Фирма «Мелодия» выпустила альбом Владимира Преснякова-старшего Novels («Новеллы для фортепиано»). Недавно отметивший 75-летний юбилей композитор и саксофонист ответил на вопросы «Культуры».

— Какова предыстория создания пластинки, долго ли над ней работали? Специально старались выпустить альбом к юбилею?

— Ничего осознанно я не подгадывал. Просто вышло так, что замечательный классический и джазовый пианист Евгений Борец, у которого, кстати, за плечами консерваторское образование, раньше уже работал над моими произведениями — несколько лет назад выходил диск «Ноктюрны».

А «Новеллы» мы записали довольно быстро. Пошли на «Мосфильм» (там есть прекраснейшая студия звукозаписи) и сделали фонограмму фактически за один раз — будто играли концерт в режиме реального времени. Знаете, в последнее время под натиском доморощенного псевдорока и унылой попсы, порой совершенно неоправданно перепродюсированной, меня все больше тянет сочинять то, что можно исполнить и записать на скорую руку. Но, конечно же, не в ущерб качеству. В таких вещах больше жизни, они звучат более естественно.

Возможно, на широкого слушателя эта программа не рассчитана, но коммерческий успех меня мало волнует — подобные композиции я сочиняю просто для души. А вот недавно вышедший альбом «Гоп-стоп Jazz» был принят довольно тепло — настолько, что от меня требуют «продолжения банкета».

И у меня уже есть определенные задумки насчет «Гоп-стоп Jazz 2». Если в первом случае я просто делал интерпретации известных композиций в эдаком изысканном стиле, то сейчас планирую целиком создать программу на основе вещей, написанных глубоко мною уважаемым Александром Розенбаумом. Он классный музыкант, с относительно недавних пор открывшийся для меня с принципиально новой стороны. Было откровением узнать, что некоторые песни, которые я считал народными, оказывается, написаны им — и слова, и музыка. В этом году грядет его «кругленькая» цифра — так что хотелось бы успеть преподнести Александру Яковлевичу такой подарок.

— Пандемию — увы, теперь в беседе с музыкантами эту тему обойти невозможно — все переживают по-разному. Кто-то замкнулся в себе, кто-то сосредоточился на онлайн-концертах, а кто-то, напротив, воспользовался вынужденной паузой для создания новых произведений. Я так подозреваю, что последний случай как раз про вас?

— Совершенно верно. Во время отсидки дома, когда никуда особо не пойдешь (мне даже приходилось от любимого футбола отказываться, чего никогда себе не позволял — тренировался минимум дважды в неделю), чем еще музыканту заняться? Вот и получилась такая картина: сядешь за синтезатор, погладишь клавиши, и, глядишь, какая-то тема начинает вырисовываться. Либо откопаешь оставленный до лучших времен набросок, тактов на восемь, и в процессе работы он приобретает законченную форму. А когда ты чувствуешь, что получается нечто достойное, от инструмента уже не оттащить.

За время карантина музыки я сочинил предостаточно. Так что не было бы счастья, как говорится. Единственное: к песням, которые раньше писал довольно активно, в последнее время душа не лежит. Впрочем, это естественно: у человека, привыкшего писать музыку, бывают разные периоды. Сейчас — нет, а завтра — не исключено, что попадется текст, на основе которого получится неплохая песня. Поглядим.

— Но песня — одна из многих составляющих вашей многогранной творческой палитры. Ведь вы и как композитор, и как инструменталист состоялись в самых разных жанрах: от эстрады до рока, от классики до джаза. Тем не менее именно к джазу у вас более всего лежит душа. Как так получилось?

— Джаз живой, он дышит — и вдыхает жизнь в каждого неравнодушного. Лично меня радует то, что из джаза потихоньку выветривается дух элитарности, в особенности это касается вокала. Техника, диапазон — это здорово, но когда в музыке, причем не обязательно джазовой, нет жизни, тогда она сама теряет всякий смысл.

Что же касается многогранности... Я при всей моей трепетной любви к джазу, люблю самую разную музыку. Ценю в музыке доходчивость, способность «достучаться» до самых разных сердец...

Главное, если уж ступил на музыкальную стезю, стараться делать то, что тебе хочется, к чему лежит душа. А не пытаться попасть в конъюнктуру рынка, угадать, угодить — здесь добра не жди. У меня, как, наверное, и у любого композитора, много нереализованного материала. Но я надеюсь, что, как говорится, еще не вечер (улыбается).

— Как одного из наших наиболее известных саксофонистов, хочу спросить. Во-первых, что сподвигло вас в свое время сосредоточиться именно на этом инструменте? И, во-вторых, действительно ли в конце 1950-х — начале 1960-х за увлечение саксофоном в СССР реально гоняли?

— Хороший вопрос... Я учился в военной школе, официальное название которой звучало так: Школа музыкантских (не музыкальных, а именно музыкантских!) воспитанников Советской Армии. Дело было в Свердловске. Таких в Советском Союзе было школ десять.

В этой школе на один день, по воскресеньям, отпускали в увольнение. Сами понимаете, явиться обратно нужно было без опозданий. Я был в целом дисциплинированным парнем, а тут вдруг чего-то сплоховал. Меня оставили в части чистить картошку, ну, сами понимаете, наряд вне очереди. Но именно в тот день, когда меня в очередную увольнительную не пустили, в нашем актовом зале демонстрировался фильм «Серенада солнечной долины». И вот тогда со мной случился настоящий переворот: я увидел и услышал саксофон. Решил: во что бы то ни стало научусь играть на этом инструменте.

Но решить — это одно, а найти в те годы в нашей стране саксофон — совсем другое. У нас в части работал некий дядя Паша, мастер, у него была своя каморка. Однажды, зайдя к нему, я увидел настоящий саксофон и буквально обомлел. Говорю: «Дядя Паша, давай я раз в неделю буду тебе приносить вино, а ты чуток инструмент подремонтируешь и позволишь мне у тебя заниматься». Кстати, на инструменте том была не до конца затертая свастика — трофейный, стало быть. Вот так оно все и пошло.

Конечно, это не приветствовалось. И да, насчет гонений вовсе не преувеличение. За игру на саксе вполне могли и посадить. Но времена менялись, постепенно, шаг за шагом, преодолевая периоды «подмигиваний» (мол, идем поиграем), я потихонечку саксофон освоил.

И даже настолько, что мой старший брат, король вечеринок и прочих танцулек — поскольку играл на аккордеоне, — стал мне чуть-чуть завидовать. А что, любого молодого человека интересует внимание со стороны прекрасного пола. И саксофон, как довольно экзотичный по тем временам инструмент, давал мне дополнительную возможность завоевывать девичьи сердца (улыбается).

— Если попытаться обобщить, Владимир Петрович: как лично вы определяете, что есть истинно хорошее музыкальное произведение, а что — ремесленничество?

— Я вам так скажу. Если нечто не звучит как сопроводительный фон для твоей чашки кофе — это уже хорошо. Музыка должна волновать, пробуждать, возможно, дремавшие в твоей душе до поры до времени эмоции. Вплоть до того, что глаза на мокром месте.

Когда видишь талант — в твоей душе наступает праздник. Но часто бывает так, что талантливого человека не устраивает его положение в обществе. И он внутренне ломается, начинает как бы усредняться. И тут два пути: либо он скатывается в пропасть, либо вливается в аморфную тусовку, где все вроде как свои, где со всеми на «ты». Но еще большой вопрос, какая из дорог лучше...

Материал опубликован в № 5 печатной версии газеты «Культура» от 27 апреля 2021 года.

Фото: www.pbs.twimg.com; www.liganews.net.