Среди двух-трех десятков стихотворений-оберегов от уныния и отчаяния есть несколько стихов Пастернака. Несомненно — ниспосланное, нерукотворное стихотворение «Август». Возможно, на Преображение каждый культурный русский человек его вспоминает. И уж, конечно, я сам, живущий в Переделкине, неподалеку от погоста, где лежит поэт, и пастернаковской дачи. И ко мне, как когда-то к Пастернаку, проникает «солнце утром рано» и покрывает «жаркой охрою <…> край стены за книжной полкой».

Каждый раз утром, видя солнечные блики на корешках своей библиотечки, я вспоминаю еще и эти строчки Бориса Леонидовича.

Стихотворение движется по нарастающей, прямо-таки чувствуется диктовка свыше:

Вы шли толпою, врозь и парами,

Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня

Шестое августа по старому,

Преображение Господне.

Невероятная вещь: поэту снятся его собственные похороны, но нет никакой умильности, никакого дешевого сантимента: это целомудренное рыдание высшей пробы. И каждая строфа носит характер поступательного восхождения —

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,

Нагой, трепещущий ольшаник,

В имбирно-красный лес кладбищенский,

Горевший, как печатный пряник.

Вообще-то неточность: имбирно-красный лес воспринимается как лес, по крайней мере, бабьего лета. Но ведь Преображение Господне — праздник не осенний, и лес еще никак не может в это время года озолотиться, побагроветь и растерять зеленое. Так что «имбирно-красный», скорее всего, от солнечного закатного неба. Но разве на закате хоронят? Однако все эти неточности — вполне в духе Пастернака — не режут ни ум, ни глаз и воспринимаются как вдохновенная стиховая органика. Вот почему, когда теперь некоторые педанты ловят Пастернака на несуразностях, их упреки, как правило, бьют мимо цели. Ибо воздушная подушка вдохновения, струящейся за текстом энергетики рассеивает все недоумения тех, в ком бьется живое сердце.

И поразительные три последние строфы, закавыченные поэтом: его «прежний голос /… / не тронутый распадом». Здесь действительно кажется, что текст не только видишь глазами, но и слышишь его звучание.

Прощай, лазурь Преображенская

И золото второго Спаса,

Смягчи последней лаской женскою

Мне горечь рокового часа.

Одна из самых красивых строф в нашей поэзии. Правда, в ней есть соблазн: опасное соединение плотского с духовным. Но неуместно морализаторство там и над тем, что родила и подняла волна вдохновения на свой гребень.

И заключительная строфа — крещендо, апофеоз всего предыдущего:

Прощай, размах крыла расправленный,

Полета вольное упорство.

И образ мира, в слове явленный,

И творчество, и чудотворство.

Когда-то Евгений Баратынский говорил, что поэзия есть задание, которое следует выполнить как можно лучше. Разумеется, задание не конъюнктурное, не общественное, не публичное. Это задание свыше. Последние строки стихотворения Бориса Пастернака «Август» гениально и лаконично формулируют то же самое мироощущение. И творчество, и чудотворство.