23.11.2016

Объявить 2017-й Годом Стравинского предложил Валерий Гергиев. Художественный руководитель и гендиректор Мариинского театра посетовал на то, что 90 процентов произведений мэтра не исполняются в России. Однако «мы все сразу понимаем, что это русский музыкант, он прожил в Америке, но это великий русский композитор, который сегодня для нас с вами такой же родной, как Чайковский, Прокофьев, Шостакович, Мусоргский».

Могу лишь согласиться с нашим выдающимся дирижером. Вклад Игоря Федоровича Стравинского в мировую музыкальную культуру огромен. От Карла Орфа и Сергея Прокофьева до Ханса Циммера и Рамина Джавади — сотни композиторов и исполнителей по всей планете используют бесчисленные достижения автора «Петрушки» и «Весны священной». Стравинский оставил в наследство волшебный сундучок, в котором есть множество творческих и технических решений на всякую музыкальную потребу. Он наметил столько идей, что пройдет еще лет сто или двести, а будущие поколения по-прежнему будут находить для себя у русского гения что-то новое.

Но именно эта универсальность сыграла с ним злую шутку на Родине. Принятый и почти обожествленный во всем мире, у нас он оказался задвинут на задний план. В первую очередь это связано, конечно, с эмиграцией, но не только. В отличие от Сергея Рахманинова, Стравинский никогда не считался «белым», охотно приезжал в СССР. Однако если автора «Всенощного бдения» уже в 1950-е причислили к сонму великих даже в Советском Союзе, то создателя «Петрушки» продолжали рассматривать как почтенную экзотику.

Слишком уж его новаторский язык был несовместим с социалистическим реализмом и вырывался за рамки русской классической традиции — мелодичной, задумчивой, певучей, ориентированной на то, чтобы играть на струнах души, словно на арфе. Стравинский же с самого начала — модернистский, хулиганский, провокативный даже для современного ему Запада: вспомним, как на премьере «Весны священной» в ходе парижских «Русских сезонов» Дягилева в возмущенном зале вспыхнула драка между сторонниками передовой музыки и балета Нижинского и возмущенными непристойностью консерваторами.

Вместо того чтобы обращаться мелодией к душе, Стравинский играет с умом того, кто слушает его шедевры. И именно поэтому Георгий Свиридов, самый русский, пожалуй, из всех наших композиторов, отзывался о нем с иронией: «искусственный соловей». Для Свиридова (чье столетие мы отмечали в 2015-м и упустили возможность посвятить ему этот год) музыка — песня. Для Стравинского — конструирование, поиск свежих выразительных возможностей.

Но при этом даже в поздний период творчества любые модернистские эксперименты приводятся у Игоря Федоровича к высшей эстетической гармонии, музыка всегда остается музыкой.

И это еще один его подвиг: в эпоху, когда Арнольд Шёнберг, по сути, разрушил классическую музыкальную культуру, наш соотечественник, бывший непримиримым оппонентом создателя додекафонии, эту культуру защитил и передал потомкам. Не случайно Стравинский взаимоотношение музыки Шёнберга со своей сравнил однажды с различием между «дворцовым переворотом» и «реставрацией».

Модернизм и эксперименты Стравинского были именно реставрацией музыки — он искал, как можно выразить новое, не порывая со старым. И это, конечно, черта человека, выросшего в мире русской песни.

Ну и, безусловно, огромен вклад Игоря Федоровича в закреплении отечественной народной традиции в европейском сознании. «Петрушка» и «Жар Птица» — балеты «Русских сезонов», основанные на фольклорных мотивах, стали той призмой, через которую поколения и поколения образованных европейцев и американцев воспринимали нашу культуру. Если для русофобов Россия — территория медведей, водки и балалайки, то для русофилов — это страна Жар-Птицы.

Стравинский утвердил русскую музыку в качестве общемировой, с которой в состоянии соперничать лишь немецкая. Мне возразят, что общемировым было уже творчество Чайковского — одного из самых часто исполняемых на земном шаре композиторов, изумительного мелодиста и глубочайшего философа. Однако это ошибка. Европа не хотела знать и понимать творца «Лебединого озера». Западная пресса объявляла его вычурным, старомодным и перегруженным ненужными красивостями. Гораздо выше ценились Бородин и Мусоргский. Стравинский и Дягилев начали создавать настоящую моду на Петра Ильича. И добились того, что сейчас ряд «Моцарт, Бетховен, Чайковский» кажется само собой разумеющимся.

Теперь пришло время нам и в своем Отечестве создавать моду на Стравинского, неустанно напоминая, что он — великий русский композитор, что между Чайковским с Римским-Корсаковым и Прокофьевым с Шостаковичем была целая блестящая эпоха нашей музыки, потрясшей весь мир. Если некогда для партийных товарищей Стравинский оказался слишком сложен, и они фактически «подарили» его Америке (а звездно-полосатые, не имевшие ни одного собственного крупного композитора-классика, были рады презенту), то это не значит, что тому же пути нужно следовать современной возрождающейся русской цивилизации.

Игорь Федорович Стравинский должен быть осознан и признан в качестве ярчайшего представителя нашей звездной музыкальной плеяды. Надо называть его именем улицы и школы, воздвигать ему памятники, сделать произведения важной частью программы обучения музыке, а рассказ о его творческих достижениях поместить в разделе «Культура» стандартного учебника истории. Стравинский — давно является одним из всемирно признанных русских брендов. Пора вернуть его в этом качестве и в Россию.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции