18.03.2015

21 марта исполняется 65 лет Сергею Лаврову. И хотя у нас в постсоветские годы сложилась традиция не отмечать юбилеи государственных деятелей (сказалась аллергия на громкие чествования в последние брежневские годы, да и настоящих государственных мужей у нас долгое время не было), глава МИДа относится к тому типу личностей, ради которых можно и нарушить этот принцип. К тому же он сам сочетает в себе как верность школе, так и независимый характер.

Лавров — редкий пример москвича по рождению в нынешнем высшем руководстве страны, большая часть которого относится к питерскому призыву. Интересно, что он при этом продолжает и другую традицию, сложившуюся, правда, случайно — четыре из семи последних министров иностранных дел связаны с Грузией. Сначала, еще в СССР, во главе МИДа встал Эдуард Шеварднадзе, потом, после перерыва на Бессмертных, Панкина и Козырева, на Смоленской оказался выросший в Тбилиси Евгений Примаков, которого сменил Игорь Иванов (фамилия матери Сагирашвили). Вслед за ним пришел Лавров, отцом которого был тбилисский армянин Калантаров (Лавров — фамилия отчима).

Другая, гораздо более важная традиция, которой наследует Сергей Викторович, — это отечественная школа сильных министров иностранных дел. За четыре с половиной века существования внешнеполитического ведомства его возглавляли такие мощные фигуры, как Никита Панин и Александр Горчаков, и уже сейчас ясно, что Лавров обеспечил себе место как минимум среди трех крупнейших руководителей МИДа за последние сто лет — наряду с Вячеславом Молотовым и Андреем Громыко.

Именно к школе Громыко и принадлежит Лавров — когда в 1985‑м Андрей Андреевич закончил свое 28-летнее пребывание на посту министра, 35-летний советник постоянного представительства СССР при ООН в Нью-Йорке вряд ли представлял себе, что когда-нибудь займет его место. Тем более, тогда главой МИДа был назначен Шеварднадзе, не имевший к дипломатии вообще никакого отношения (что, впрочем, и нужно было Горбачеву). Лавров почти все 80‑е провел в США — после семи лет работы он вернулся в Москву в 1988-м, продолжив работу в центральном аппарате ведомства. Распад СССР, который он встретил в должности начальника управления, убил как советский МИД, так и самостоятельную внешнюю политику. На ее обломках, уже весной 1992-го, в козыревском ведомстве профессионал Лавров стал заместителем министра. Но надолго в несамостоятельной тогда Москве не задержался и уже спустя два года снова уехал в Нью-Йорк, став постпредом при ООН, где и проработал следующее десятилетие (в общей сложности он прожил в Штатах 17 лет).

Интересно, что практически всю свою доминистерскую карьеру (не считая первых четырех лет, проведенных после окончания МГИМО в Шри-Ланке) Лавров занимался не какой-то страной или регионом, а общей тематикой — международными организациями. Работа в ООН давала возможность погружаться во все аспекты глобальной политики — и даже в 90-е, когда от России практически ничего не зависело, позволяла держать руку на пульсе, оттачивая личное мастерство переговоров и дискуссий, наблюдать за тем, как ведут себя США на публичной сцене международного театра. Долгие годы работы за океаном позволили Лаврову прекрасно узнать и госдеповскую элиту — многие ее представители прошли через ООН.

Все это пригодилось Лаврову в нулевые — когда Россия стала возвращаться в «большую игру», а сам он в 2004‑м возглавил МИД и постепенно стал символом российской внешней политики. Министр иностранных дел при сильном руководителе страны — в первую очередь исполнитель. Но и самостоятельный характер Лаврова, и умение Путина слушать и собирать сильных специалистов позволили достичь того правильного сочетания, когда качества и опыт одного дополняются качествами и опытом другого. Лавров давно уже не просто главный переговорщик с внешним миром — он полноправный соавтор путинской внешней политики, наряду с Сергеем Ивановым и Николаем Патрушевым. Ключевой задачей послеельцинского периода стало восстановление не просто международного престижа России, а ее места на мировой арене — в ситуации, когда многим казалось, что наша страна уже выброшена из разряда великих держав.

Эта политика могла проводиться только единомышленниками — при всем том, что, конечно же, даже внутри этой четверки существовали разные взгляды на те или иные тактические шаги. Важно, что ни у кого из них не было иллюзий в отношении американских «партнеров» — тот же Лавров прекрасно понимал, с кем имеет дело. Это вовсе не означает, что он не был искренним, когда пытался выстраивать отношения с Райс, Клинтон или Керри — но он всегда был готов только к равноправному диалогу, а не разговору сильного со слабым. Относительное в сравнении с США отставание России (финансовое, пропагандистское на определенном этапе — военное) компенсировалось уверенностью Путина и Лаврова в том, что страна не вечно будет находиться в таком положении и что даже в этой ситуации нужно изыскивать любые возможности для последовательного отстаивания национальных интересов. Кроме того, Лавров, как и Путин, понимает, что США надорвались в попытке построить однополярный мир — и это дает России дополнительные возможности как для возвращения на первые роли, так и для выстраивания нового баланса сил. Путин — дзюдоист, который знает, как обернуть энергию противника против него самого, а Лавров — дипломат, умеющий находить уязвимые точки у оппонента и ловко, но настойчиво продвигать свои интересы.

Последние два года глава МИДа работает со страшной нагрузкой — сначала был сирийский кризис, потом Украина. На нем сосредоточилась не только большая часть контактов с Западом — замкнулись практически все официальные отношения с США. После того, как Путин потерял остатки доверия к вице-президенту Байдену, а следом убедился, что Обама не только не берет на себя ответственность, но и избегает контактов, разговор между Россией и США сузился до формата Лавров — Керри. И хотя наши страны находятся в состоянии экономического, пропагандистского и геополитического противостояния, полного разрыва и отказа от попыток согласования интересов по ряду региональных проблем (например, корейская или иранская) еще не произошло. В этих условиях переговоры Керри и Лаврова — последний оставшийся канал связи на высоком уровне.

Эти двое еще могут говорить друг с другом. Личностный фактор очень важен в глобальной политике — поэтому как бы резко два министра ни высказывались один о другом за глаза, между ними, по-видимому, все же сохранился тот минимальный уровень доверия, без которого любые переговоры становятся вовсе бессмысленными.

Пример отношений Лаврова с Керри показателен не только тем, что он останется в истории мировой дипломатии, но и как иллюстрация профессиональных качеств главы российского МИДа. Ведь понятно же, что Лавров на порядок лучше, чем Керри, понимает и чувствует своего визави — уровень его понимания американской внешней политики и американской элиты просто несопоставим с тем, что есть у Керри в отношении России и нашего руководства. А значит, только за счет этого Лавров оказывается в более сильной переговорной позиции — что, в свою очередь, работает на интересы страны. В этом и есть сила отечественной дипломатической школы — умение ставить себя на место другой стороны, знание ее мотивов, образа мысли и манер. Впрочем, это касается не только нашей дипломатии — Достоевский ведь отмечал, что русский человек отзывчив, что он всечеловек. Дипломат просто сочетает в себе это качество с максимально трезвым реализмом и прагматическим подходом, с умением просчитать геополитические комбинации в каждой отдельной партии и общем замысле. И все ради одного — отстаивания и продвижения русских национальных интересов. С днем рождения, Сергей Викторович!

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции