08.12.2015
Нобелевская лекция Солженицына — выверенный в каждом слове патетический текст во славу национальной литературы: «Нации — это богатство человечества, это обобщенные личности его». Нобелевская лекция Бродского — афоризмы и парадоксы рафинированного интеллектуала: «В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор». По лекции Светланы Алексиевич заметно, насколько сильно деградировал уровень лауреатов самой престижной премии: «Россия — страна без памяти, пространство тотальной амнезии».
Нобелевские лекции последнего десятилетия превратились в самолюбование пополам с политической проповедью за либеральный мир и пресловутую толерантность. Прозвучавшее 7 декабря выступление Алексиевич — не исключение, разве что с поправкой на замшелость форм и заезженность приемов. Оно заставляет русского читателя старше сорока испытать чувство неловкости перед автором, который в 2015 году вдруг начинает сыпать оборотами из перестроечного «Огонька» и не понятно, то ли он нас держит за идиотов, то ли сам таков.
Алексиевич называет себя «ухом». Она, мол, только слушает и записывает. Ухо, однако, оказалось несущим отсебятину матюгальником. Это было доказано судом еще четверть века назад, когда герои «Цинковых мальчиков» не узнали себя и своих слов в книге нынешнего нобелевского лауреата. Как заявляли тогда апологеты писательницы: «Буквальное воспроизведение чьих-то рассказов в документалистике невозможно».
От имени реальных и вымышленных собеседников Алексиевич пичкает слушателей унылой русофобией низшего разбора. Русские — народ, помешанный на смерти, их учат умирать и убивать. Беспамятная страна, где живут романтики рабства. Два главных русских слова: война и тюрьма. Своровал, погулял, сел… вышел и опять сел. Непоротых поколений тут никогда не будет, поэтому русские снова за Сталина, несмотря на то, что «после войны составы с победителями шли в Сибирь, с теми, кто посмелее».
Обратим, кстати, внимание, на то, как хитроумно построена крайняя ложь. Иностранный слушатель поймет однозначно: победивших Гитлера советских солдат миллионами ссылали в ГУЛАГ. Разумеется, никаких «составов с победителями» после войны в Сибирь не шло. Даже Солженицын при всем его стремлении очернить сталинскую эпоху упоминает этапирование бывших военнопленных. Алексиевич об этом, несомненно, напомнят.
Вполне вероятно, она ответит, что ее просто неправильно поняли. Составы с победителями в Сибирь после войны действительно шли, чтобы нанести удар милитаристской Японии, вернуть Сахалин и Курилы, добить агрессора, спасти жизни американских и китайских солдат ценой своей собственной.
Лукавое лицемерие — фирменный метод Алексиевич и ее «документалистики». Уже после присуждения премии в Сети разразился громкий скандал — обнаружилась старая восторженная статья рьяной антисоветчицы об основателе ВЧК–НКВД–КГБ, который, казалось бы, не мог быть для нее никем иным, нежели кровавым красным палачом. «Когда у меня вырастет сын, мы обязательно приедем на эту землю вместе, чтобы поклониться неумирающему духу того, чье имя — Феликс Дзержинский — «меч и пламя» пролетарской революции».
И вот в нобелевской лекции Алексиевич неловко пытается оправдаться. За счет клеветы на страну, армию, народ. Мол, дышала Светлана октябрьскими идеалами, но случилось страшное. «До Афганистана я верила в социализм с человеческим лицом. Оттуда вернулась свободной от всех иллюзий. «Прости меня отец, — сказала я при встрече, — достаточно один раз увидеть, как недавние советские школьники, которых вы с мамой учите (мои родители были сельские учителя), на чужой земле убивают неизвестных им людей, чтобы все твои слова превратились в прах. Мы — убийцы, папа, понимаешь!?».
Главная особенность «окопной» прозы Алексиевич, проявившаяся, кстати, и в нобелевской лекции, — нежелание отличать друга от врага, своих от чужих. Для нее любая война — зло, независимо от того, кто и за что бьется. Даже когда Алексиевич пишет о Великой Отечественной, неясно, на чьей она стороне. Применительно к Афганистану лицемерие и ложь просто зашкаливают. «Я видела, как наш «Град» превращает кишлаки в перепаханное поле». Одна беда, — афганские кишлаки, как правило, расположены в горах и превратить их в «поле» можно только ядерным ударом. В перепаханные поля, напротив, превращают донбасские деревни «грады» киевской хунты, которую писательница исправно поддерживает.
«Мне показали новую итальянскую мину, моя «женская» реакция: «Красивая. Почему она красивая?» По-военному мне точно объяснили, что если на эту мину наехать или наступить вот так… от человека останется полведра мяса». Стоп! Откуда в Афганистане появилась итальянская мина? Что, СССР закупал такие мины у страны НАТО? Конечно, нет. Эти мины использовались против воинов-интернационалистов, афганских солдат, мирных жителей, детей так называемыми «моджахедами» (наши их звали «душманами» или «духами»). Значит, правда состоит в том, что США и их союзники поставляли бандитам в Афганистане мины и другое оружие, чтобы убивать наших солдат. Но «убийцы» при этом почему-то мы…
Еще Аристотель делил конфликты на справедливые — в защиту Отечества и в усмирение варварской агрессии, и несправедливые — направленные на захват чужого. Справедливая война бывает жестокой, а ее солдаты могут утопать в крови и ярости, но все равно она остается возвышенным деянием духа и сплачивает народ. Если некто видит здесь только кровь и грязь, значит, он просто перебежал на сторону врага и смотрит сквозь чужой прицел.
Весь «гуманизм» подобных выступлений нобелевской лауреатки сводится к одному: «Рус Иван, сдавайся!» — и будет тебе «теплая одежда и горячий суп». Но, как верно (хотя и с горечью) констатирует сама же Алексиевич, «мы упустили свой шанс, который у нас был в 90‑е годы». Вы упустили. Русские уже не сдадутся.
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции