11.05.2017

Поражение Марин Ле Пен на президентских выборах во Франции ставит, похоже, крест на антиглобалистских надеждах, проснувшихся в Европе после избрания за океаном Дональда Трампа. Идея о том, что народ самостоятельно, вопреки замыслам уничтожающих традицию и культуру элит, может определять, кому находиться у власти, будоражила фантазию людей, уставших от либерального «конца истории».

Впрочем, надежды эти изначально были сильно преувеличены. Трамп стал президентом из-за особенностей американской избирательной системы, при том что его поддержало меньшинство. А потом сразу же оказался в полосе такой мощной политической турбулентности, что сегодня мы уже и не знаем — то ли он в самом деле капитулировал перед истеблишментом, то ли отчаянно маневрирует, пытаясь удержать руль.

В Старом Свете дела обстоят еще хуже. США, что бы ни говорилось, — страна демократии. Пусть очень своеобразной, похожей, скорее, на родео. О чем написана великая книга Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке». В Европе же никакой демократии не было, нет и быть не может. Система сконструирована так, что любое государство находится во власти узкой прослойки с жесточайшим отбором, а все «демагоги», которые пытаются апеллировать к народным страстям и страхам, не могут пробиться наверх ни при каких условиях.

Причем одинаково хорошо работают обе основные избирательные схемы. Действующая в Великобритании и Франции мажоритарная, где депутатом становится тот, кто набрал больше половины голосов, позволяет блокироваться против несистемных кандидатов, каковыми раньше, скажем, в Пятой республике были коммунисты, а теперь — националисты. Пропорциональная, принятая в Германии, Нидерландах, Италии, распределяет голоса, поданные по всей стране, между партиями. Правительства в таких случаях обычно формируются коалицией, что тоже направлено против сил, объявленных радикальными.

Остаются, конечно, «дыры» — ситуации всенародного голосования за президента или на референдуме. Тут-то и возникали осечки, самая крупная из которых — Brexit. Англия, где вообще-то плебисциты не в чести, неожиданно проголосовала за «безответственный популизм», чем шокировала весь мир. Однако как только волеизъявление состоялось, из британской политики, по сути, «ушли» наиболее активного сторонника идеи выхода из ЕС — «Партию независимости Соединенного Королевства» (UKIP). Ее лидер Найджел Фарадж «вдруг» решил посвятить себя частной жизни, а без него партия практически развалилась. Программу Brexit реализуют скучные тори, избавившиеся от конкурентов.

Похоже, что французский «Нацфронт» может повторить судьбу UKIP. После второго тура президентских выборов, где Марин Ле Пен, потерпев поражение, получила лучший результат националистов в истории — почти 34 процента голосов, или более 10 млн избирателей, — она заявила, что партия подвергнется глубокой трансформации, намекнув даже на смену названия. Если учесть, что уже в июне парламентские выборы, сейчас явно не лучшее время для перетряски, в ходе которой можно потерять старого избирателя, а нового не приобрести.

Одновременно об уходе из политики сообщила племянница лидера НФ — Марион Марешаль Ле Пен. Обворожительная блондинка являлась единственным депутатом парламента от «Нацфронта», сумев пробиться сквозь все рогатки французской избирательной системы. Многие были уверены: если не Марин, то Марион уж точно станет «президентом Ле Пен». И вдруг такой поворот, который наблюдатели связывают с тем, что племянница не согласна с перестройкой, предложенной тетей. Юная Ле Пен гораздо правее умудренной родственницы и публично подчеркивает любовь к дедушке, основателю партии — Жан-Мари Ле Пену, который местной прессой обычно изображается как дьявол во плоти.

Получается, Марин Ле Пен сдвинет НФ влево, при этом, возможно, потеряв симпатии части националистов и харизматичную «наследницу». Но поможет ли это ей приблизиться к Елисейскому дворцу? Боюсь, что нет. Ведь на прошедших выборах Марин отпугнула от себя немалую долю избирателей не столько национализмом, сколько излишним радикализмом. «Покинуть НАТО», «выйти из ЕС», «отказаться от евро» — в совокупности все это звучало как обещание погрузить французов в бурные времена, когда сидеть на веранде, попивая вино с сыром, будет невозможным.

Ле Пен оказалась не избыточно националистичным, а, скорее, недостаточно консервативным кандидатом. Легкомысленный, улыбчивый Макрон был психологически ближе французам именно потому, что создавал впечатление: при мне — никаких потрясений. «Мы европейцы, и преследуем цели веселости», — как язвил Достоевский.

Характерно даже географическое распределение голосов за Ле Пен и Макрона. Последний получил большую поддержку на западе страны, где численность мигрантов, количество связанных с ними преступлений гораздо меньше. Над Бретанью, Вандеей и Аквитанией «не капает», и они делают выбор из соображений веселости. За Ле Пен голосовал в основном прижатый к границам других членов ЕС восток: наплыв из «третьего мира» стал там повседневной пугающей реальностью.

Что перед нами — авангардный бой возвращающейся Франции, которая, пусть медленно и с трудом, начинает реконкисту своего пространства? Или наоборот — крайний бастион? Несомненно, выборы 2017-го разрушили сложившуюся либерально-центристскую систему, и, не исключено, у «Нацфронта» наконец-то появится значительная фракция в парламенте. Но ясно и то, что французы в массе своей по-прежнему хотят «нормальности» и потому готовы ухватиться даже за призрачного Макрона. Острота кризиса, связанного с прибытием беженцев, временно снизилась, а накатывающие то и дело волны террора кажутся пока недостаточным основанием, дабы что-то менять.

Теперь уже нет сомнений, что в ФРГ выборы пройдут по схожему инерционному сценарию: евроскептиков из «Альтернативы для Германии» если и ждет успех, то умеренный. Тем более, что популярный лидер партии Фрауке Петри внезапно объявила, что не войдет в избирательный список. То есть никого на замену Ангелы Меркель «Альтернатива» попросту не выдвинет.

Как видим, элитам удалось оперативно поставить национал-популистский протест в Старом Свете на холостые обороты. Удивляться нечему, ведь эти манипуляции соответствовали настроению большинства: расставаться с комфортом европейцы не хотят и откровенно страшатся того, что может получиться из необходимости принимать решения. И в общем, вспоминая Европу варфоломеевских ночей, якобинского террора и газовых камер, нельзя сказать, что боятся они совсем уж напрасно.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции