26.09.2016

Что интересно, выставка «Без смущения» шла в Москве почти три недели, прежде чем грянул скандал. Но как только он разразился, поспешили отметиться все — ​от моралистов-общественников до сторонников полууголовных методов протеста. На ином же фланге лицемерный либеральный хор запел о гонениях на прогрессивное искусство. «Может, вы еще и «Лолиту» запретите?» — ​риторически вопрошают последние.

Никакой необходимости в этом, конечно же, нет. Роман Набокова, напротив, весьма полезен в воспитательных целях. Сентиментальный мерзавец вторгается в семью простой американской девочки, убивает ее мать, развращает и в итоге обрекает на раннюю смерть ее саму. Если поделить на десять все сопливые переживания Гумберта, то рассказ именно о том, чем подобные влечения обычно кончаются и почему они опасны.

Но все-таки давайте разберемся с выставкой. Необходимо понимать, что американец Джок Стерджес — ​действительно порнограф. Исключительным предметом его интереса являются обнаженные модели, по определению Набокова, «возраста нимфетки».

В 1990-м в дом фотографа пришли сотрудники ФБР, но поднятый поклонниками «таланта» крик и их связи привели к тому, что обвинения в порнографии предъявлены не были и работы Стерджеса числятся по категории «искусство». Однако от общественного осуждения это не спасает: американские протестанты — ​защитники морали — ​выступают против его выставок и альбомов весьма активно, скандалы сопровождают их по всему миру. В Алабаме даже удалось добиться запрета. И только некоторым нашим провинциализмом в таких вопросах объясняется тот факт, что у нас обструкция случилась не в первый день, а едва ли не в последний.

Можно часто услышать суждение о «слишком тонкой грани» между порнографией и искусством. Вот, говорят некоторые, в «Купании красного коня» тоже обнаженка, да к тому же и мальчик. На самом деле грань вполне очевидна. Тело женщины, вообще тело человека настолько прекрасно, что называть его фотографирование «искусством» — ​кощунство по отношению и к Создателю, и к творческому процессу. Это столь же нелепо, как продавать солнечный свет или брать налог с океанских волн.

Фотография — ​особый вид изобразительного искусства, фиксирует действительно существующее, причем так, как оно есть. То, что видит живописец, никто больше не может увидеть тем же способом. То, что созерцает фотограф, в состоянии узреть, даже заснять и кто угодно другой. Поэтому вопрос о том, что такое фотоискусство, встает особенно остро.

В экономике существует понятие «добавленной стоимости» — ​это то количество труда, мастерства и инженерных идей, которое нужно приложить к продукту, чтобы он стал чем-то новым по сравнению с сырьем, а изготовитель получил право продавать его по более высокой цене. Искусство, включая фотографию, — ​давно товар, еще с фараонов и античности. И, видимо, искусствоведам пора ввести категорию «добавленного смысла» — ​того количества свежих идей и художественных техник, кои автор должен вложить в работу, дабы называть оную своим произведением. В искусстве наряду с «искусностью» чрезвычайно важна «искусственность», простите за тавтологию.

Представьте себе фотографа, снимающего признанные шедевры — ​Нефертити, Венеру Милосскую, «Давида» Микеланджело. Как бы он ни старался, вряд ли изображения могут быть признаны искусством в строгом смысле слова — ​слишком очевидно, что «момент красоты» здесь создан первоначальными творцами, а не копиистом. Когда кто-то делает фото чудесной юницы, то ее красота на все сто процентов будет достижением Бога, а вклад даже лучшего из снимающих априори ничтожен. Мастерство фотографа — ​умение схватить момент, поймать или выстроить композицию, через это создав новый смысл. Фотография переходит порог искусства, когда достигает иконичности.

Воздушная Венера Боттичелли и откровенно натуралистичные и грубые картины Гюстава Курбе — ​это искусство. Новое содержание, новая идея в каждой из этих картин — ​безусловно, достижение самого художника. Мне почему-то вспоминается из детства маленький фотошедевр Михаила Голосовского в журнале «Советское фото» за далекий 1977 год. Хрупкая девчушка стоит на фоне деревни и пасущихся цыплят в решительной, даже боевой позе. «Здесь мой дом!» — ​энергично утверждает подпись. По концентрации смысла один этот кадр бьет всего Стерджеса, чьи работы лежат по ту сторону искусства в еще большей степени, нежели инсталляции «Куча мусора», «Кирпич» и «Ржавый гвоздь в стене».

Фотографии американца даже не особо и пытаются притворяться чем-то высоким. Он просто качественно снимает красивеньких девочек со всеми признаками пубертата. Никакого другого «эйдоса» в этих фото, кроме вызывающе эротического, играющего с самыми грязными сторонами человеческой сексуальности, попросту нет. От искусства остается лишь искушение нагой плотью. Для чего эти работы нужны калифорнийским покровителям Стерджеса — ​в общем-то, понятно. Кампания за легализацию педофилии ведется в США и Европе не первый год. И подавать порнографию как искусство, а развращенность как эстетство — ​настолько банально для богемы, что, столкнувшись с подобным в сто первый раз, — ​зеваешь.

Но зачем это привозить в Москву? Лет семь назад родители в «Одноклассниках» боролись за право выкладывать фотки своих чад голенькими, не видя в том ничего дурного. И делиться хотели с теми, кто смотрел бы на снимки столь же невинным взглядом, а не с педофилами. Квазиискусство, вроде работ Стерджеса, растлевает невинность, покушается на первозданную радость бытия и отравляет простое счастье неизбежно примешивающейся ментальной грязью.

Наше общество сегодня переживает своеобразную волну реморализации после эпохи, когда рухнули все этические границы и запреты. Большинство из нас желало бы наслаждаться нормальностью, чтобы трава была зеленой, солнце — ​теплым, колокольни — ​высокими, купола — ​золотыми, дети — ​веселыми и неиспорченными. Но, увы, в нашей реальности нет ничего более ненормального и неестественного, чем чистота и невинность. За них приходится сражаться каждый день и каждый час.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции