Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

01.12.2012

В Москве прошел концерт Юрия Щербакова — музыканта, известного широкому зрителю по фильму Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2».

Гармонист, исполнитель казачьих песен и романсов, Щербаков сочетает эмоциональную пронзительность с редкой простотой и естественностью. Видимо, поэтому его так часто называют настоящим. О съемках в «Цитадели», казачьих корнях, а также о живых и мертвых песнях Юрий ЩЕРБАКОВ рассказал «Культуре».

культура: Легенда гласит, что Вы прислали свою запись Никите Михалкову. Она долго лежала у него в машине, пока однажды он не поставил диск в магнитолу. После этого Вас пригласили на съемки...

Щербаков: Я ничего не посылал. Крест ложу! В смысле — кладу...

культура: Как же все было на самом деле?

Щербаков: А я-то откуда знаю? Видимо, к нему как-то попал мой диск. Но кто передал, не знаю, честное слово. Мне Михалков понравился — как человек. А что на него наговаривают — Бог им судья. Я видел его и других людей, работавших над фильмом. Знаете, это такой сплоченный народ, как говорится, здоровый душой. И откровенный — всю правду тебе в глаза скажут.

Когда мне позвонили, я сначала сказал: «Да ну, у Михалкова сниматься... Шутники». И положил трубку. В это время как раз вышел фильм «Батюшка», я там деревенского гармониста играл. Вот и подумал, что кто-то из знакомых разыгрывает. Опять человек перезванивает: «Да я вам правду говорю!» Решил поверить на слово. Купил билет, поехал в Питер. И точно — меня там встретили, а потом повезли на съемки.

культура: И как оно — большое кино?

Щербаков: Очень интересно — как картина делается, декорации, самолеты, танки, взрывы... У всех мозги кипят. Конечно, я переживал: ё-мое, что такое, куда я попал?!

культура: Результат понравился?

Щербаков: Понравился. На съемках знакомишься с актерами, а когда фильм смотришь, там это уже герои. Стараешься видеть персонажей, а не людей, которых знаешь. Я — что, у меня там всего лишь эпизод, окопная сцена. Я простым участником был.

культура: Когда Ваш персонаж идет в атаку на цитадель, то затягивает «Имел я деньги пребольшие» — совсем не патриотическую песню. Сами выбрали?

Щербаков: Нет, мы все вместе сидели, прослушивали — там и актеры были, и Никита Сергеевич. Решили оставить эту песню. Она такая хулиганская, на драку. Кабацкими эти песни называли. Я так понял, она нужна была для настроя. Если тебе палку в руки дали и велели идти в атаку, значит, погибнешь. У немцев ведь и пулеметы, и все, что хочешь, а ты с этим черенком. Поэтому и установка у человека на кулачный бой.

культура: «Цитадель» как-то изменила Вашу жизнь?

Щербаков: Ну, я начал что-то анализировать внутри...

культура: А внешне: приглашения на концерты, популярность?

Щербаков: Какая там популярность? Я об этом вообще не думал. А концерты у меня и до этого были. Вот как сейчас — просят приехать, показать песни, которые у нас поют. Почему бы нет?

культура: Вы потомственный казак. В семье все пели?

Щербаков: У меня был прадед, 1902 года рождения, — Фома Фомич Щербаков. Хорошо помню: мне было года три или четыре, он садился на табуретку, сажал меня перед собой. И мы пели, например: «В чистом поле поневоле боец раненый лежит, над ним вьется черный ворон, то присядеть, то кружить». На праздники у прадеда собиралась вся семья. Выпьют немножко, закусят, женщины суетятся, готовят, а мужчины сидят, песни поют. Потом прадеда не стало. Все стали собираться у деда, он играл. Мне очень нравилось, как он романс начинал: «Бедная девица, горем убитая»…

культура: Вы сами в станице родились?

Щербаков: Нет, в Волжском. Дед мой приехал после войны ГЭС строить. На спор выиграл у председателя свой паспорт и ящик водки. Тот говорит: «Коня за три дня объездишь, дам тебе документ и езжай, куда хочешь». А дед до войны конюхом был. Ну, на третий день он гарцевал на жеребце перед домом председателя. Так и получил паспорт с ящиком водки в придачу. Потом распили с казаками. Пели, наверное...

культура: А сейчас в станицах поют?

Щербаков: Меньше, но поют. Когда мы были на хуторах, иной раз сидишь вечером и слышишь — песня где-то звучит. Кто-то раз — и затянет. И над рекой эхо раздается — красиво! Конечно, песня уходит. Но люди стараются, играют, чтобы не забыть.

культура: Вы ездили в экспедиции и записывали музыкальный фольклор. Исполняете на концертах песни, собранные «в поле»?

Щербаков: Да. И те, которым дед научил, и те, что сам записал. А еще мы делимся записями друг с другом — ребята, кто фольклором занимается. Я стараюсь большей частью исполнять песни своего Хопёрского округа — верхнедонского.

культура: Вы поете исключительно казачьи песни. Они Вам просто нравятся или здесь что-то личное?

Щербаков: Во-первых, нравятся. Во-вторых, никакой цели не преследуется — ни финансовой, ни какой-либо еще. Просто хочется, чтобы как люди раньше сидели, стихи читали, разговаривали, песни пели за столом. Почему сейчас такого нет? Это же интересно — посидеть с семьей, поговорить, попить чаю, а не смотреть телевизор или в интернете зависать. Почему бы не научиться мыслить вместо того, чтобы тупеть, деревенеть? Возьмите песню — это же образы. Они-то как раз у нас и утеряны. На смену им пришли телепузики. А должны быть Илья Муромец, Добрыня Никитич. Или дед, который воевал, — вот образ.

культура: Как вернуть эти образы?

Щербаков: Воспитывать надо детей. Через садики или с друзьями собираться — в голове ведь все равно что-то откладывается.

культура: Вы себя ощущаете казаком?

Щербаков: У меня в жилах кровь такая бежит.

культура: И чем эта кровь отличается от всех остальных?

Щербаков: Не знаю. Но вот приехали мы как-то в город Губкин. У нас выступление было, и мы с утра пошли в церковь. Идем по гражданке, не в казачьей одежде, а там юродивый сидит. «О, — говорит, — здорово, казаки!» Мы удивились — по нам видать, что ли? «Ну, заходите, заходите!» А мне перед этим сон приснился — храм видел, иконостас, и все как будто в движении. Заходим мы в церковь, меня как обухом по голове — я же все это уже во сне видел!

культура: Вы перед каждым выступлением в церковь ходите?

Щербаков: Ну, если не в церковь, то молитвы обязательно читаю.

культура: Сегодня со всех сторон доносится много разной музыки — и это далеко не народная песня. Вас это огорчает?

Щербаков: Порой да. Конечно, хотелось бы, чтобы иногда звучал фольклор — например, песни Отечественной войны 1812 года, это же потрясающие вещи! Походные, патриотические песни — они живые. А есть мертвые, вроде «так целуй меня везде».

культура: Мертвые, получается, более востребованы, чем живые.

Щербаков: Не знаю. Вот в Волгограде очень любят народные песни. У нас недавно прошел фольклорный фестиваль «Станица». Знаете, какое было столпотворение? Мы просили власти предоставить Центральный концертный зал, там тысяча с лишним мест. Нам отвечают: «Да кто на вашу народную песню пойдет?» И дали зал в два раза меньше. А у нас очереди за билетами стояли — как раньше в Мавзолей. В итоге многие не попали, остались на улице. Охранники стояли насмерть, безбилетных не пускали — с одного штаны стащили, другому по физиономии заехали... Так что народную песню у нас любят, поэтому и залы должны быть. Это же свое, родное.