Елена ЛИТОВЧЕНКО

14.12.2012

16 декабря Родиону Щедрину исполняется 80 лет. Круглую дату он отмечает в Москве: здесь стартует грандиозный фестиваль его музыки, которая прозвучит в исполнении лучших российских коллективов, маститых дирижеров и выдающихся солистов.

Особую интригу фестивалю придают новые, еще не исполнявшиеся на родине сочинения: симфонический фрагмент «Гейлигенштадтское завещание Бетховена», Концерт для гобоя с оркестром, драматическая сцена для голоса с оркестром «Клеопатра и змея».

Еще не изгладилось из памяти потрясение, вызванное премьерой прошлого юбилейного цикла, — оперой для концертной сцены «Очарованный странник», ставшей одновременно и прививкой от беспамятства — чтобы помнили мы свои великие литературные корни, и уроком любви к России, которую Мастер с детства знает и понимает, хоть и смотрит на нее сейчас издалека.

культура: Минуло пять лет с тех пор, как Вы приезжали на свой грандиозный юбилейный фестиваль, организованный, как и теперь, Московской филармонией. Что произошло в Вашей жизни между этими фестивалями, как прошла минувшая пятилетка?

Щедрин: Я стал старше на… десять лет. Поскольку после определенного возраста каждый год идет за два. Много работаю и получаю от этого наслаждение. Сейчас издательство «Шотт», с которым я двадцать лет назад заключил эксклюзивный контракт, выпустило каталог сочинений, написанных мною за эти годы. Насчитал 79. В том числе и все то, что будет впервые исполнено на нынешнем фестивале.

культура: Расскажите об этих премьерах.

Щедрин: «Гейлигенштадтское завещание Бетховена» инициировал Марис Янсонс — он пожелал исполнить все девять симфоний Бетховена и к каждой из них заказать некое музыкальное «рукопожатие» современному композитору. Мне досталась героическая Третья симфония, написанная как раз после кризиса, пережитого композитором, когда он едва не расстался с жизнью. Я решил обратиться к бетховенскому письму, получившему название «Гейлигенштадтское завещание». Какого рода это завещание? Лучше послушать. Вообще, с великим композитором меня связывают некоторые жизненные нити, начиная с совпадающего дня рождения.

«Клеопатра и змея» — заказ Зальцбургского фестиваля. Идея принадлежит Чечилии Бартоли, художественному руководителю Троицкого фестиваля. По замыслу организаторов, все номера программы должны касаться Клеопатры.

Концерт для гобоя написан с прямым ориентиром на Алексея Огринчука, который, без всякого сомнения, является лучшим гобоистом мира. Это был заказ сразу четырех оркестров. Алексей уже замечательно сыграл и, надеюсь, повторит исполнение в Москве и Питере.

культура: Опусом 80-м следующего каталога станет опера «Левша»?

Щедрин: Лесков — один из моих самых любимых писателей. Он всегда был созвучен происходящему в России, а сейчас особенно. Откройте любой его томик, и вы найдете массу предсказаний и предвидений. Какие-то сюжеты жгли меня всю жизнь, и сказ о Левше — один из них. Это притча — жанр для оперы исключительно подходящий. Опера будет двухактная, с большим оркестром. Три четверти партитуры уже готовы. Собираюсь передать ее в Мариинский театр.

культура: Родион Константинович, пожалуйста, расскажите о своих корнях.

Щедрин: По рождению я москвич. Хотя истоки рода идут из маленького городка Алексина, что в двухстах километрах от столицы. Этот город вошел в историю жестокой битвой с татарами. Русские стояли на высоком берегу Оки, татары в низине. И те русские воины, которым удавалось достичь своего берега, приговаривали «рад будешь». Отсюда, по утверждению старожилов, и пошло еще с XIII века название Радбужской набережной. Дом моей бабушки и моего отца стоял как раз на ней. И каждое лето меня вывозили туда, на Оку. Красивейшие это были места: сосновые боры, песчаные пляжи, заливные луга. Не зря облюбовали эти просторы артисты Малого театра. На отдыхе они разыгрывали шарады, ставили водевили, для которых им была необходима музыка. Алексин был славен еще и оркестром братьев Щедриных. Это мои дядья. Один отцовский брат играл на кларнете, другой — на контрабасе, третий на виолончели. А всего у отца было семеро братьев…

культура: Ваш отец был необыкновенно одаренным человеком...

Щедрин: У него от природы были гигантские музыкальные способности, потрясающая память. Все, что он слышал, мог воспроизвести — на любом инструменте, самодеятельно, не учась. Великая русская актриса Вера Николаевна Пашенная, человек добрейшей души, привезла отца в Москву и показала тогдашнему ректору Московской консерватории Михаилу Михайловичу Ипполитову-Иванову. Тот проверил его данные — фантастические! Все эти легенды: про Моцарта, который записал по памяти однажды услышанную мессу, про Рахманинова, который «Князя Игоря» восстановил по памяти, — вовсе не преувеличение, а чистая правда. Вот такая же память была у моего отца. Уж на что у меня память вроде бы неплохая, но рядом с отцом я — ноль. Ипполитов-Иванов взял отца на подготовительный курс консерватории, и Вера Николаевна два года содержала его на свои деньги. Потом отец написал такую музыкальную задачу на экзамене, что Ипполитов-Иванов перевел его на теоретико-композиторский факультет. Только год окончания оказался неподходящим для творчества — 1917-й. И отец уехал обратно в Алексин, организовал там первую музыкальную школу, которая сейчас носит его имя.

культура: Вы учились в этой музыкальной школе?

Щедрин: Нет, у меня военное детство. В 1941-м мне еще не исполнилось и девяти. Попал в эвакуацию. Отца контузило на фронте, и он приехал к нам в Куйбышев. К этому времени Дмитрий Дмитриевич Шостакович основал там Союз композиторов и попросил отца быть ответственным секретарем Союза, по существу — его личным секретарем. Отец помогал ему и в быту, и в творчестве. Например, расписывал оркестровый материал. Вместе с талантливым музыкантом Левоном Атовмяном готовил материал Седьмой симфонии. Помню, меня взяли в Куйбышевский оперный театр на генеральную репетицию симфонии.

культура: Что для Вас значил Шостакович?

Щедрин: Он для меня — бог. И как музыкант, и как человек. Он был бесконечно добр и выручал не только моих близких и дальних родственников, но и многих других людей из всевозможных бед, которые советская власть им уготовила. Стольких спас, стольким помог в самые тяжелые моменты жизни! У него на всех хватало времени. Я счастлив, что мог общаться с величайшим музыкантом и поразительным человеком и даже провести с ним вместе одно лето в Дилижане, в Армении.

культура: А было ли в Вашей жизни то, что принято называть счастливым случаем?

Щедрин: Случай был, и не один. Например: на третьем курсе консерватории я написал свой первый фортепианный концерт. Восприняли его неоднозначно. Часть комиссии была настроена «против», другая — наоборот «за». Она-то и победила, и мне предложили самому со студенческим оркестром исполнить этот концерт. Дирижировал тоже студент — Геннадий Рождественский. Концерт получил высокую оценку у публики и у ряда музыкантов. И мне, студенту, предложили сыграть этот концерт на проходившем тогда пленуме Союза композиторов, посвященном как раз молодежи. Это был Большой зал консерватории, Рождественский дирижировал уже филармоническим оркестром, словом, концерт прошел еще лучше. И я по почте получаю письмо: Секретариат Союза композиторов СССР постановил принять в члены Союза композиторов СССР Щедрина Родиона Константиновича. Для студента четвертого курса, даже без заявления о приеме — это была огромная удача и абсолютный нонсенс.

культура: Двадцать лет Вы возглавляли Союз композиторов России. Помню тот съезд, на котором Вы передавали бразды правления Владиславу Казенину, и Вашу радость — человека, как будто сбросившего с плеч тяжелую ношу…

Щедрин: Во-первых, долгие годы я оставался почетным председателем правления Союза. Во-вторых, этот Союз композиторов основал Шостакович. Союз и тогда располагался, да и по сей день находится в том же подъезде, где жил Дмитрий Дмитриевич, только пятью этажами ниже. Что делал этот Союз композиторов? Старался помочь людям. Шостакович помог очень многим — продвинуть сочинение, записать, исполнить, издать; достать путевку, устроить жену в больницу, улучшить жилищные условия — все делал Союз композиторов РСФСР. Я состою членом нескольких Академий, в том числе и Баварской — с 1976 года. В Мюнхене присутствую на их заседаниях и вижу, что там — то же самое и те же проблемы. Плюс каждый своего ученика хочет продвинуть, заказ ему дать. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в том, что такие цеховые организации абсолютно необходимы.

культура: А разве не прав был Арам Хачатурян, стоявший у истоков Союза советских композиторов, когда писал: «Оргкомитет СК СССР… — жена, с которой я прожил интересно, но мучительно. Я отдал работе в СК 11 лет. Это значит, что сейчас у меня минус 11 крупных сочинений»?

Щедрин: Нет, я не могу так сказать, и Шостакович так не говорил. Его слова: «Все, что мне отпущено Господом Богом написать, я все написал».

культура: Как Вам удается вдали от России создавать такую русскую, проникновенную, берущую за сердце музыку?

Щедрин: Комплиментарный вопрос, но я все-таки отвечу. Солнечная система у нас одна, планета очень маленькая. Люди об этом не думают, а следовало бы. Вместо этого выдумали всю эту ерунду с границами, визами, видами на жительство…Шостакович говорил, что можно писать и в собачьей будке, лишь бы были идеи!