Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

18.04.2019

23 апреля отмечает юбилей Наталья Нестерова. Выпускница Московского художественного института имени В. И. Сурикова, действительный член Российской академии художеств, лауреат Государственной премии и премии «Триумф», профессор РАТИ, она работает в Москве, Абрамцеве, Нью-Йорке, Париже. Со знаменитым живописцем пообщался корреспондент «Культуры».

культура: Для Вас эта дата — повод оглянуться назад, подвести итоги, взгрустнуть, вспомнить все хорошее и плохое?
Нестерова: Для меня это еще один уходящий шаг. День рождения — довольно печальное событие, повод для грусти и размышлений. С годами больше устаешь, меньше радуешься, жизнь становится труднее. Остаешься если не совсем один, то близко к тому — так много друзей ушло. Обожаемая работа становится все тяжелее, она не приносит былой радости.

культура: Что же было самым главным в Вашей жизни?
Нестерова: Картины и есть моя жизнь. Я много всего нарисовала — что-то из этого меня повергает в ужас, что-то, наоборот, кажется удачным. Но работа была и пока остается самым важным.

культура: Недавняя выставка Ильи Кабакова в Новой Третьяковке называлась «В будущее возьмут не всех». Как думаете, кто отбирает счастливцев? Господь Бог? Публика? Музеи? Сам мэтр Илья Иосифович?
Нестерова: Илюша взял на себя чрезмерно много — судить о будущем, про которое никто ничего не знает. Кого возьмут — расскажет время. Может быть, «избранными» окажутся совсем не те, кого Кабаков имеет в виду. Сейчас так много музеев, так много людей, собирающих живопись.

культура: Вы бы взяли саму себя в будущее?
Нестерова: На свой счет никогда не обольщаюсь. Поэтому такие вопросы и гадания меня совершенно не занимают. Если ты собою восхищаешься, думаешь, что здорово получилось, дело твое безнадежно. Пора принимать земляную ванну (смеется).

культура: Своим учителем Вы называете деда Николая Ивановича Нестерова. Но он умер, когда Вам было всего семь лет...
Нестерова: Считается, что главное человек получает лет до четырех. Мне страшно повезло — меня не воспитывали, а любили. Совершенно не помню, как меня учили читать или писать. Меня никогда не заставляли, и я испытывала восторг, когда дедушка рисовал, а бабушка читала книги. Сейчас же перед ребенком не живой человек, а компьютер, адская машина, которая его поработила. Когда я смотрю на своего внука, не расстающегося с этим чудовищем, мне становится страшно. Он говорит: «Бабушка, ты ничего не понимаешь!», и я чувствую себя инопланетянкой. Я хочу книжки читать, а не смотреть в компьютер. Хотя, может быть, я не права со своим маразматическим подходом?

культура: «Да, странен, порой таинствен мир Натальи Нестеровой с ее условными персонажами, с лицами-масками, с карточными домиками и существами, с парковыми скульптурами, какие живее людей... с мертвыми и нападающими собаками, с нервными полетами птиц-кардиналов, с фантазиями автора, с ее умозрениями и с ее горячим житейским чувством, с ее гротеском и с ее элегическими любованиями, с ее озорством и с ее благонравием», — отмечал писатель Владимир Орлов. Он же называл Вас художником-сфинксом, «из тех, что не любят говорить о своих работах». Узнаете себя в этом описании?
Нестерова: Конечно. Нас связывали долгие годы вдохновляющего общения. Мои картины стали обложками его замечательных книг — «Альтиста Данилова», «Камергерского переулка», «Аптекаря» и других.

культура: В какой степени Ваша живопись связана с литературой?
Нестерова: Иногда на картинах мои персонажи читают книги Лорки, Маркеса, того же Орлова, наших поэтов. Порой я прямо цитирую. На одной из работ изображен листочек со стихотворением Беллы Ахмадулиной. На другой — строки Иосифа Бродского: «Что ты делаешь, птичка, на черной ветке, оглядываясь тревожно? Хочешь сказать, что рогатки метки, а жизнь возможна?»

культура: Вы часто изображаете скульптуры и памятники, в том числе Гоголю, который создал Николай Андреев.
Нестерова: Это один из немногих в Москве хороших памятников. Он стоит во дворе дома на Никитском бульваре, где писатель провел последние годы жизни. Мои родители были архитекторами. Отец научил смотреть скульптуру. Меня в живописи всегда волновал объем.

культура: Ваши любимые виды искусства? Их «иерархия»?
Нестерова: Музыка, архитектура, живопись, литература, театр. Кино меня не очень увлекает.

культура: Некоторые искусствоведы считают, что к Вашему искусству применимо понятие «карнавализации», введенное в оборот знаменитым философом Михаилом Бахтиным. Так ли это?
Нестерова: Исключено. Я не люблю толпу, какой всегда является карнавал. Кроме того, в нем есть определенная искусственность, подогревание себя нарочитым весельем. Настоящая жизнь глубже карнавала. Да и работы мои скорее грустные, чем радостные.

культура: Вы иногда беседуете с персонажами своих картин?
Нестерова: Общаюсь, когда они появляются на холсте. Порой они пытаются со мной поговорить и даже в чем-то упрекнуть. Это редко-редко реальные люди. Обычно они выдуманные, персонажи просто приходят в гости. С одними интересно, с другими — нет. Чтобы не смотреть на малосимпатичные лица на холсте, порой поворачиваю людей спинами к зрителю.

культура: Художники обычно утверждают, что всю жизнь пишут одну и ту же картину. Разве это не скучно?
Нестерова: Более того, от этого можно сойти с ума. Для меня важно избегать повторов, искать нечто противоположное тому, что было раньше. Когда в работах нет тайны, смотрю на них без трепета. Скажем, в Париже у меня одни мысли, чувства и темы. Другие появляются, когда приезжаю в Нью-Йорк. Третьи — в Москве или на даче в Абрамцеве. Писатель или художник — ищет место, где он может быть в полном уединении. Я боюсь толпы. В одиночестве мне гораздо комфортнее. Лучше всего чувствую себя наедине с работой, книжкой или пасьянсом.

культура: Вы называете себя рассудочным художником. А как же тогда интуиция, вдохновение, импровизация?
Нестерова: Насчет вдохновения у меня очень большие сомнения. Живопись — это непрерывная работа, а вдохновение — лишь импульс. Чем больше трудишься, тем больших высот достигаешь. Правда, потом начинается крутой спуск.

культура: Внутренний голос порой приходит на помощь?
Нестерова: Это не голос, а мозги, которые все время подключаются. Голова нужна всем, в том числе и художникам. Бывает, в моменты отчаяния не ведаешь, что творишь.

культура: Должен ли художник объяснять свои картины?
Нестерова: Я никогда этого не делаю. Каждый видит и интерпретирует их по-своему. Пишу картины не для того, чтобы самой на них смотреть. Мне приятно, если они кому-то доставляют удовольствие.

Я наблюдаю за людьми, которые приходит ко мне в мастерскую. Некоторые просто не замечают картин, независимо от их размеров — крошечных или огромных. (Тогда я чувствую себя невидимкой). Иногда, напротив, они открывают то, чего сама не видела. По тому, как человек смотрит на работу, всегда знаю, интересно ему или нет. Порой является гость, у которого глаза есть, но он слепой. А иногда приходит слепой, который все видит. И слышит.

культура: Художник выше толпы?
Нестерова: Только если он высокого роста. А вообще он такой же грешник, как простые смертные, — разве что немного сумасшедший.

культура: У Вас были свои кумиры?
Нестерова: Для меня главным кумиром остается мама, в которой было все, — очень глубокий ум, чувство справедливости и чувство юмора. Мне ее не хватает — чем дальше, тем больше.

культура: Испытываете ли Вы чувство ревности по отношению к другим художникам?
Нестерова: Мне оно совершенно чуждо.

культура: Вы недавно вернулись из Нью-Йорка в Москву. Каковы последние впечатления?
Нестерова: В нью-йоркском Музее Уитни выстраивались нескончаемые очереди на Энди Уорхола. Все его стены завесили примерно одним и тем же. Настоящий конвейер. Уорхол меня оглушил — будто молотком по голове. Еле унесла ноги. Чур меня! К счастью, не все вызывает ужасное раздражение. В прошлом году в парижском Музее Оранжери очень тронул своей нежностью Морис Утрилло. Понимаю, что для поездок по миру осталось мало времени, смотрю настоящую живопись с щемящей тоской.

культура: Многие годы Вы преподаете в Российской академии театрального искусства (РАТИ). Чему учите будущих мастеров?
Нестерова: Прежде всего, им нужно научиться рисовать — тогда они могут делать все, что хотят. Без этого ничего не получится. Важно немножко освоить ремесло, чтобы в руке чувствовалась легкость. Чтобы подходить к холсту, бумаге или глине не с опасением, а с радостью, не как к заклятому врагу, а как к другу.

культура: Значит, сегодня, как и во времена Леонардо да Винчи и Рафаэля, основа всего рисунок?
Нестерова: Это непререкаемая истина. Не зная алфавита, человек не сможет читать. К сожалению, повсюду в мире пытаются возвести дилетантство на трон. Человек нуждается в изображении со времен наскальной живописи.

культура: Рынок — враг искусства?
Нестерова: Мне не нравится слово «рынок», этот ненасытный Молох.

культура: Знаменитый авангардист Марсель Дюшан презрительно называл торговцев картинами «вшами на спинах художников».
Нестерова: Они не вши, а жуткие драконы. А вши — это художники, которые убегают, чтобы их не раздавили (смеется).

культура: Сегодня в Ваших работах ничуть не меньше, чем раньше устриц, мидий, спаржи, артишоков, фруктов и прочей снеди?
Нестерова: Они мне по-прежнему интересны. Когда Сальвадора Дали спросили, почему он рисует вместе Галу и котлеты, он ответил: «Потому что люблю мою жену и котлеты». А я люблю дары моря, вкусные вещи и вообще пиршества.

культура: Свойственный Вам азарт проявляется в любви к картам?
Нестерова: Карты — мои друзья. Каждая из них — судьба. Предпочитаю черную масть. Раскладывая пасьянс, что-то загадываю, обдумываю работы.

культура: Говорят, что художник, как и актер, хочет умереть на сцене — у мольберта с кистью в руках?
Нестерова: Лучше в своей кровати. В свое время побывала в Брюсселе на выставке Рене Магритта. На мольберте стояла его последняя работа. Он рисовал карандашом по холсту, но не начал писать красками. Может, пытался, но не успел. Глядя на полотно, проливала горючие слезы.

Фото на анонсе: Валерий Левитин/РИА Новости