Утром горничная в отеле встречает тебя приветливо-певучим: «Доброе утро!» Никаких «монингов». Таксист не спрашивает: «Дорогу покажешь?» Все свои.
В Краснодар можно приехать впервые и вдруг почувствовать себя на родине. Как будто что-то давным-давно потерялось, и уже почти забылось, а теперь — вот счастье! — нашлось.
Такое ощущение полной, радостно-праздничной русскости мне приходилось прежде испытывать лишь в Севастополе. То есть, там — город нашей славы формально на территории чужого государства. Здесь — самый южный регион России, предгорья Кавказа, государственная граница в паре шагов. Кстати, особенности кубанской географии таковы, что из Краснодара в краснодарский же аэропорт тебя везут через Адыгею — просто минуя таким образом вечерние пробки...
Диалект на Кубани особый — с сильным привкусом украинского, добрая половина песен у казачьего хора — на мове, а сомнений нет: русская земля, русский город, русская культура. При этом никто на площадях не скандирует и на заборах не пишет, для кого, мол, Россия, а кому выйти вон. Естественная и доброжелательная русскость не падает кирпичом на голову, а скрепляет все вокруг, словно раствор, замешанный на яичном белке, — не ковыряй, не отколешь.
Национальной и межконфессиональной агрессии в Краснодаре нет. Хотя по другим поводам эксцессы бывают...
С удовольствием отмечаю, какие породистые на Кубани священники — крепкие, высокие, чернобородые, кровь с молоком.
— Эх, надо было вас с отцом Алексием (Касатиковым) познакомить! – смеются вокруг.
— А кто это?
— Тот, кто в Марата Гельмана плюнул, когда он тут выставку открывал.
Везде свои герои. В Москве — Гельман, в Краснодаре — плюющие в Гельмана. При всех недостатках плевательной эстетики, вторые гораздо симпатичнее...
Православные мероприятия, и в том числе «Вечевой колокол», — не самое крупное достижение Кубани, да простят меня их организаторы. Вообще цель православных фестивалей в чем? В том, чтобы лет через десять (ну, пятнадцать) смысл в такой приставке исчез. Нишевость православному искусству не к лицу. Это гей-парады — явление нишевое, а православные в России исторически хозяева, к чему им жаться по углам? Восстановится однажды у нас такой уровень кинематографа, что едва ли не любой фильм можно будет приглашать в программу православных кинофестивалей. Ведь лучшие советские картины — невзирая на государственный атеизм — были по духу религиозными. Трактующими о главном в человеческой жизни. Куда делась эта глубинная религиозность, когда политики перестали бороться с церковью, вопрос. Задавать его следует — опять-таки — нам, москвичам, а мы будем прятать глаза и отмалчиваться...
Если русская вера и русская культура естественны, как дыхание, значит, воспитывали человека с детства правильно. Опыт воспитания — не по Споку, а по Богу — больше всего интересовал меня во время краткой поездки в Краснодар. Поскольку здесь уже двадцать лет работает уникальная средняя общеобразовательная школа народного искусства для одаренных детей имени Захарченко. Проще говоря — школа Кубанского казачьего хора, его главный кадровый резерв.
Здание бывшего дома культуры позволяет обучать шесть сотен детей, сейчас их 560. Два года назад открыли еще и интернат на 61 место в станице Старокорсунская, пригороде Краснодара. Задача — «прочесать» весь край, отобрать самых-самых. В школу может попасть ребенок просто способный, с проживанием в интернате — только золотой голос.
Интернат находится на полном гособеспечении. За дополнительное образование в школе родители платят 200-300 рублей в месяц. Пятиразовое питание, спорт, бесплатный летний лагерь...
Во дворе — несколько автобусов. Ездят не только до Старокорсунской, гораздо дальше. С Кубанским хором — на гастроли. Многие из вас, думаю, видели этих ребят на сцене Кремлевского дворца или Зала Чайковского.
Собственная пошивочная мастерская; гардероб в цокольном этаже на полторы тысячи костюмов — аутентичных, с ручной вышивкой. В холле пробираемся мимо заколоченных ящиков — партию новых фортепиано привезли. Специализация на народном искусстве не отменяет ни классического танца, ни сольфеджио — без этого с дальнейшей карьерой могут возникнуть проблемы.
Бюджет школы — 100 миллионов рублей в год. Дает край, дают спонсоры. На автобусе, вижу, по верху надпись: «От губернатора Кубани». Про Александра Ткачева много разного говорят. Но как посмотришь на краснодарских детей, да узнаешь, что в крае действуют 180 (ну хорошо, 178) школ искусств, стереотипы рушатся с обвальным грохотом.
Педагогический состав к гостям привык. «Только после обеда, — просят, — приезжайте. С утра у нас просто школа, а потом предпрофессиональное образование. И споем вам, и спляшем, и сыграем...»
Споют, спляшут, сыграют, конечно, дети. Педагоги ведут экскурсию.
Спрашиваю:
— Нельзя было избежать общеобразовательности? Ведь это лишняя заморочка.
— Заморочка, может быть, и лишняя, — не спорит худрук школы (есть и такая должность) Петр Дымков, — зато детям удобнее. Не надо мотаться днем по городу.
— Кроме того, — поддерживают его коллеги, — не из всякой школы отпустят ребенка на концерт, надо договариваться, бумажки отправлять. А тут, если какое-то ответственное выступление, мы заранее знаем, куда сдвинуть контрольную.
— Нет ли послаблений по обычным предметам?
— А как они могут быть, если наши ребята ЕГЭ сдают вместе со всеми? Мы и в программе модернизации школьного образования участвуем. Видите, компьютерный класс — как раз по этой программе деньги получили...
Компьютерный класс — вижу. Зато айпады, айфоны, электронные игрушки, даже обычные мобильники в руках у пробегающих мимо ребят отсутствуют.
— У родителей средств не хватает на такие забавы?
— Почему? Наши дети сами этим не очень интересуются. Телефоном после уроков пользоваться можно, играть — тоже, но когда им? Времени нет.
Действительно, в школе Кубанского казачьего хора — другие приоритеты. Не сколько ты уровней прошел, а как владеешь плеткой и шашкой. Или: не какой у тебя телефон, а какая бандура. Переживают девчонки, вторят учителям: инструмент сугубо украинский, в России его не производят, Черниговская фабрика пала жертвой имущественных разборок, а Львовская выпускает бандуры неудобные, да еще проблемы с растаможиванием...
— Инструменты старенькие, но ничего, играем. В те выходные в Кущевке концерт давали...
— В той самой?!
— Да, — отвечают спокойно, вроде бы не видя повода для округлившихся глаз.
Повод есть, разумеется. Но когда в 90-е не меньшие ужасы творились в подмосковных городах, из этого не нагнетали страшилку для всей страны. Особое, особое у столичных СМИ отношение к Ткачеву. И именно здесь, в краснодарской школе, я начинаю догадываться, почему.
За одной дверью малышка лет восьми тычет пальчиком в клавиши, за соседней — стриженые затылки слушают классику на CD, а в конце коридора — издалека слышно — репетирует хоровая группа. Директор, худрук, завучи улыбаются с гордостью: вот сейчас покажем товар лицом.
Лица у «товара» открытые, повадки смелые, взгляды любопытствующие. Репетиция в разгаре.
Две подружки в центре круга выводят:
— Над просторным небом синим — Богородицы покров. Православная Россия слышит звон колоколов...
Девчонки смешно режут воздух ладошками, как будто разводят чью-то беду. Обучение свободной жестикуляции начинается с наивного, деревянного зажима. Но у меня почему-то вскипают слезы.
— Златая Русь, звони, звони от деревень и городов...
На Кубани вообще легко плачется. Легко и светло. Эту способность здесь сохраняют с колыбели до преклонных лет. Виктор Захарченко читал мне наизусть стихи кубанского поэта, хуторянина Николая Зиновьева, и голос его дрожал от волнения...
— Давайте-ка, ребята, повеселее что-нибудь, — выручают меня педагоги.
— Давай, Катюха! Она у нас приехала только с Москвы, третье место заняла на конкурсе «Танцуй и пой, Россия молодая!».
Катюхе — она же Екатерина Лесовая — от силы лет десять. Голос больше человека. Темперамент — через край.
— Ииэх! Ой, мамо, що буде, як вiн мене не вiзьме! Ой, що буде, ой що буде!..
В Москве даю друзьям прослушать диктофонную запись.
— И это — третье место? — изумляются. — Кто же там первые два занял?..
Щербатый, обаятельный, мелкий, как воробушек, Максимка с готовностью подскакивает петь «Балладу об Александре Невском».
— Крестным знаменьем пред битвой троекратно осенясь, меч в руке, уста с молитвой — побеждал Великий князь...
В интервью после выступления доверительно рассказывает:
— Я раньше был эстрадный. Потом на народную песню перешел.
— Ты в интернате живешь? Откуда приехал?
— С Брюховецкой. У меня дядя — оперный певец у Галины Вишневской. Еще тетя поет. И мама чуть-чуть...
— А я Лера, — втягивается в беседу хорошенькое существо постарше. — Из станицы Северская. Приехала на конкурс «Кубанский казачок», меня там заметили и в эту школу пригласили.
— Мечтаешь после окончания попасть в Кубанский казачий хор?
— Нет, я хочу поступить в Гнесинку, а потом — в консерваторию...
— Ты в консерваторию? — деловито переспрашивает щербатый Максим. — Я тоже. Дядя с директором знаком...
Педагоги хохочут.
— А вы откуда, девочки?
— Я из Геленджика.
— Из Анапы.
— Туапсе.
— Сочи.
— Белая Глина — это двести километров от Краснодара.
— Только родилась-то я в Петропавловске-Камчатском...
— А я в Хабаровске!
— А я в Новом Уренгое!..
Вот как любопытно бродит и настаивается та самая кубанская русскость.
— Вы все из православных семей?
— Да.
— «Основы православной культуры» вам преподают?
— Один урок в неделю. Обязательный. Оценки ставят. Очень хорошая учительница, к ней со всего края приезжают...
— А если мальчик или девочка из мусульманской семьи приходит в школу?
— Ну и что? — перехватывают щекотливую тему педагоги. — У нас есть и адыгейцы, и даже турки. Культуру православную изучают, а молиться никто не заставляет.
— Вот ты, Наташа, из казачьей семьи?
— Ой, что вы! У меня мама — учительница, папа — механик на судне. Но я хочу быть казачкой. Надеюсь, меня в десятом классе запишут.
— А зачем тебе?
— Ну, смогу в смотрах участвовать. С казачьим патрулем по городу ходить...
Взрослые объясняют: порядок в Краснодаре охраняется совместно — милицией и казаками:
— Если милиции что-то не положено, казаки тут как тут. Если казак чего-то не может, потому что прав не имеет, тут милиция впереди.
— У вас и правда вечерами на улицах очень спокойно. И вообще, странное ощущение: Кавказ совсем рядом, а приезжих значительно меньше, чем в Москве.
— Так у вас в Москве медом намазано! — смеются.
Вежливые все-таки в России люди. Какую странную субстанцию медом называют.
Николай Зиновьев:
«Хоть не был я в Париже вашем, спокоен я, как баклажан...»
В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
«Какой бедою ты тесним?»
И Бог заплакал вместе с ним.
***
В который раз нам это слышать:
«Вновь у ворот стоит беда,
Сцепите зубы, надо выжить».
О, русский Бог, а жить когда?!.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Воспетый и в стихах, и в пьесах,
Он, как отец к своим сынам,
Уже полвека на протезах, —
Что ни весна, — приходит к нам.
Он и страшнее, и прекрасней
Всех отмечаемых годин.
Один такой в России праздник.
И слава Богу, что один.
***
У нас на хуторе, в Европе,
Пока ни стычек, ни боев.
Лишь кошка прячется в укропе,
Подстерегая воробьев.
И жизнь, и смерть походкой тихой
Идут, — тьфу, тьфу, не сглазить чтоб.
И дед Антип с усмешкой дикой
Себе сколачивает гроб.
И говорит, что нет надежи
Ни на кого — все пьют в семье,
И что крещенному негоже
Потом, как псу, лежать в земле.
***
У карты бывшего Союза
С обвальным грохотом в груди,
Стою. Не плачу, не молюсь я,
А просто нету сил уйти.
Я глажу горы, глажу реки,
Касаюсь пальцами морей.
Как будто закрываю веки
Несчастной Родине моей…
НА СЕНОКОСЕ
Покряхтев и поохав,
Дед отладил косу.
И шагнули мы «с Богом»
По колено в росу.
Дед столетью ровесник,
Он и тут впереди, —
Даже на спину крестик
Сбился с впалой груди.
Так и шли мы, к полудню
Я чуть ноги волок.
И, признаюсь, не помню,
Как упал на валок…
Высоко в поднебесье
Уходил в облака
«Миг», похожий на крестик
Моего старика…
***
Все женщины разные очень,
Особенно в жаркие ночи:
Одна молчалива, как птица.
Другая пылает, как зорька.
А есть та, которая снится.
Которая снится. И только.
***
Ну, как я тебя приведу?
У меня нет ни дома, ни хаты.
Ветер в поле да звезды в пруду —
Вот и все, чем мы будем богаты.
И не надо про рай в шалаше,
Так одна говорила уже.
В ХРАМЕ
Ты просишь у Бога покоя,
И жаркой молитве вослед
Ты крестишься левой рукою,
Зажав в ней десантный берет.
И с ангельским ликом серьезным,
Неправый свой крест сотворя,
Вздыхаешь — под городом Грозным
Осталась десница твоя.
Осталась она не в граните,
Не в бронзе, а просто сгнила.
Стоишь. И твой ангел-хранитель
Стоит за спиной. Без крыла.
СХОДСТВО
Деда ратная дорога
Дыбом встала, как змея…
Дед мой тем похож на Бога,
Что его не видел я.
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС
Рухнул занавес. И что же?
И решили господа:
Пропадать ему негоже.
Эй, подать его сюда!
Протащили по болотам, —
Тяжеленный паразит…
Между властью и народом
Он теперь у нас висит.