15.12.2016

На телеканалах ряда европейских стран прошла премьера первого сезона многосерийной ленты «Молодой папа». Многие российские зрители уже посмотрели ее в интернете и, переполненные впечатлениями, утверждают: зацепило.

О длинном фильме (не поворачивается язык назвать его сериалом) «Молодой папа» много написано. Его автор Паоло Соррентино возведен в ранг гения масштаба Феллини. Вполне возможно. Но не виртуозный сценарий, прекрасный саундтрек, не роскошь картинки, не выдающаяся игра актеров занимают меня. «Молодой папа», показанный в конце 2016 года, электрическим током воздействует на нерв ХХI века. Под волнующей, саркастической, изящной художественной пыткой молодой век должен признаться, каков он на самом деле.

Рекламный слоган фильма: «Его религия — революция». Что ж, грядущее столетие самой мощной и противоречивой из всех революций прошлого века — отличный повод задуматься: а что собирается перевернуть вверх дном век народившийся? Или он, как унылый ботан, будет наследовать тепличную толерантность? Удушающее лицемерие? Тупую радость потребления? 

Двадцатый век, век-папа, настрадался, навоевался, настрелялся, наненавиделся досыта. Его можно понять: он стал ценить комфорт больше свободы, кондиционер больше ветра. Он запрещает курить, но разрешает аборты. Чтобы не сдохнуть от физической немощи, не придумал ничего лучше, чем крутить тренажеры. Оградившись бесчисленными законами, двурушными правилами, изготовив себе чугунолитейный суррогат морали, он на деле разрешил себе все, что прежде было греховно. Изнежился, развратился, ожирел, обкололся — только не трогайте. Не бередите.

Можно было бы сказать: ладно, твое дело, живи как хочешь. У нас демократия. Но это пугливое чудовище, обожравшееся бургеров, предающееся (разумеется, у компьютера, в реале оно возводит очи горе и осуждает) всем видам сладких извращений, не терпит инакомыслия, планомерно закатывает под асфальт все, что пытается сопротивляться. Простите мне политическую одержимость, однако, глядючи на моложавого Джуда Лоу, для которого это, несомненно, лучшая роль в карьере, я вспоминал престарелого, но молодого душой Дональда Трампа. Герои близки тем, что взламывают лицемерный миропорядок. Пий дотрагивается до груди молодой женщины, даруя ей чудо материнства, Дональд хватает молодух за все места, но погодите бросать в меня камни за такие сравнения: и тот, и другой не могут устоять перед чем-то неумолимо, изначально подлинным. И то, как недруги Пия ведут из кустов тайную съемку свидания, намереваясь шантажировать молодого папу, в моей голове пародийно сочетается с тем, как свора клинтоновских медийных гончих травила неугомонного старика Дональда. 

Но самое важное, что есть в картине, самое взрывоопасное, почти кощунственное, — это сомнения главного героя в существовании Бога. На этом месте многие зарекутся и близко подходить к фильму. И зря. Велика сила искусства. Если дурочки-марионетки пляшут в храме, это оскорбляет. Но Соррентино не марионетка и точно не дурачок. Его герой не прячется от вопросов, он дает им жечь свое сердце; и ты подставляешь свое под этот жар. Если самое великое счастье, что было в твоей жизни, пока обет безбрачия еще не сковал тебя, — это неделя с «невзрачной», но прекрасной девушкой на солнечном берегу, если возможность пеленать чужого ребенка приносит тебе такое умиротворение, если любовь и семья — это то, чего ты сам жаждешь, тогда в чем же сила самоограничения? Зачем оно? Чему служит? 

Тут многие задаются вопросом: как Ватикан вообще разрешил снять такое? Как пустил киношников в Сикстинскую капеллу? В свои сады и тайные комнаты? Может, это Святой престол уже дозрел до такой открытости и жаждет жгучей правды, вскрытия педофильских и гомосексуальных скандалов, решительного реформирования? Спешу успокоить: искусство пока опережает время. Великолепные декорации выстроены на студии «Чинечитта», которая дорога всем, кто ценит Феллини (правда, тот павильон недавно погорел). Рим снят с дрона — жужжащую «птичку» не пустили в окно папской спальни. Но консервативная революция по совпадению стала обретать реальные черты в мире, пока Соррентино снимал свою ленту — и стала разгорающейся революцией молодого века.

Разумеется, Достоевский уже все написал, давно предупредил: если Бога нет — все позволено. Но заученная цитата, втолкованный догмат не могут составить духовной опоры человеку — видим мы дела догматиков в Пальмире. Бог обретается лишь переживанием. Новому веку надо дать себе смелость испытать все самому, в том числе и устрашающее сомнение. То, как идет к Богу и пастве Пий ХIII, экстравагантный сирота, разом ранимый и жестокий, наивный, как ребенок, и изощренный, как Талейран, захватывает. Это ничуть не толерантное зрелище. Непредсказуемое. Увлекательное. В нем главная святая фильма, наставница Пия (прекрасная Дайан Китон), воспитавшая его в приюте, носит майку с надписью «Я девственница, но это старая футболка». И эта мудрая ирония не оскорбляет, а пробирает почти до слез. 

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции