26.02.2018
Победив в финале Олимпиады, хоккейная сборная «атлетов из России» пела гимн своей страны под «нейтральную» музыку, но разве это помеха? «Мы не «атлеты из России». Мы — русские», — эти слова Ильи Ковальчука, много сделавшего для триумфа, ненадолго затмили высказывание актера Алексея Серебрякова, который в недавнем интервью заявил о том, что «сила, наглость и хамство» — национальная идея России. «Если отъехать на 30, 50, 70 километров от Москвы, вы увидите много элементов из 1990-х годов», — отметил артист. Обсуждение его короткой реплики прервалось дважды, сначала на чествование Алины Загитовой и Евгении Медведевой, фигуристок, принесших нам «золото» и «серебро» Пхенчхана, а затем — после хоккейного финала.
Список претензий к Серебрякову огромен. Он живет в Канаде, сыграл в «Левиафане», ведет себя слишком снобистски и, вообще, вздумал тут рассуждать о национальной идее. Пусть помолчит.
Возможно, обычный наш актер — не лучше и не хуже прочих (есть ведь артисты гораздо менее симпатичные и даровитые, скажем честно) — исчадье ада, главный враг всего хорошего и вообще достоин самого сурового общественного порицания, однако когда днями напролет раздаются рассуждения о том, насколько автор неприятного высказывания плох, становится неловко.
Выходит, национальная идея — это то, что Серебряков не прав? Пусть он тысячу раз ошибается, но не мелковато ли? Более того, не слишком ли самонадеянно бросаться искать отличительные черты нации лишь после того, как об этом что-то сказал очередной «ужасный» человек? А если бы он промолчал? Тогда можно было бы сидеть ровно и просто болеть за Медведеву и Загитову? Можно было бы поругивать наших за не самые выдающиеся успехи на Олимпиаде и радоваться за Ковальчука, который смог исполнить свою детскую мечту?
Формулировка национальной идеи — технически задача трудная, тонкая, именно поэтому ответы актеру звучали не слишком убедительно. Хор голосов не складывался в единый мотив: кто-то, как Дмитрий Певцов, говорил о православии, кто-то, как Александр Панкратов-Черный, об «интеллигентности» обычных людей (и то, и другое — правда, кстати). Но получилась все равно сумма мнений необязательных, данных в авральном порядке.
Хоккейная сборная под руководством Олега Знарка шла к Олимпиаде четыре года, под это «золото» был перестроен календарь КХЛ, собраны два суперклуба — СКА и ЦСКА. И Загитова с Медведевой получили свои медали не потому, что за пять недель до Игр очнулись и решили отлично покататься: титаническая ежедневная работа на льду — только так добиваются результата в фигурном катании. Странно думать, что национальная идея появится за три дня. Мы сейчас обидимся на Серебрякова и выдадим. Нет, так не бывает, простите.
В рассуждениях о «силе, наглости и хамстве» есть правота, вопрос — в масштабе явления, в качестве и степени его влияния. Но если бы национальная идея в России в действительности существовала, не пришлось бы в срочном порядке искать ее, пытаясь уязвить Серебрякова. Не работающая уже сегодня триада «Православие. Самодержавие. Народность» была готовой формулой, и в этом смысле оказывалась сильнее любых частных рассуждений. Расхожее — из недавнего прошлого — высказывание о том, что «бабло побеждает зло», выросло из самой ткани общественных отношений, и — при всей циничности — отражало умонастроения и бедных, и богатых, и даже тех, кто не хотел оценивать себя по этой шкале.
Сегодня чеканных формул нет. Ни хороших, ни плохих, ни спорных, ни спущенных сверху, ни выросших снизу. Пройдет немного времени, и шум вокруг Серебрякова уляжется, придется ждать очередного «поклепа» (пусть выскажется Андрей Макаревич, он умеет), чтобы снова отвечать на него.
Хорошо бы начать формулировать до провокационных заявлений, чтобы не приходилось бегать потом за каждым артистом и доказывать, что он заблуждается. У фигуристок и хоккеистов до следующей зимней Олимпиады есть еще четыре года. У общества — сроки не такие, конечно, но что-то можно успеть и за год, если подойти с умом.
Возможно, оттолкнуться стоит от простой мысли о том, что национальная идея России действительно нужна, это не блажь и не мелочи, это те самые слова, которыми мы себя определяем — и для своих, и для чужих, и тогда, когда побеждаем, и тогда, когда получается не все. Слова, которые можно говорить так, как сборная по хоккею пела гимн, — не замечая чужой музыки.