Алексей КОЛЕНСКИЙ

02.02.2024

Третьего февраля отметит восьмидесятилетие Александр Бородянский. Накануне юбилея кинодраматург дал мастер-класс на кинофестивале «Арткино» и пообщался с «Культурой».

— Каждый настраивается на работу индивидуально. Я, например, всегда пишу по контрактам, и мне просто некуда деться... В принципе, я не люблю писать. Люблю придумывать истории. Два года назад проводил сетевой мастер-класс и рассказал участникам о своем отношении к современной драматургии — трем актам, пяти поворотам, «аркам» и прочей дребедени. Одна девушка поинтересовалась: «А вы не боитесь, что вас уволят за это?» Понимаете, сегодня людей приучили писать по схемам, а это — полный бред! Кончено, если это кому-то помогает, я не имею ничего против, но никогда ничего подобного в жизни не делал и в мое время никто про акты не знал, но мы как-то писали сценарии. Бунюэль говорил, что главное в кино — сценарий. Эстетика и философия могут быть разными, но прежде всего картина должна быть увлекательной. Значит, зрителю должна быть интересна каждая сцена и что будет дальше. Я как-то задумался, почему мои фильмы собирали много зрителей, и понял: просто я такой же, как большинство, наши предпочтения совпадают.

Мой вгиковский мастер сказал, что суперсценаристом я не стану, буду середнячком, и привел в пример «Подвиг разведчика». Я подумал: ну и нормально! Правда, выдающийся киновед Илья Вайсфельд тоже драматургом не был. В нашей дружной мастерской учились более способные ребята, но никто из них не стал сценаристом. Знаете почему? Поняв, что Вайсфельд писать сценарии не научит, я стал учиться сам — смотрел кино, читал сценарии раннего Феллини, Бунюэля, знаменитых в ту пору поляков, благо я знаю язык, так как учил украинский. Думал: почему мне интересно? Потому, что есть необычные характеры и истории. Знаете, например, сколько должно быть сцен в сценарии? А я подсчитал: у Куросавы в «Красной бороде» — 104, а у известного французского режиссера — 56… Понимаете? Правил в нашем деле нет ни для кого: творчество — не математика. Закон один: интересный герой и интересная история. Когда пишу, я становлюсь своими персонажами, кроме женщин. Поэтому у меня нет ни одного сценария с главным героем женщиной, хоть и влюблялся, и люблю кино про любовь. После «Афони» Зархи меня пригласил написать про любовь и не верил, что не сумею. Когда мы с Шахназаровым задумывали «Цареубийцу», бывали в психиатрических лечебницах, и один врач сказал мне, что все писатели характеризуются раздвоением личности; с точки зрения психиатрии это шизофрения.

Я никогда себя не оцениваю, просто понимаю, нравится мне написанное или нет. Проработав три года редактором в творческом объединении Георгия Данелии — ради московской прописки, — понял, насколько сложнее оценивать коллег. Не делать из сценария то, что хочешь ты, а помочь автору увидеть самое интересное для него. Но сегодня почти все редактора переделывают сценарии под себя.

— Как сработались с Данелией?

— Данелия помог мне освоить профессию. Я написал более жесткий, грубый текст. Он сказал: «Твоего «Афоню» можно назвать «Горюй!», а я хочу снять, чтобы было «Не горюй!». Данелия впервые работал по чужому сценарию и говорил: «Мы делаем сказку!» Писал-то я совсем не ее, посмотрел фильм без восторга и... сразу стал знаменитым в мире кино, и это меня смутило. Зависимость от чужого мнения — не мой случай; я, например, никогда не читаю рецензий, потому что первая, написанная известным критиком Кладо, не оставила от фильма камня на камне. Оказалось, сценарий «Афони» был настолько плохим, что даже Данелия ничего не мог с ним поделать! Если бы я встретил вас на улице и вы меня отругали, я бы ничуть не расстроился. Вот я и перестал их читать, хулу и клевету приемлю равнодушно и не считаю себя творцом, просто помогаю людям жить. Так иногда мне пишут зрители.

— Вам интереснее работать над экранизациями или авторскими сценариями?

— Если увлекает первоисточник, предпочту адаптацию. Хотя это сложно. Недавно закончил работу над сценарием по автобиографической книге выдающегося художника Юрия Купера, который много жил во Франции и Америке. Это не совсем автобиография, «Сфумато» — мозаика воспоминаний, причем рассказчик якобы пребывает на том свете. Я предложил «перевести» его в кому, это было сложно, но интересно все связать и прописать, и что-то получилось.

— Однако в «Афоне» вы прописали влюбленность.

— Экое изобретение! Что такое сценарий? Это запись будущего фильма, где есть все, что будет на экране, но лично я пишу не словами, а картинами — закрываю глаза и вижу кино, но не знаю, что будет дальше третьей сцены. Иначе мне не интересно. Пишу как живу; первым делом рождается или история, или характер. Так было с «Афоней». Я учился во ВГИКе, и мне надо было написать курсовую работу — мой первый сценарий. А я работал штукатуром-маляром, и вот как-то стою в очереди за зарплатой в стройуправлении: представьте замызганный коридор барака, напротив две двери — на одной джентльмен в котелке с трубкой, а на другой дама в шляпке с вуалью. Мы ждали, когда откроется окошко кассы, а открылась эта дверь, из нее вышел замызганный мужик и обратился к собравшимся: «Граждане, я извиняюсь, ни у кого бумажки не найдется?» Все как-то смутились, он постучался в бухгалтерию, вышел — спросил ручку, написал «РЕМОНТ», повесил на дверь, развел руками: «Все, сифон полетел, менять надо» — и, посвистывая, удалился. Дальше не знал, что там будет, сочинял историю «степ бай степ». Вспомнил еще про сантехника, который любил приходить к нам «что-нибудь подкрутить», потому что у меня очень красивая жена… И понял, что маляр-штукатур — это скучно, а у сантехников есть киношные перспективы.

— Вкладываете ли вы символический подтекст в свои образы?

— Я за символы и подтексты из мастерской выгоняю — что за выпендреж?! Есть и такое кино, но это не мое... Не значит, что мое кино примитивное, оно без зауми.

— И даже «Город Зеро»?

— В нем все позаимствовано из жизни, кроме одного эпизода. У Шахназарова тогда родился ребенок, мы вышли покурить на лестничную площадку, и он говорит: «Представь, приезжает командировочный на завод, а там голая секретарша и никто не обращает на нее никакого внимания...» Я сразу увидел сценарий о том, как легко мы привыкаем к абсурдным вещам. Позже я работал с польским режиссером Махульским над фильмом «Дежавю». Мы зашли в кафе, и он купил банку газированной воды. Направились к выходу, но нас остановил охранник: «На вынос нельзя!» Я стал уговаривать Юлиуша, дескать, правила есть правила, но понял, что веду себя как идиот, — что за бред в самом деле? И подобное не только у нас происходит. В 91-м году я был в Лос-Анджелесе, наша делегация — десять сценаристов — должна была каждый вечер ходить в гости к самым знаменитым и богатым коллегам, а тогда у них курить разрешалось, как у нас сейчас, только на улицах. Я выступил, засобирался подымить, но меня не пустили: оказывается, на этой самой знаменитой улице нельзя курить! Я растерялся. Сказал — поеду тогда домой, но меня привели в шикарный туалет метров на сорок, и все закурили. Такое вот лицемерие.

Все дальнейшее в Зеро основано на фактах из жизни. Например, торт в виде головы мне «подарил» Вахтанг Кикабидзе, которому вручили его сахарную голову после выступления на кондитерской фабрике. Он предложил попить чаю и ему от его головы отламывали кусочки. Из-за наводнения в Салехарде несколько дней не ходили поезда в Москву. Асфальтированную дорогу, упирающуюся в лесную чащу, мы случайно обнаружили под Москвой во время съемок... В музее также нет ничего сверхъестественного, любой музей — это бред. На БАМе, например, экспонировались новенькие брезентовые рукавицы, прибитые к стене: «В этих рукавицах герой соцтруда заколотил последний костыль в ветку БАМа».

— Главное сокровище музея Зеро — восковая фигура повара Николаева, который первым в городе станцевал рок-н-ролл...

— У нас в Воркуте была такая легендарная личность, а дама, станцевавшая с ним в паре, и правда выпила уксус, это была подруга моей жены.

— Кем бы стали сегодня всенародно любимые современники нескольких поколений — Афоня и Курьер?

— С Курьером возникла проблема. Федя Дунаевский предлагал сделать продолжение, но на тот момент он прошел свой путь — играл в израильском театре, уехал в Италию, сделал бизнес... Я отговаривался: «Ну что тут может быть — взрослый человек с легким дыханием или такой, как ты, буржуй? Кому он будет интересен? Таких сейчас полно!» Время изменилось, и курьер перестал быть романтиком. Сегодня он, как и все, просто зарабатывает деньги. В то время это — за редкими исключениями — не становилось смыслом жизни, и Курьер прежних лет сегодня бы считался обыкновенным бездельником…

— В этом обаяние личности, культивирующей внутреннюю свободу и сопутствующий ей трагизм одиночества.

— Да, но он мне не присущ, просто я писал всю жизнь то, что мне интересно. Когда читал повесть Карена «Курьер», удивлялся: это же я! К тому моменту мы были знакомы несколько лет, и, возможно, он что-то срисовал с меня… Я никогда не состоял в партии, хотя заставляли, поскольку редактор «Мосфильма» был обязан вступить. «Что же мне, ради должности вступать? — спрашивал я. — Это же подло!» В то же время я не был противником советской власти. Любил свою страну, как родной дом, со всеми проблемами и недостатками.

Мне нравилось жить в Воркуте, я никогда не мечтал о Москве. Однако, окончив ВГИК, понял, что, если хочу писать сценарии, придется переезжать. И я поменял благоустроенную квартиру на подмосковную коммуналку. Курьер даже говорит моими словами, например, когда признается девушке: «Имей в виду, я иногда вру, чтобы интересно было». И сценарии стал писать потому, что с юности все время про себя что-то придумывал. Мог на полном серьезе представляться девушкам полковником ВВС, воевавшим в Африке, и они верили, а как-то ни с того ни с сего признался жене, что я — американский шпион. Вообще, я с детства мечтал быть шпионом и люблю писать про шпионов. Могу делать только про то, что мне интересно, если нет — ничего не получается. Это особенности характера… Например, я работал в проектном институте, близилось столетие Владимира Ильича Ленина и нужно было брать на себя какие-то обязательства на субботник. Товарищи поклялись вовремя прийти на работу, я возмутился и предложил выступить с комсомольским почином «Всегда в ответе за тех, кто в декрете!». Выполнит норму за всех, кто в декрете. Все возмутились и отвергли, а я выполнил, чтоб не считаться болтуном. Я прожил очень веселую жизнь… Только одно не успел — рассказать про Советскую армию. Это было бы очень серьезное и веселое кино, да вот только его никто не поставит.

— Почему?

— Не поверят! Я служил в Венгрии, в гарнизоне жила очень красивая офицерская жена, нередко выходившая в город. Однажды она проголосовала и села в машину. Я сказал офицеру, что засек шпионку, но не скажу кого, пока не соберу доказательства: «Давайте мне машину для слежки!» И мне на месяц выделили служебный грузовик, на котором я катался-развлекался и ребятам пиво покупал. Как-то пошли в самоволку с другом и погорели, а я сказал, что мы за шпионкой следили. В КГБ вызывали, но я не признался, так как не собрал доказательств!

— А если бы предложили сочинить историю про современника, в котором бы все себя узнали, о ком бы подумали?

— О том, кого я не знаю, — о топовом блогере, например, о Дане Милохине или Бузовой, которые мне не нравятся, но они очень нравятся миллионам людей. Кто это? Да вообще никто, но сегодня они являются кумирами и миллионерами.

— Недавно в одном школьном классе провели опрос на предмет профессий мечты. Большинство пожелало стать инфлюенсерами, второе место завоевали телеграмщики, третье — ютуберы…

— Совершенно верно, это очень важно для успеха фильма — если бы Афоня остался маляром, он бы никогда не стал так популярен. Тогда сантехник — кстати, первый и последний герой в советском кино — был «медийной фигурой», героем анекдотов. В сумасшедшем доме выясняют кто есть кто: «А это ваш сантехник?» — «Да нет, это доктор наук, у него мания величия...» Раньше я жил среди простых людей, а сейчас живу уединенно, за городом, пользуюсь кнопочным телефоном, интернет исключен, общаюсь только по работе, узнаю новости, погоду. Блогерской жизни не знаю, а мои студенты пишут, словно вокруг нет интересной жизни.

— В чем причина кризиса современного кино, в частности, у нас — отчего так понизился уровень актерской игры, режиссуры, драматургии?

— Потому что в основном все стараются подражать. В советские годы для меня ничего не значил «Оскар», хоть я к нему и с уважением отношусь. Не потому, что я сноб, просто у нас он не считался главной наградой, впрочем для меня и никакая фестивальная награда ничего не значила. Важен был зрительский отклик.

— Вы все-таки снялись в оскароносной ленте «Москва слезам не верит».

— Мы дружили с Меньшовым, я спросил: «Володя, зачем я тебе нужен?» «Хочу, — говорит, — чтобы твоя фамилия была в массовке!» Там же нечего играть, хотя я и речь на пикнике говорил, но он ее музыкой заменил. Правда, не по сценарию, а от избытка чувств, я после тоста расцеловал Баталова. Потом в Америке везде рассказывал, что «Оскар» дали потому, что я у Володи снимался. Пока не побывал в гостях у продюсеров, они поправили: «Прости, Саша, но мы не из-за тебя дали, мы увидели, как живут советские люди!»

— Сегодня они едва ли узнают, как и чем живет Россия, впрочем, как и мы…

— Сегодня высший авторитет — не зритель, не режиссер, а продюсер. Моя дочь занимается кино, она рассказывала — я подумал, не может такого быть, — редакторов не интересуют интересные истории, а лишь те, где есть три акта да пять поворотов. У меня сейчас вгиковская мастерская, тридцать человек. Половина из них в жизни никогда ничего не писали. В мои годы к нам поступали люди пишущие — из них нужно было сделать кинодраматургов. А сейчас идут, скажем, внезапно испугавшись поступать на режиссерский. Некоторые так и не могут научиться писать, это не их ремесло. Спрашиваю абитуриентов: «Кто читал хоть один сценарий?» Поднимают пять рук из ста! «Как же вы поступаете?» Отвечают: «Вот вы нас и научите!» Может быть и научу, но вы хоть почитайте, чему будете учиться! Один из студентов переспрашивает: сценарий должен быть интересным, а что такое интересно? Я уточняю: «Тебе что-нибудь интересно? Ничего, совсем ничего… А как же ты хочешь придумывать кино, чтобы другим было интересно?» Хороший парень, очень расстроился, ему раньше это в голову не приходило!

— Да это же курьерский дружок Базин!

— Совершенно верно. Причем Базин был реальный человек — он закончил школу, торговал пивом в ларьке на Мосфильмовской улице, умер от наркотиков. Карен любил снимать людей с улицы, правда не в главных ролях: главное, чтобы персонаж интересный был и камеры не боялся.

— Случается ли, что новостной или житейский сюжет вдохновляет ваши замыслы?

— Конечно, но я сразу их забываю, понимая, что никто не захочет их экранизировать. Все сценарии, кроме «Дня полнолуния», я писал на заказ. Он дождался экранизации через двадцать пять лет, удостоился приза в Карловых Варах. У меня поставлено 67 киносценариев, а написано и оплачено еще около тридцати — в основном экранизации, но есть пять оригинальных и необычных историй...

— Шокирующих отечественных продюсеров?

— Семь лет назад по идее моего друга, продюсера Павла Черновалова, я написал сценарий «Мозг Ленина». В 91-м году старые большевики на правительственной даче смотрят телевизор и видят прилетающего с Фороса Горбачева. Ельцин тогда запретил Компартию в России и требовал запретить в Советском Союзе, и Горбачев поддался. «Ну все, — говорят, — конец социализму! Вот был бы у нас Сталин или Ленин!» А один говорит: «Ленин у нас есть!» Оказывается, у него внук работает в спецлаборатории КГБ и там могут клонировать Ильича… Ветераны партии пробираются в Институт мозга, отщипывают кусочек — не для себя, для спасения человечества. Следует монтажный стык: 2019 год, Вашингтон, перед сенатом проходит демонстрация: два года социализма Соединенных Штатов! Победу одержал креативный класс и айтишники. На трибуне — Леди Гага исполняет «Интернационал», в Белом доме сидит Ленин. Писатель Лукьяненко берет у вождя интервью: «Как вы могли предугадать в двенадцать лет, что мировую революцию устроит интеллигенция?» Тот поправляет: «Не в двенадцать, мне шел девятый год. Я послал статью в «Проблемы социализма», и мне ответили, что научную фантастику публикуют в журнале «Техника — молодежи»... 

Я задумался: а что дальше? Как же в Америке живут при социализме? Неинтересно! И придумал, что в 2035-м наш клонированный Ленин создает свою партию и избирается президентом России. Мировое правительство в панике: Ленин — самый опасный революционер, изменивший ход истории. Тем более что новый Ленин провозглашает мир без банков, которые станут не нужны, так как отменят деньги. Человечество будет использовать бесплатную свободную энергию, открытую Теслой. Мой друг-продюсер за сценарий заплатил, и все заглохло! А почему? Один товарищ из внешней разведки пояснил: еще рано для такого фильма.

Фотографии: Андрей Любимов/АГН "Москва" и Photoxpress (на анонсе).