24.04.2019

На носу майские вакации, счастливо захватившие в этом году Святую седмицу. Повсеместно — ​шашлычные радости, приусадебные труды/отдых и, как положено в России, кладбищенские заботы. Все предполагает, в той или иной степени, алкогольное сопровождение, плюс праздничная традиция и атмосфера. Как говорит один мой товарищ: «Если государство настаивает…»

Между тем национально ориентированная мысль пребывает в осторожном ликовании — ​культурный миф о всеобщем русском, исторически и географически детерминированном пьянстве в последние годы оказался торпедирован. Проще говоря, пить мы стали заметно меньше и, глядишь, совсем избавимся от многолетней (согласно легенде — ​многовековой) напасти. Публицист Дмитрий Ольшанский оптимистично констатирует: «Русское пьянство умерло буквально за двадцать лет, за мои взрослые годы… Внедрил-таки трезвый образ жизни в сознание и практику людей тот самый В. В. Путин, а вместе с ним поработали миллионы проданных автомобилей, буржуазные моды и развлечения, ну и само стремление бегать и зарабатывать сыграло изрядную роль».

Отрадные наблюдения подтверждает и статистика — ​она не столь восторженна, но вполне позитивна. Так, по данным Московского научно-практического центра наркологии, за период 2011–2016 годов потребление спиртного уменьшилось почти на треть: до 12,8 литра на человека в год. Минздрав утверждает, что к началу 2017-го оно упало до 10 литров, еще более приблизившись к рекомендованной Всемирной организацией здравоохранения норме — ​8 литров. Число смертей от отравления алкоголем в нашей стране тоже снижается: особенно убедительна динамика за период с 2012-го по 2016-й, когда умирать по такой причине стали вдвое реже.

Словом, с чего бы тут национальной мысли не ликовать, пусть и осторожно? Однако для полноты картины следовало бы оценить статистику по «алкогольным» ДТП. Обратить внимание на поток сообщений о пьяном же бытовом криминале — ​до трети содержимого новостных лет, с самыми трагическими и дикими сюжетами, особенно в провинции. Плюс алкогольные самоубийства, доля которых в России неизменно составляет примерно половину от общей суицидальной цифры.

Но, пожалуй, ключевое тут: есть официальная статистика, а есть скрытое производство и потребление. Специалисты оценивают его объем примерно в треть от общих показателей легального алкорынка. Но подлинные масштабы явления трудно представить без регионально-социальной специфики и все той же криминальной хроники.

Впрочем, скрытое производство в современной России приобрело подчас забавные и любопытные, ждущие своих исследователей формы. Бурными темпами развивается «гаражное виноделие». Понятно, что охвачены им регионы, где способен вызревать виноград: Нижнее Поволжье, юг Черноземья, не говоря уж о традиционно винодельческих областях Дона, Кубани, Ставрополья и республик Северного Кавказа, теперь уже и Крыма. Эта любительская индустрия — ​занятие вполне респектабельное, люди в него вовлечены статусные и далеко не бедные, имеющие возможности, подчас нерядовые, для освоения территорий и технологий. Они активно общаются, устраивают дегустации и даже фестивали — ​словом, не пьянства ради; скорее, мы имеем дело с новым видом социальных коммуникаций. Аналогично развивается городское самогоноварение — ​тоже в достаточно солидных кругах; мидл-классовые самогонщики обмениваются рецептами и производственными тонкостями — ​иная домашняя лаборатория выглядит чудом инженерной мысли.

Конечно, эти хобби, скорее, элитарные и достаточно безобидные — ​лишь малая и праздничная часть скрытого потребления. Основная же масса приходится на спиртосодержащие жидкости, происхождение которых — ​«паленка» и аптека. Названия и рецептура коктейлей из поэмы Венедикта Ерофеева по-прежнему звучат романтично, но в замкадье, в условных Петушках, эхом вспоминают «Бориса Федоровича» (клей БФ) и оперируют аббревиатурой ВКПБ (валокордин-корвалол-пустырник-боярышник). Последний вроде как запрещен, но не им единым…

Сейчас в Минздраве обсуждают инициативу полного запрета ночной продажи в аптеках спиртосодержащих лекарств и вроде сходятся на том, что не все подобные препараты можно использовать в качестве алкогольных суррогатов. Однако сама постановка вопроса свидетельствует о неизбывности и актуальности проблемы.

Пора, наконец, сказать главное: российский алкоголизм — ​болезнь не только социальная, но и региональная. Везде, понятно, своя специфика, но есть и закономерность: если Москва может позволить себе быть сытой и пьяной (или просто сытой, если верить столичному жителю Ольшанскому), то провинции остается лишь пьянство как заменитель сытости — ​в широком смысле. И данное соотношение пребывает в прямой и динамичной зависимости. «Миллионы проданных автомобилей, буржуазные моды и развлечения» — ​бодрая повестка на периферии не работает или работает в самой малой степени и весьма узком сегменте. Да, в общем, и все труднее соотносится с реальностью «само стремление бегать и зарабатывать» — ​ага, поделитесь этой простенькой программой с населением сел и малых городов. Да и многих областных центров, чего там… Бегать, разумеется, можно — ​в ночную аптеку или ближайший «шинок». А вот зарабатывать получается не всегда…

Словом, уместнее говорить не об отмирании известного культурного мифа, но о его децентрализации и центробежности. По принципу «если в одном месте убыло…» Что ж, русский алкоголизм разделяет судьбу слишком многих важных вещей в современной России — ​экономики, финансов, благоустройства, социальных лифтов и т. д. Только с точностью до наоборот.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции