27.05.2018

История воронежского вандала, серьезно повредившего хрестоматийную картину Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван» в Третьяковке, — ​очередной повод поговорить о том, что такое искусство и как следует к нему относиться. Не слишком поможет рассказ о сложной судьбе полотна Репина. Да, было нападение в 1913 году, когда иконописец Абрам Балашов попытался неправильную живопись урезонить. Все это интересно, конечно, но мало что объясняет.

Трактовка последнего акта вандализма — ​«сумасшедший», «выпил сто грамм и накрыло» — ​поверхностна, а значит, не верна. В какой-то мере перед нами — ​манифест, попытка восстановления «исторической достоверности». Царь-то ненастоящий! Подобного рода претензий сейчас предъявляется все больше.

Не будет лишним напомнить сюжет с фильмом Алексея Учителя «Матильда», где Николай Второй тоже был признан частью общественности «ненастоящим». Несколько месяцев длилась истерика, которая после выхода картины сразу сошла на нет, но оставила в обществе глубокие шрамы. Слишком велико искушение скатиться в банальщину запретов, открытой цензуры и ограничений.

Но ведь генезис этой тенденции понятен: свежа в общественной памяти ситуация конца 80-х — ​начала 90-х годов прошлого века, когда с отечественной историей каждый поступал как ему заблагорассудится и переворачивал любые события с ног на голову. Оскверняли ценности, топтались на героях. Произошедшее было чудовищной травмой, не видеть этого — ​значит, упрощать ситуацию, сводя ее к тому, что на ровном месте вдруг появились какие-то вандалы. С  Луны упали, наверное.

Инцидент в Третьяковке уже заставил СМИ задать руководству галереи вопросы о том, было ли антивандальное стекло, какого качества; выделялись ли деньги на безопасность: если не выделялись, то почему, а если средства были, то на что пошли? Разбить стекло стойкой ограждения, конечно, можно, но не всякое и не сразу, так что тут есть над чем подумать. С этим пусть разбираются те, кому по должности положено, а мы зададим иной вопрос: где антивандальные стекла для общества?

Как произведения искусства должны быть защищены от порчи, так и социум необходимо беречь — ​и от культурного вандализма, и от попыток любых однобоких трактовок истории. Есть право художника, но, с другой стороны, и у общества есть право не принимать его произведение. Вопрос в том, как оно реализуется.

Нам действительно нужен серьезный разговор о том, что такое «художественное пространство», что автор — ​не равен своему произведению (Репин не сводим к изображению Ивана Грозного), что произведение искусства — ​это не догма, а взгляд: Лев Толстой был предвзят к Наполеону, а Дюма — ​к Ришелье, и это нормально.

Лобовые атаки, попытки «разоблачения», огульная критика — ​не работают, а вот альтернатива — ​вполне. Сергей Эйзенштейн показал совсем иного Ивана Грозного, не пришлось даже критиковать Репина. Валентин Пикуль, борясь с официальной дореволюционной историографией, ответил целой галереей образов — ​монархи, министры, царедворцы представали в его романах не такими, какими писали их Ключевский и Карамзин.

Так воспитывался культурный иммунитет, так появлялось утраченное ныне понимание того, что диалог в искусстве — ​это путь создания образов.

Работа над антивандальными стеклами — ​это, конечно, задача и школы, и медиа; и предстоит долгая кропотливая работа, итогом которой должен стать общественный договор о том, что право автора на художественный взгляд — ​неотъемлемая часть творчества, но и возможностей у общества обсуждать и выносить вердикт должно быть достаточно.

Тогда и до бессмысленного рукоприкладства будет доходить гораздо реже.

А сейчас, конечно, скандал уляжется, картину отреставрируют, ее популярность на какое-то время вырастет, а проблема образа Ивана Грозного никуда не денется. Один из значительнейших русских правителей, до сих пор привлекающий внимание творцов (например, Павла Лунгина), остается для многих неведомым и неразгаданным.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции