Михаил ШВЫДКОЙ, министр культуры РФ в 2000–2004 гг.

07.04.2020

Я оптимист и верю, что год от года культура развивается достаточно плодотворно. Мы пережили 90-е годы, когда не было финансирования и каждый выживал как мог, да и в начале 2000-х с поддержкой искусства было негусто. Движение есть. Сегодня человек живет в пространстве культуры, это так. Но самая серьезная проблема в современном мире, которая меня больше всего мучает сегодня, — это глобальное упрощение и в каком-то смысле опошление самого понятия «культура».

Сегодня в мире интернета и цифровых технологий можно прожить, условно говоря, не зная таблицы умножения. Ты можешь не напрягать мозг. И искусство тебе нужно такое же! Как-то Владимир Вольфович Жириновский сказал: ну что вы мучаете людей, надо печатать книги крупным шрифтом, потому что люди устают после работы, крупным шрифтом и с картинками. И так и есть: появились те же неокомиксы — это упрощение невероятное (литературы). Хотя порой и талантливое.

Диджитализация ведет к поверхностности. Страшно не незнание. Ну, не знает что-то человек... Нет, страшно ощущение знания, которое на самом деле ложно, когда тебе кажется, что ты все знаешь, что ты осведомлен, что ты понимаешь! И интернет, и вся сегодняшняя информационная система дают человеку такую иллюзию знания. А она ведет к непоправимым ошибкам при принятии решений.

Ты печатаешь на клавиатуре: «Шекспир. «Ромео и Джульетта», и тебе предлагают краткое содержание в пяти вариантах. Ты его можешь за восемь минут прочесть, а можешь — за две. Вместо того чтобы взять оригинал, начать его читать и сопрягать с самим собой. Ты не включаешься, тебе все дают в разжеванном виде. Именно поэтому кинематограф стареет быстро, а книга не стареет. Ты книгу каждый раз создаешь заново в своем воображении, ты рисуешь героев, ты вступаешь с ними в диалог, и поэтому они меняются вместе с тобой.

Мир бесконечно усложнился, а мы пытаемся низвести все до понятного, примитивного. Нельзя искать простые ответы на очень сложные вопросы. Когда вместо того, чтобы послать любимой женщине строчку из Петрарки, ты отправляешь ей в сообщении сердечко, смайлик — это символ того, что уходит что-то очень важное. Да, смайлики — это тоже часть культуры, но для развития человеческой души этого недостаточно.

Дети, которых мы выпускаем в жизнь, в большинстве своем неспособны воспринять серьезное искусство. Посмотрите на репертуар мировых филармоний, он сужается, люди хотят популярную классику, они хотят слышать только то, что понимают. То, что они не понимают, они не слышат. Они хотят Шопена, Вивальди, Бетховена. Это не трагедия, но это требует внимательного отношения.

Когда три тенора вышли на футбольные стадионы — сбылась мечта большевиков: культуру — в массы. Они пели арии из опер, понятные десяткам тысяч болельщиков, а трансляция по телевизору была доступна сотням миллионов. И это, казалось бы, победа культуры — культура овладевает массой, а на самом деле культура вынуждена приспосабливаться ко вкусам масс. Эту драматическую коллизию в начале 30-х годов прошлого века точно описал Хосе Ортега-и-Гассет в своей работе «Восстание масс».

Люди, работающие в хай-теке, много и с вдохновением говорят, что мы сейчас покроем интернетом всю страну, и тогда проблемы общения с культурой не будет. То есть я живу в Анадыре, через компьютер захожу в виртуальный Русский музей и — вот оно, счастье! Это действительно контакт с культурой или только информирование о культуре? Потому что общение с живой культурой — совершенно другой тип общения, нежели возможность узнавать о культуре через виртуальные каналы. И кажется, что да, мы окультурили весь мир, но подлинного контакта, который бы развивал тебя, очень мало.

Недавно в New York Times была любопытная статья о том, что все эти виртуальные программы: онлайн-образование, онлайн-медицина, онлайн-общение с культурными ценностями — это все для бедных, а богатые так и ходят к хорошим врачам, обучают своих детей у хороших педагогов, выбирают живой театр и поездку на выставку. Социальное расслоение, как ни странно, в цифровой цивилизации становится более острым. «Цифра» — да, делает демократичным доступ к информированию об искусстве и культуре. Я могу открыть портал Лувра и войти в него. Но это как с иконой: мы прекрасно знаем, что список с иконы, освященный церковным иерархом, обладает той же богослужебной функцией, что и оригинал, но мы понимаем, что старинные намоленные иконы вобрали в себя надежды, чаяния, сердечную боль миллионов людей, и не только ты ей, но и она тебе отдает великую тайну души. Вот и посещение живого театра дает несоизмеримо больше, чем если ты смотришь по телевизору спектакль или фильм.

Некоторые скажут: не нравится цифровая культура, в ней мало души. Тогда давайте вернемся к рукописным книгам, к Средневековью. Тут, разумеется, можно дойти до абсурда.

Да, уход от рукописной книги — это уже определенная массовизация, печатная книга уже предмет индустриальной культуры. Во времена изобретения книгопечатания, я думаю, какие-то процессы были схожие. Средневековым людям казалось, что переход к Ренессансу тоже упрощает что-то или оскверняет какие-то сакральные тайны. Но все-таки когда возникло книгопечатание, не появилось таких ограничений в передаче информации, как во времена интернета: фраза Толстого может занимать полторы страницы, а Twitter все равно 144 знака. Печатная книга выдерживает размер фразы Толстого, а Twitter дает только очень короткий бит информации, и люди начинают мыслить очень короткими предложениями.

Мы даже не понимаем пока до конца, как переход от буквы к цифре на нас отражается, как меняется тип мышления. Ведь и кино, и радиопередачи разбиваются рекламой через короткие промежутки. Рынок трансформирует культуру. Я смотрю многие фильмы и вижу, что это проекты, спланированные для бокс-офиса (кассовых сборов) и с момента написания синопсиса создавались для того, чтобы окупиться за первые два-четыре выходных дня; целевая аудитория — женщины от 32 до 43 лет, среднеобеспеченные, разведенные. Так искусство не делается!

В Конституции написано: каждый гражданин Российской Федерации имеет право на свободное творчество. Интернет создает условия для того, чтобы каждый из нас заявил о себе: я — художник, я — СМИ, я — фотограф, писатель, музыкант, — что хотите, то и делайте! Когда люди начинают снимать еду и тут же выкладывать ее в Instagram, я начинаю сходить с ума!

Что можно сделать? У меня нет каких-то рецептов и отмычек. Запретить цифровизацию невозможно. Можно постараться этот процесс гуманизировать. Государство, видя такое, должно дать возможность каждому получить определенный запас знаний, культуры, вкуса, стиля, чтобы происходящее не приводило к разрушительным последствиям.

Если мы хотим думать о великой России, нам нужно сегодня выиграть в гонке за человека. Если не будет контакта живого человека с живым искусством, тогда мы не получим тот тип людей, который важен для развития, для будущего.

В каждом маленьком городе есть музыкальная школа, маленький музей, библиотека, которые могут стать местом живого общения. По-другому ничего не получится. Надо посмотреть школьную программу, приводить в школу творческих людей, писателей.

Сегодня пытаются создать новую идеологию. Президент России Владимир Владимирович Путин определил ее как патриотизм. И в этом есть глубокая логика. Патриотизм универсален. Не случайно Герцен писал, что у славянофилов и западников разные головы, они могут смотреть в разные стороны, но сердце у них одно. Это важно понимать.

Но самое главное — надо способствовать формированию людей сложных, способных отвечать вызовам времени. И не надо бояться этих сложных людей. Культурные люди не делают революции. Они по природе своей эволюционисты. Революции делают люмпены, которые враждебны культуре.