченчикова одержали тогда блестящие победы. Сейчас Ваша жена Ольга Ченчикова работает в Большом, и это — ​отличное приобретение Москвы. С  Надеждой Павловой они общаются?
Вазиев: По-разному сложилась их личная и творческая жизнь, тем более что последние годы мы работали в Италии. Они не виделись долго, теперь обе преподают в Большом.

культура: Руководить супругой — ​комфортно?
Вазиев: Когда жена в подчинении, есть и большой минус, и колоссальный плюс. Минус, потому что рабочие моменты переходят в дом. Плюс — ​я требую от Ольги того, чего никогда не смогу спросить с других. Например, занимать репетициями выходные. Педагоги перегружены и имеют право на отдых. Для Ольги Ивановны исключено: надо — ​значит надо. Не спущу ей того, что прощу остальным коллегам. Временами даже укоряю себя за чрезмерную жесткость. Но у нас давно сложилось, как во всякой нормальной семье: она — ​хозяйка дома, на работе хозяин я.

культура: Артисты, наверное, думают, что если будут репетировать с Ченчиковой, то их карьера пойдет в гору.
Вазиев: Да полная чушь! Главным критерием является талант, и никакие «междусобойчики» на работу не влияют.

Перед каждым педагогом ставлю конкретные задачи. Руководитель должен приходить, контролировать, участвовать — ​это нормальный процесс. Если его не будет, то результат окажется усредненным. Педагог подчас становится заложником своего успеха, потому что каждое следующее мое требование — ​сложнее. Иногда он устало парирует: «Я же человек…» Тогда отвечаю: «Нет, Вы творческий человек, а не простой и обыкновенный. Значит — ​творите!»

Раз в три месяца я собираю всех педагогов и говорю, чего мне не хватает и над чем мы вместе должны думать. Вчера на таком совещании зашел разговор о том, кого надо было везти на лондонские гастроли, а кого не стоило. Мне же дела нет до Лондона, Парижа, Милана. Я люблю эти города, но наши две сцены в Москве — ​куда важнее. Пора ценить свое и себя. Самое лучшее должно показываться здесь. Уверяю Вас, любая, даже самая статусная западная компания не устраивает из гастролей чего-то особенного. Они привозят то, что делают дома. А мы…

культура: …всегда хотим удивить.
Вазиев: Большой балет — ​бренд мирового уровня. Мы удивляли, удивляем и будем удивлять при одном условии — ​если научимся оставаться разумными, здравыми, понимающими и умеющими ценить свое настоящее. К нам будут тянуться, невзирая на санкции. Санкции приходят и уходят, мы же должны делом доказывать, и себе — ​прежде всего, что способны создавать продукт самый востребованный.

Бравируем тем, что нас пригласили выступать за границей. Поверьте, я бы куда более желал гастролировать в маленьких и средних городах российской провинции, нежели в мировых культурных столицах. Чтобы наши зрители видели все лучшее, что есть в стране. В регионах столько талантливых людей, но, к сожалению, далеко не все города располагают театральными зданиями, где мы можем показать «Спящую красавицу» или «Спартака». Стоит искать формы — ​например, гала-концерты, но мы должны обязательно помогать провинции. Я чувствую серьезную потребность ездить как можно больше по России.

культура: Замечено, что Вы протежируете Ольге Смирновой, и, на мой взгляд, она того заслуживает. А недавно провели в высший статус балерины солистку Юлию Степанову, дав ей возможность перешагнуть через ступеньку в иерархии рангов. Они обе петербурженки. Совпадение?
Вазиев: Ольга Смирнова — ​отдельный случай, тут вы правы. Юля Степанова замечательно станцевала в Лондоне, она для меня явно балерина. И Петербург здесь ни при чем. Мы начинали разговор с разницы менталитетов школ. Посмотрите на Катю Крысанову — ​она как будто училась в петербургской школе, но она наша, московская выпускница. Теперь нашей я называю московскую академию.

культура: Во многих западных странах за мнением критика идет публика, у нас этого нет и в помине. Отдельные статьи о спектаклях Юрия Николаевича Григоровича чудовищны и несправедливы, но зрителям нет до них дела, балеты мэтра они принимают на ура. Высказывают рецензенты претензии к неяркому по эмоциям танцу прекрасной Светланы Захаровой, балерина перестает давать им интервью, отказывает в аккредитации на творческие вечера, но армия ее поклонников от того не редеет. Может, и не нужен наш труд?
Вазиев: Ошибаетесь, роль критики важна. Во всем мире, действительно, мнения ведущих специалистов могут сильно повлиять на продажу билетов и на отношение публики. Я бывал в «Ковент-гарден» на прекрасных проектах, а зрительный зал — ​неполный. Потому что до этого всеми уважаемый Клемент Крипс в Financial Times дал отрицательный отзыв. Здесь же авторитет Григоровича доминирует над оценкой критиков. Придет время, сложится и у нас институт критики. Наша страна — ​новая Россия — ​молодая, она развивается мощными шагами. Когда-то Анна Кисельгофф рассказывала, как спросила Баланчина о том, хотел бы он, чтобы его балеты шли через сто лет? Он ответил: «Не хотел бы, чтобы надо мной смеялись». С возрастом понимаешь, что для многих оценок должно пройти время, и его невозможно ускорить. Зрители, покупающие с рук билеты на «Щелкунчика» на 31 декабря за огромные деньги, статьи не читают. Для нас же, профессионалов, критика необходима, и мы всегда обращаем внимание на написанное — ​любой творец ждет признания и понимания.

культура: Не опасается ли Большой театр второй раз ступать в одну и ту же реку? Имею в виду биографический балет «Нуреев», заказанный команде, что осуществила «Героя нашего времени»: композитор Демуцкий, хореограф Посохов и во главе этого союза — ​Кирилл Серебренников, режиссер-провокатор.
Вазиев: Кирилл — ​человек талантливый, неординарный, креативный. Помню, как в Мариинке он ставил оперу Верди. Успевает многое: балет, опера, драма, кино. В «Герое нашего времени» я вижу отчасти новую форму для балетного спектакля. Показалось рациональным сделать еще один проект в том же соавторстве. Могу ли гарантировать качество? Никто не может. Но, очевидно, будет интересно. Часто отвечаю на вопрос: почему «Нуреев» в Большом, ведь он начинал в Мариинском театре, тогда Кировском, а потом связал жизнь с зарубежьем? Рудольф Нуреев — ​личность, не привязанная к месту. Буквально три дня назад мы обсуждали макет, Серебренников представлял концепцию. Но я не столько люблю слушать, сколько смотреть. Куда более меня интересует практический результат. Ценю хореографа Юрия Посохова и дорожу его дружбой с Большим. Он замечательный художник и вышел из недр этого театра. Хорошо, что он возвращается сюда, обогащенный опытом работы на Западе. Вернулся и Слава Самодуров, воспитанник Мариинки, трудившийся в Амстердаме и Лондоне. Как он поднял балет в Екатеринбурге, честь и хвала.

Я за то, чтобы люди ездили, набирались знаний и возвращались. Ужасно, когда таланты покидают страну навсегда. Во времена «железного занавеса» встречался на гастролях с бывшими коллегами, закрывшимися от мира, они не шли за кулисы, объясняя это тем, что уже никого не знают. Сегодня, к счастью, не то время — ​мы общаемся. Надо уметь ценить свое настоящее и критиковать то, что не устраивает. Только не говорите, что демократия — ​не у нас, а где-то там, в Европе. Я работал в Италии, когда самолет президента Боливии Эво Моралеса посадили в Вене, а Франция, Италия и Португалия не пустили борт в свои воздушные пространства. Лайнер досмотрели, искали Эдварда Сноудена. Это что — ​демократия? Нарушаются законы, международное право, и такой поступок по отношению к первому лицу государства — ​унижение всего народа.

Не нравится в России? Садись — ​улетай, но состояться там — ​ох, как непросто. На мой-то взгляд, жить в Москве и работать в Большом театре или жить в Петербурге и работать в Мариинке — ​здорово.