Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

16.01.2014

Владимир Минин для поклонников хорового искусства — имя почти сакральное. Создатель знаменитого Московского камерного хора, в народе давно именуемого просто «мининским». Живой классик, одним из первых в советское время обратившийся к русской церковной музыке. Человек, поднявший хоровое искусство на невиданную высоту. Народный артист СССР, считающийся непревзойденным интерпретатором духовных сочинений...

На днях дирижер отпраздновал 85-летие. 16 января отметил дату грандиозным концертом в Большом зале Московской консерватории. А перед этим Владимир Николаевич ответил на вопросы «Культуры».

культура: В свой юбилей Вы по-прежнему репетируете в детском танцевальном классе. Как получилось, что легендарный хор, которому в этом году исполняется 42 года, оказался бездомным?
Минин: Условия для репетиций у нас удручающие. О какой акустике можно говорить, когда высота потолка в студии, где репетируем, два с половиной метра? Представьте, как пятьдесят артистов размещаются в танцклассе: похоже на толпу в метро в час пик... Через десять минут после начала репетиции становится невозможно дышать, приходится открывать окна — не только летом, но и зимой.

За аренду студии и двух крошечных кабинетов, где размещается администрация хора, госказна ежегодно платит два с половиной миллиона рублей. А при этом в здании на Новой Басманной улице, в знаменитом особняке Веры Холодной, пустуют свыше тысячи квадратных метров, выделенных нам по распоряжению правительства Москвы «за особые заслуги в развитии и сохранении отечественного хорового искусства» еще в 2002 году — 12 лет назад!

культура: А почему хор не может туда переехать?
Минин: Сначала четыре года ждали, когда здание освободит прежний арендатор. Еще несколько лет ушло на исследования, составление и согласование проекта реставрации. Наконец, в декабре 2010-го получили положительное заключение Мосгорэкспертизы. Оставалось объявить тендер, выбрать подрядчика и провести ремонтно-реставрационные работы.

В 2012 году хору исполнялось сорок лет, и мы мечтали встретить юбилей в собственном здании. ООО «Стройотделсервис», выигравшее тендер, должно было закончить работы в январе 2012-го. Но поскольку в ходе реставрации обнаружились дополнительные элементы декора, решили продлить проект до конца мая 2012 года. Мы согласились: главное, чтобы все было сделано качественно. Но подрядчик оказался недобросовестным. Схалтурил: нанял гастарбайтеров, а те напортачили.

Текли батареи. У балкона неправильный наклон — вода проникает в помещение. Был прорыв канализации. Щели в окнах. Идет обрушение фасада здания... Много чего можно перечислять. Ясно одно: халтура! Вдобавок сорвали сроки работ.

Что нам оставалось делать? Мы обратились в суд, чтобы расторгнуть контракт с исполнителем. Началась тяжба, которая длится уже более полутора лет.

культура: Вы обращались по этому поводу в Минкульт, столичный Департамент культурного наследия? Неужели они не могут помочь?
Минин: Здание на Новой Басманной — памятник культурного наследия, находится в ведении городских властей. Конечно, мы обращались и в Департамент культурного наследия города Москвы, и в столичный Департамент культуры. Руководитель последнего Сергей Капков написал письмо в арбитражный суд с просьбой ускорить рассмотрение вопроса. Но, на мой взгляд, там намеренно затягивают дело. Судья Наталья Фатеева отказала в расторжении контракта с ООО «Стройотделсервис» спустя девять месяцев после нашего обращения в арбитраж. Получается, суд принимает сторону людей, плохо сделавших свою работу. Я этого не понимаю.

культура: Как Вы с коллективом подстраиваетесь после акустики танцевальной студии к серьезным залам — к тому же Большому залу консерватории? Спасает профессионализм?
Минин: Голос — не механический инструмент, который можно быстро настроить. Перед выступлениями в залах филармонии или консерватории нам требуется как минимум час на то, чтобы приспособиться к нормальной акустике. Конечно, помогают профессионализм и преданность артистов хора своему делу. 

культура: Во времена атеистической пропаганды Вы — наряду с Александром Юрловым — возрождали у публики интерес к русской духовной музыке. Теперь она в моде. Вас это радует?
Минин: С одной стороны, хорошо, что многие хоры исполняют такого рода музыку, а не какую-нибудь развлекаловку. Но процесс идет вширь, а не вглубь. Потому как не все произведения русской духовной музыки достойны сцены. Есть так называемый обиход, принадлежащий к сугубо церковному обряду, и его не надо петь в концертном зале. А то, что заслуживает сцены, нужно исполнять с более глубоким пониманием смысла, а не просто ноты передавать.

культура: Вы упомянули обряд. Церковная музыка меняется в условиях концертного зала? Лишается ли она вне ритуала сакральной составляющей?
Минин: Думаю, меняется. А по части сакральности — мне кажется, она должна быть усилена вдвойне. Что я имею в виду? Когда музыка исполняется со сцены, она подчиняется законам не обряда, но концертного зала. То есть всю драматургию произведения нужно изменить. Конечно, это влияет на смысл. Например, у нас есть пластинка, записанная с Евгением Евгеньевичем Нестеренко, — русская и болгарская духовная хоровая музыка. В церкви так петь невозможно: там строгий канон, не подразумевающий концертности. В его основе — желание не мешать молящемуся заниматься самосозерцанием.

культура: А в храме Ваш хор пел? 
Минин: Конечно. В Успенском соборе Кремля, там тогда и патриарх Алексий II был. Еще исполняли духовную музыку, когда владыка Феодосий приезжал принимать кафедру в Омске. Ощущения, надо сказать, совершенно отличные от тех, что испытываешь в концертном зале. Когда поешь в церкви, нужно встроиться в обряд. И от чувства принадлежности к клиру в тебе рождается нечто возвышенное.

культура: Слушаете богослужебное пение перед тем, как создать собственную интерпретацию духовной музыки?
Минин: Безусловно. Это требует глубокого изучения того, что и как полагается исполнять в церкви.

культура: А вообще храмовое пение Вам близко? Ходите просто послушать?
Минин: Если честно — то, что сегодня исполняется в обычной церкви, мне не близко. Потому как там не хоры, а маленькие ансамбли. Зато великую радость приносил потрясающий хор отца Матфея в Троице-Сергиевой лавре. И, конечно, монашеское пение на Соловках — оно отличается какой-то истовостью. Я просто заслушивался! Вот рассказываю вам, а у самого — мурашки...

культура: Ваш хор исполняет народные песни, русскую православную музыку XVI-XVII веков. Насколько для Вас важна аутентичность? Например, знакомитесь ли Вы с записями фольклористов?
Минин: Давайте в этом случае разделять церковное пение и народную музыку. Если вам кто-то скажет, будто исполняет аутентично тому, как пели в храмах в XVI веке, не верьте. Потому что никто не знает, как это тогда происходило. Могут быть какие-то описания. Условно говоря, где-то сказано: «Это красивое пение!» Но представления о прекрасном современного и средневекового человека сильно отличаются. Возьмите стандарт женской красоты — он ведь менялся из века в век. То же самое с пением. А что касается народной музыки, то я ею с детства напитан. Конечно, слушаю много фольклорных записей. Мне важны не просто ноты, а бытование песни в народе.

культура: Вы ездили по деревням, собирали материал?
Минин: Я жил в деревне. Маленьким меня вывозили к прадеду в Ярославскую губернию. Тогда это был поющий край. А в войну эвакуировали в Кировскую область. Там, конечно, музыки не так-то много, зато можно было постигать деревенский быт — не по книжкам, а вживую.

культура: Цирковые артисты утверждают — невозможно продемонстрировать трюк, если находишься в натянутых отношениях с партнерами по манежу. А можно исполнять, например, «Всенощную» Рахманинова, испытывая неприязнь к поющему рядом?
Минин: Это касается не только Рахманинова. В хоре вообще должны быть теплые отношения. Когда берем на испытательный срок человека, смотрим, насколько он умеет вести себя в общежитии. Если не получается, отказываемся от его услуг, каким бы хорошим артистом он ни был. Потому что нам очень дорога человеческая атмосфера.

культура: А каково восприятие хоровой музыки в современном мире с его звуковой агрессией?
Минин: Знаете, мы недавно проехали по Сибири и Уралу. Посетили шесть городов — всюду переполненные залы. Более того, люди едут на концерт за двести километров. Кто их может заставить это сделать? Никто. Только собственное чувство. Видимо, они настолько ошалели от звуковой агрессии, что им хочется чего-то другого.

культура: Сегодняшние слушатели сильно отличаются от публики сорокалетней давности?
Минин: Конечно. Тогда в табели о рангах искусство хора стояло гораздо выше. Сегодня другие ценности. Раньше был интерес не только к эстетической стороне искусства, но и к содержательной. Сейчас публика иная. Хотя многое зависит от программы и от того, где выступаешь. В Москве, например, слушатель сытый, избалованный. Чуть отъезжаешь, а там уже какой-то голод — духовный, если хотите — который ведет человека не развлекаться, а напитаться чем-то.

культура: Ваш хор, среди прочего, исполняет балладу Стинга «Fragile». Благосклонно относитесь к популярной музыке?
Минин: Я бы не стал классифицировать — поп, рок... Для меня есть музыка хорошая и плохая. Хорошая — это в первую очередь мелодичная. И та, что несет в себе какое-то содержание. А в песне Стинга оно очень трогательное. Человек, вышедший на сцену, обязан передавать чувства и мысли. Для начала они должны быть заложены в партитуре.

культура: Насколько отличается дирижирование хором и оркестром?
Минин: Здесь вот какая штука. Оркестр играет по нотам. Всегда. А хор, как правило, поет наизусть. Поэтому в дирижировании им нужна большая детализация. Если хотите, больше нюансов. Передать оттенки — главная задача в камерном ансамбле. Большой хор по природе своей менее подвижен, более брутален. И, конечно, нюансов там меньше.

культура: Вы как-то признались: «Я не сахар!» Дирижер должен быть авторитарным?
Минин: Знаете, в 20-х годах прошлого века существовал Персимфанс — первый симфонический оркестр, который провозгласил работу без дирижера. Я не буду оценивать данную идею, но от нее отказались. И вот еще что — можно быть авторитетным музыкантом, возглавляющим движение. Это, думаю, правильное название.

культура: Вы родились в Петербурге и, насколько я знаю, очень любите этот город. Его гармония повлияла на Вас как на музыканта?
Минин: Мне кажется, это воздействует не только на музыканта. Петербург просто соткан из гармонии, что невольно воспитывает вкус у человека. Там же чудовищно красиво! И дело не только в архитектуре, но и в убранстве дворцов, дизайне посуды. Помню, мальчишкой видел в Петергофе столовую Петра, где был расставлен сервиз на сто персон — такое отпечатывается навсегда. Когда приезжаю в Петербург, обязательно брожу по улицам. А как без этого? Особенно если попадаю в период белых ночей — роскошь! Однажды наблюдал такую картину. Возвращаюсь поздно. Иду мимо Троицкого моста, его уже развели. Вижу, на берегу стоит трубач и, как бы обращаясь к реке, играет марш из «Аиды». А с другой стороны Невы этот же марш поют студенты. Красота!

культура: Самый приятный подарок, который Вы получили на юбилей?
Минин: Те самые гастроли по Сибири и Уралу. Они доказали: жизнь прожита не зря. Значит, то, что ты старался воспитать в своем хоре — эстетику, исполнительскую проникновенность, — удалось. И артисты говорят: еще никогда не испытывали такого чувства удовлетворения от того, чем занимаются. Это и есть самый большой подарок.