— С Еленой Васильевной я познакомилась лет за 25 до ее ухода и считаю эту дружбу и сотрудничество счастливой страницей в моей творческой жизни. Мы с ней сыграли много концертов. У Елены Васильевны был спонтанный характер — она не очень любила репетировать, а предпочитала, чтобы искусство, сотворчество рождалось вдруг, на сцене. На репетициях мы могли лишь что-то наметить, обговорить темпы, попробовать начала исполняемых произведений, и для нее этого было достаточно. Она любила пробегающий заряд во время концерта, вдруг возникшую эмоцию, сиюминутность ситуации. Кроме того, я ее прекрасно понимала: будучи великой певицей и великим художником, она каждый раз творила на сцене по-новому, и просто пропевать на репетициях то, что ею пето десятки, а то и сотни раз, только чтобы концертмейстер понял, чего она хочет, ей это было не интересно. И она всегда искала такого концертмейстера, который бы был интуитивно очень чутким. Она искала общения именно с такими людьми — которые хорошо знают репертуар и имеют хорошую интуицию.

Помню, в ротонде Мариинского дворца у нас был концерт — как назло, обе были в разъездах, только прилетели с разных концов не то России, не то мира и встретились буквально за четверть часа до выхода на сцену. Испанская программа — Де Фалья, Альбенис, Гранадос, испанские песни: она же очень любила Испанию, победила когда-то на конкурсе Виньяса в Барселоне, много там пела, ее там любили и очень почитали. За эти пятнадцать минут мы буквально наметили первые такты в каждом произведении — какой будет темп, какой характер, какой посыл — и всё. С Образцовой этого было достаточно — этот концерт был самым счастливым в моей жизни: настолько ярким, интересным, увлекательным!

Мне памятны наши русские и французские программы, которые мы исполняли много по России, а также в Париже и Лондоне. Лондонское выступление в St. John's Smith Square недалеко от Вестминстерского аббатства было, наверное, последним — мы пели Рахманинова и Курта Вайля, на второе отделение она неожиданно вышла в брюках и смокинге. Она всегда говорила: «У нас с тобой так лучше получается — импровизационно». Но, конечно, мы и репетировали — бывали программы, которые требовали большего внимания, тогда я приходила к ней на Маяковского, и мы работали. Но все равно это было всегда очень эмоционально, и иначе, чем, например, с Ириной Константиновной Архиповой, — а мне очень повезло, я аккомпанировала обеим великим русским певицам.

— А в чем отличие?

— Помню, когда Архипова была уже в очень преклонном возрасте, но звучала все еще свежо, молодо, я ей предложила запись диска. Придумала программу, показала ей, она согласилась — несколько раз мы с ней репетировали; по моим ощущениям, все получалось прекрасно. Прихожу на очередную репетицию, а она мне говорит: «Диска не будет. Может, я и звучу, но внутри я себя чувствую некомфортно. Не хочу сравнений — с собой же прежней. Запишешь с кем-нибудь другим». Архипова не предполагала никакой спонтанности и стихии — все было продумано, четко выстроено, спланировано. А Лена хотела петь до последнего дня.

— У вас же было и личное общение, не только профессиональное?

— Лена — это еще и подруга, приятельница, с которой в жизни было связано много интересных событий, не только музыка. Много мы работали вместе на выездных академиях в Финляндии, которые я устраивала в течение многих лет. Образцова любила прийти и сразу победить. Долго выстраивать результат, копаться и искать часами — это не ее. Но результат тем не менее был — встреча с таким мастером порой дает больше, чем часы занятий с хорошим, добротным, но обычным педагогом. Она ошеломляла, была как стихия — могла что-то такое сказать, какой-то штрих, и ты запоминал это навсегда.

Помню, конечно, ее спектакли. Даже когда она уже стала петь не самые главные партии. Например, в парижской Опера Бастилия, в «Войне и мире», она пела всего лишь Ахросимову — но это было так выпукло, так интересно, так запоминалось, что, конечно, ее героиня вставала в один ряд с центральными персонажами — Наташей, Андреем, Пьером.

Еще одна страница — мы достаточно много вместе работали в жюри разных международных конкурсов. Особенно запомнилось совместное судейство в Варшаве, на конкурсе Монюшко. Поляки уже тогда были не очень дружелюбно настроены, на нас откровенно давили, а среди конкурсантов было много наших, в частности певцов из Мариинки. И Лена меня учила быть дипломатичной: «Ты сдерживайся, не надо воевать, прибереги все до обсуждений — и там фактами их ставь на место». Образцова была крута, умела показать характер, настоять на своем. И она, конечно, была настоящей патриоткой, своих в обиду не давала. И при этом все на лету, все шумно, празднично, она умела при твердости своей позиции не настроить против себя — ее все равно любили, даже те же поляки.

— Конкурс Образцовой — это же ваша идея?

— В 1999 году мы подошли к ее шестидесятилетию. И я решила сделать конкурс ее имени — подарок, — ничего ей не говоря об этом. Вместе с петербургским композитором Игорем Рогалевым, профессором консерватории, мы это затеяли — уже все пробили, учредили, нашли деньги, пригласили жюри... Я хорошо помню, что только когда до конкурса оставалось совсем ничего — уже надо было пускать рекламу, — только тогда она о нем узнала. Не могу передать словами ту радость, какую она произвела, узнав о нашем подарке, — прослезилась, кинулась обниматься и говорила, что она всегда об этом мечтала.

Первый конкурс для меня, конечно, был самым памятным и интересным — с какими-то салютами, подарками буквально от всех в Петербурге, с очень хорошим результатом, поскольку на первый конкурс голоса были отобранные, а не как стало потом — без предварительного тура. Я на первый конкурс делала отбор, сразу пригласила очень сильных участников — мне хотелось, чтобы конкурс сразу о себе заявил в мировом масштабе именно своим высоким качественным уровнем. Елена Васильевна была счастлива. Но она была очень добрым человеком, поэтому настояла на отмене предварительного отсева: с одной стороны, это, конечно, проявление ее великодушия, желания дать всем шанс, с другой — это в известной мере ошибка, добавляющая жюри много проблем, поскольку первый тур оказывается просто бесконечным по продолжительности, но самое главное — на него попадает много мусора, людей, которые в принципе не могут и не должны петь, а они выходят на сцену, и уважаемые музыканты вынуждены слушать это малохудожественное нечто.

 
В последние свои дни, уже перед уходом, она мне прислала из госпиталя в Лейпциге, где находилась на лечении, две тревожные эсэмэски. В одной из них было следующее, дословно: «Хочу, чтобы конкурс долго жил. Пока он жив — жива и я». Последний конкурс, который она успела провести, в 2013 году, был по настроению очень минорным — я заметила, что она все время плачет. Когда было представление членов жюри, Образцова вывела меня на сцену, сделала мне очень низкий поклон, настоящий русский, в пол, сказала: «Лариса мне подарила этот конкурс, за что я ей очень благодарна. Пока она жива, она должна быть в жюри».

Я со своей стороны очень благодарна тем людям, что продолжают дело Образцовой и не дают конкурсу исчезнуть. И в этот раз, как и в прошлые годы, все организовано очень хорошо. Пользуется он большим интересом, имеет резонанс в мире. В основной своей массе его лауреаты состоялись, их имена звучат. Как мне кажется, несколько меньше участвуют сегодня в конкурсе питерские певцы, особенно те, кто занят в Мариинке, поскольку им просто некогда готовиться к конкурсам, у них очень интенсивная творческая жизнь в театре. А кроме того, очень многие уже имеют лауреатства этого конкурса, или как-то были в разные годы отмечены жюри, или просто участвовали в нем раньше. Сейчас очень много Москвы, Минска, Востока — Казахстан, Узбекистан. К сожалению, мало Кавказа и Закавказья, а там ведь природно очень богатые голоса рождаются. Хотя, конечно, сейчас пандемия, делать однозначные выводы не стоит. Я буквально через несколько дней после этого конкурса отправляюсь в Будапешт, на конкурс Евы Мартон, посмотрю, как там обстоят дела с международным наполнением.

— Вы давно участвуете в жюри конкурсов. В чем особенность конкурса Образцовой?

— Думаю, что его особенность — это нацеленность на оперную сцену. Среди тех, кто получает здесь признание, очень много настоящих оперных голосов. Еще можно сказать, что это очень петербургский по духу конкурс. Хотя по рождению Образцова была ленинградкой, но по духу — москвичкой, не зря она там прекрасно прижилась, она любила шумную столичную жизнь, московскую суету, череду событий и московские скорости. И все же Ленинград она обожала и хотела, чтобы такое крупное музыкальное событие было именно здесь — в этих красивых залах, среди этой прекрасной архитектуры, под этим неярким небом, где можно сосредоточиться, подумать, впасть в умиротворение, проникнуться духом высокого искусства. Особенность последнего конкурса — огромное количество меццо-сопрано. Никогда такого не было! Елена Васильевна всегда горевала по этому поводу, считала, что певицы ее амплуа боятся, поэтому не едут на ее конкурс. В этом году — урожай: все рослые, красивые, с большими голосами. Владение голосом, конечно, у всех разное, но это нормально.

— Угадываются среди них будущие Образцовы или Архиповы?

— Нет, такого я не вижу, да, может быть, это и не нужно. У Образцовой была слишком яркая индивидуальность. К тому же юные участницы конкурса пока сосредоточены на другом — им надо показать, чему они научились, что уже могут. Но они все очень симпатичные, и я им всем желаю большого творческого будущего. Что касается Архиповой, то ее уровня, не знаю, достигнет ли кто-то когда-то вообще. Это был академизм высшей пробы. Помню, мы делали программу из романсов Глинки — Ирина Константиновна никогда не довлела, но у нее были очень меткие комментарии, четкие указания, свое видение, в которое надо было попасть. В отличие от образцовской эмоциональности Архипова — это железная воля и четкая стратегия: она всегда точно знала, что, для чего, когда и как она делает. И не только на сцене, но и в жизни. Ведь не случайно, что именно она, как настоящий архитектор, выстроила всю вокальную жизнь бывшего Советского Союза, и при Архиповой, пока она была в силе, эта система работала безотказно.

— Какие еще впечатления от 13-го конкурса?

— Конкурс нас всех порадовал обилием хороших голосов. Другое дело, что не все достаточно хорошо подготовились. У кого-то произношение не годится, у кого-то не тот стиль. На этом конкурсе по типу голоса много меццо именно архиповского типа — высоких меццо, которые ближе к драматическим сопрано. Есть, правда, и сопрано без верхов, которые только поэтому и поют репертуар меццо, а вовсе не потому, что у них настоящий альтовый тембр. Но это не новая проблема — такое явление весьма распространено. У девочек общие проблемы: — подводит вкус, не умеют почувствовать характер исполняемой музыки и верно его передать, кроме того, нередки недостатки владения иностранными языками. Но положительный момент — на этом конкурсе в целом у многих неплохая вокальная техника, что, конечно, радует. Это дает им возможность петь смелый, я бы даже сказала, дерзкий репертуар — сложный, заковыристый.

 
Не все умеют петь камерную музыку вообще. Даже я бы сказала — мало у кого это получается. Я думаю, что это примета времени и результат того, что, в отличие от советского периода, филармонии этому практически не уделяют теперь внимания. Оперные, театральные певцы лишь изредка обращаются к камерному репертуару по остаточному принципу. И эта исполнительская культура ушла. А ведь еще не так давно, я помню, в моей молодости, и телевидение, и радио часто передавали камерные концерты, они были нередки в филармониях. Помню великолепные камерные программы той же Архиповой, Зары Долухановой, Бэлы Руденко и других. А ведь это была огромная школа для музыкантов всего Советского Союза — не только как петь, но и что петь, как выстраивать программу, на чем делать акценты.

— В жюри конкурса наряду с большими музыкантами сидят менеджеры. Это тоже примета времени...

— Именно. И в этом есть и плюсы, и минусы. С другой стороны, почему бы и нет? У менеджеров есть возможности понравившихся певцов приглашать в свои агентства, проекты, подписывать с ними контракты — словом, давать работу певцам. Увы, но с рынком мы вынуждены считаться. Что касается профессиональной оценки, судейства, то у нас с ними мнения, конечно, очень различаются. Но приведу другой пример: выдающийся итальянский бас Ферруччо Фурланетто много лет отказывался от того, чтобы участвовать в жюри какого бы то ни было конкурса, говоря: «Кто я такой, чтобы судить певцов, коллег, с которыми, возможно, завтра окажусь на одной сцене?» Видите, совсем разные подходы к вопросу. Не знаю, где тут правда. Если опять же вспоминать Образцову, то она была очень сердобольной — любой новый, свежий голос ее завораживал, она всячески симпатизировала талантам и старалась помочь, всем, чем могла. На каждом конкурсе она пропускала в следующий тур вокалистов больше, чем позволял регламент, — она всегда хотела дать шанс. «Лучше переоценить, чем зарубить», — говорила она. Не прошедших в очередной тур конкурсантов она всегда собирала после, давала мастер-класс, наставляла, какие-то слова надежды говорила — каждому уделяла внимание.

— Пандемия нам, конечно, все сильно подпортила. И мне лично, и театру. Но постепенно будем выкарабкиваться. Буду готовить вечер, посвященный основателю города Владикавказа князю Александру Ивановичу Барятинскому — фельдмаршалу, усмирителю Кавказа, как о нем пишут, который привел всю Кавказскую войну к более-менее мирному знаменателю. Он был наместником на Кавказе, пленил Шамиля, и именно он сделал наш город городом, очень много сил приложил для этого — до того была только крепость. Очень интересная судьба. Еще за год до его рождения кем-то из масонской ложи она вся была предсказана — составлен гороскоп, из которого было видно, что появится его обладатель — человек необыкновенной судьбы. Там было указано, что это будет покоритель Востока, победоносный воин, что он пленит важного для России противника. И вместе с этими пророчествами было написано и напутствие: всегда быть милосердным к побежденным. Барятинский знал об этом знамении и всю жизнь следовал этой заповеди, поэтому он старался обустроить жизнь на Кавказе после его покорения и принести сюда в итоге мир. Он привел Военно-Грузинскую дорогу в надлежащее состояние и постоянно курсировал по региону — от Тифлиса до Ставрополя: это была его «империя», его вотчина. Очень много сделал для края, развивал Владикавказ, где уделял внимание и музыкально-театральному искусству. И это не случайно, поскольку в доме его родителей был домашний театр. А по соседству с ними жили знаменитые музыканты братья Виельгорские — Михаил и Матвей, благодаря которым ставились даже оперы в домашних условиях. Увы, этому человеку даже памятника у нас нигде нет. И я придумала такую программу: рассказы о его жизни и деяниях перемежать музыкальными номерами той эпохи или подходящими ориентальными опусами русских композиторов — например, «Исламеем» Балакирева, сочинениями Глинки, тех же Виельгорских, Алябьева и других. Вообще во Владикавказе у нас очень много чего задумано, потому что я постоянно ищу какие-то новые формы, Просто репертуарный театр, одни и те же спектакли — это уже не так интересно.

Фото предоставлены пресс-службой конкурса, фотограф Анатолий Медведь