10.06.2014

Помните, как во вторую чеченскую появилась такая наивно-героическая песня со словами «А в чистом поле система «Град». За нами Путин и Сталинград»? Тогда многим, и мне в том числе, казалось, что песня — проявление излишнего лоялизма по отношению к Владимиру Путину, с чьим приходом началась долгожданная борьба с бандформированиями на Северном Кавказе. А Сталинград упоминался больше для рифмы и масштабности.

Однако теперь приходит на ум другое объяснение. В ментальности каждого народа есть некие опорные точки, на которых построено национальное самосознание и самоуважение. Имя Путина являлось в тот момент именно такой новой точкой — символом преодоления синдрома «униженных и оскорбленных», прививавшегося народу с самого начала реформ и достигшего своего апогея после «хасавюртовского» унижения. Сталинград же для нашего народа — это воистину символ национальной славы на все времена. И в этом смысле соседство в тексте одного и другого выглядит вполне обоснованным.

Однако города с именем Сталинград на российской карте — нет. Сталинградская битва в истории есть, а города, где она происходила, нет. Типичный пример того, как историческая память и здравый смысл приносятся в жертву политическим резонам. Курская дуга, операция «Багратион» и форсирование Днепра, освободительный поход в Европу, даже широко отмечавшаяся недавно высадка союзников в Нормандии — все это было уже потом и стало возможным исключительно благодаря сталинградской победе, после которой лучшая в Европе германская военная машина оказалась не способной ни на одно стратегическое наступление.

Увы, прославленный город попал под каток первой, хрущевской «десталинизации», когда буквально все, так или иначе связанное с именем Сталина, упоминалось негативно либо не упоминалось вовсе. Именно тогда Сталинград стал безликим Волгоградом, и с тех пор любые предложения вернуть городу национальной славы то имя, которое он носил во времена главной битвы главной войны XX века встречалось в штыки нашей «прогрессивной общественностью». «Да как же можно?! А репрессии?! А ГУЛАГ?!» Да знаем, знаем! Уж кем-кем, а ангелом во плоти «вождь народов» точно не был. И реформы свои великие, свой позволивший выиграть войну мобилизационный проект проводил железной рукой, не считаясь с жертвами. Все это было.

Но ведь и Петр Великий проводил реформы с не меньшей жестокостью, «закопав» в своем «ГУЛАГе» чуть ли не 20% населения России, низведя Церковь до уровня «идеологического госдепартамента», разрушив культурное единство народа и превратив его большинство в рабов меньшинства… Недаром при жизни первого российского императора многие соотечественники именовали его отнюдь не Великим, а антихристом.

Однако же и в имперский, и в советский, и в постсоветский периоды, заговаривая о Петре, вспоминали обычно не это, а регулярную армию и флот, ускоренное развитие промышленности и науки, военные победы и возвращение исконных территорий. То есть итог, а не заплаченную за него цену. И когда после исчезновения СССР встал вопрос о возвращении Ленинграду исторического имени Санкт-Петербург, наши радетели прав человека почему-то никаких демонстраций протеста по этому поводу не устраивали. Потому что понимали: как ни относись к личности Петра, а построенный им «на костях» город вправе именоваться своим историческим именем, под которым двести лет был столицей Российской империи. Нашей с вами столицей!

Так почему же в случае со Сталинградом подход должен быть иным? Почему в угоду собственным и зарубежным ненавистникам советского периода нашей истории (неотъемлемого — со всеми плюсами и минусами) мы считаем возможным фактически отречься от Сталинграда — только ради того, чтобы лишний раз не помянуть Сталина? Или кто-то стал забывать о том, чем заканчиваются для нашей истории подходы, основанные на «политической целесообразности»? Если так — пусть почитает первую Малую советскую энциклопедию 1929 года, излагающую весьма своеобразный взгляд на отечественную историю, принятый в первое послереволюционное (до-сталинское) десятилетие. Где Гришка Отрепьев был «народным вождем», а Минин с Пожарским — «задушившими народную революцию контрреволюционерами» и ставленниками торгового капитала. Где слово «Отечественная» применительно к войне 1812 года трактовалось как лживое изобретение монархической пропаганды. Где все блестящие русские полководцы, начиная с Суворова — сплошь «царские сатрапы», а вся история России до 1917 года — бесславная мешанина из угнетения и поражений…

Не одним ли из последних рецидивов этого большевистского подхода к истории остается сегодня упорство противников возвращения Сталинграду имени, под которым он навечно вписан в мировую историю? Что, впрочем, легко объяснимо, если принять во внимание бросающуюся в глаза схожесть подходов у большевиков «ленинско-троцкистского» периода и у наших либерал-реформаторов начала 90-х.

Так что прав был Путин, когда сказал: «Пусть жители сами решают. Как решат, так и будет!» И в самом деле, давно пора тем, кто в городе живет, подобные вопросы решать самим, ни на каких кликуш не оглядываясь. Возможно, тогда нашим детям не придется ломать голову, соображая, как Сталинградская битва могла произойти под Волгоградом. Да и для Запада присутствие на карте России Сталинграда будет дополнительным напоминанием — чем обычно заканчивались для «объединенной Европы» периодически повторяемые попытки «дранг нах остен».