Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

27.06.2019

Современное коллекционирование окружено тайнами и мифами. Этому невольно способствуют и сами собиратели, некоторые из которых, даже отдавая картины на выставки, избегают публичности. Нередко на этикетках скромно значится: «Из частной коллекции». Какие произведения специалисты покупают сегодня? Как борются с фальшивками? Не боятся ли потерять накопленные предметы искусства? «Культура» побеседовала с ведущими отечественными собирателями.

Сергей Подстаницкий, историк искусства, коллекционер:

— Мы с женой собираем в основном произведения русских авторов, например, портреты XVIII — начала XIX века. Есть мини-разделы, в частности, русская графика XVIII — начала XXI столетия. Или предметы, связанные с историей Покровки и ее окрестностей, — района, где живем. Я 8 лет проработал в Центре Грабаря, профессионально занимаюсь экспертизой. Случалось, на консультацию приносили фальшивые вещи. Впрочем, подделки характерны не только для России. Они появились много веков назад, вместе с арт-рынком: упоминания можно найти еще во времена античности.

Единственная цель коллекционирования — получение удовольствия. Если собираешь ради заработка, это уже инвестиционный пакет. Однако в области финансов нужно быть профессионалом, иначе прогоришь. Вообще цена на предметы искусства — размытое понятие. Сегодня произведение стоит дорого, завтра — дешево. Один человек сможет продать работу за сто рублей, другой — за тысячу.

Активно участвуем в выставках. О создании музея всерьез не думали, но в любом случае не стремимся передать произведения государству. В государственных музеях и так огромное количество экспонатов, фонды забиты. А у меня принцип: на искусство нужно любоваться, оно не должно лежать на складе.

Борис Фридман, генеральный директор компании «Микроинформ», коллекционер:

— Всегда любил советскую книжную графику. Она потрясающая и до сих пор неоцененная. Уверен, к ней еще вернутся. А потом увидел livre d’artiste, где все в одном «флаконе» — искусство, печатные издания, звездные имена. С тех пор коллекционирую «книги художников». Ищу через дилеров, с которыми сотрудничаю много лет. Не рассматриваю собрание как вложение денег, у меня не инвестиционный банк. Никогда не отвечаю на вопрос о масштабе своей коллекции. Можно иметь лишь 20 предметов, однако они окажутся важнее и значимее, чем 500.

Любовь Агафонова, арт-директор галереи «Веллум», коллекционер:

— Всегда мечтала обладать настоящим предметом культуры, аналогичным тем, что видела в музеях. В студенческие годы первые заработанные 50 долларов потратила на литографию. Хотела именно старую вещь, не современную. Коллекционирование — как вирус. Настоящая страсть, и, думаю, я не одна такая. С возрастом порой приобретает гипертрофированные формы. Тратишь взятое в долг — только чтобы пополнить собрание нужным произведением.

Думаю ли о собственном музее? Я не олигарх, зарабатываю на продаже предметов искусства. Скромные средства не позволяют приобрести помещение, отреставрировать его и открыть музей. Но мечта есть. Наверное, этого хочет каждый коллекционер. В подобном деле нужна поддержка государства или меценатов. За 20 лет существования галереи «Веллум» мне никто не помогал.

О рисках до последнего времени я не думала. Не знаю, как обезопасить коллекцию от личных финансовых проблем. Мне кажется, наше законодательство еще достаточно сырое. Все-таки в стране почти 70 лет не было частной собственности. Поэтому какие-то моменты не проработаны. Например, в Америке есть закон, согласно которому коллекционеры получают налоговые льготы. Его приняли, чтобы стимулировать приобретение предметов искусства. У нас пока такого нет.

Сергей Гридчин, основатель арт-центра GridchinHall, коллекционер:

— Я не совсем коллекционер. Для меня это просто собрание артефактов. Эпизоды бытия. Живешь и обрастаешь вещами, как корабль ракушками. Нравится, и могу себе позволить — подобных доводов вполне достаточно. Инвестиции — это более ответственно, по наитию заниматься ими не советую.

Дома окружаю себя разным искусством — от античного до современного. Не представляю себе жизни в вакууме. Главный совет по поводу фальшивок — обращайтесь к экспертам. Не доверяете одному, спросите трех. Подделок полно. За какими музеями будущее — за частными или государственными? Не знаю. Мы живем в экспериментальной стране. О будущем своей коллекции не думаю совсем, потомки разберутся. Какие риски несет коллекционер и галерист в России? Как и все, финансовые и политические. Но мы все же надеемся на лучшее.

Михаил Алшибая, руководитель отделения коронарной хирургии Национального медицинского исследовательского центра сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева МЗ РФ, коллекционер:

— Коллекционированием увлекся в 1985 году. Покупал картины художников-нонконформистов, работы стали ядром коллекции. Кроме того, приобретал вещи авторов, занимавших промежуточное положение между официальным и неофициальным искусством. Например, произведения представителей «Левого МОСХа»: Николая Андронова, Натальи Егоршиной, Натальи Нестеровой, Ирины Старженецкой, Ирины Мещеряковой. Могут подумать, что я лукавлю, но поверьте: никогда не занимался инвестициями. По поводу цели ответил бы пушкинскими словами: «Цели нет передо мною: / Сердце пусто…» Меня привлекала эпоха 1960–1980-х; художники, которые работали в нетрадиционной манере. Их эксперимент носил протестный характер, как любое подлинное искусство. По словам Жиля Делеза, настоящее произведение искусства имеет сходство с актом сопротивления: оно ломает старые рамки. Нонконформисты в то время были недооценены, это один из главных факторов, позволивших собрать коллекцию: больших заработков никогда не имел, торговлей не занимался. Иногда авторы сами дарили работы. Некоторые вещи обнаруживались… на помойке. Именно там были найдены фотографии Родченко, которые я купил у одного пьяницы. Папка со снимками пролежала у меня 20 лет, только недавно показал их на одной выставке.

Постоянно думаю о будущем своего собрания. Это ночной кошмар коллекционера. Кто-то верит в надежных наследников, способных распорядиться доставшимся имуществом. Мои дети, к сожалению, к собирательству равнодушны, поэтому на них большого расчета нет. А так хотелось бы передать вещи потомкам. Ведь, как писал Вальтер Беньямин, лучший повод начать собирать коллекцию — ​получить ее по наследству. Мечтаю, чтобы основные произведения попали в музей. Сейчас некоторые работы экспонируются в РГГУ, но я их не дарю — ​все-таки необходимы специальные условия хранения.

Что касается рисков — ​поводов для волнения хватает. У меня бывали неприятные ситуации: одна или две работы не вернулись с выставок, пропали. Впрочем, я начал собирать искусство вовсе не в тепличных условиях — ​жил в коммунальной квартире с 15 соседями. Понимал, что однажды могу прийти домой и не увидеть картин. Но сказал себе: нельзя все время испытывать страх. Если нечто подобное произойдет, постараюсь — ​хотя это невозможно — ​ни секунды не расстраиваться. Подумаю о том, как жил среди них, открывал судьбы художников. Меня ведь интересуют не сами предметы. Собрание — ​прежде всего коллекция историй. Каждое произведение или группа работ рассказывают об авторе, о создании вещи или о том, как она попала ко мне. Последнее, может быть, самое интересное. Например, «Золотого фараона» Гаяны Каждан пытался найти 12 лет. Знал, что была картина с таким названием. Потом сдался, отказался от поисков. И вдруг работа «всплыла». По следам находки сделал выставку «Эксгумация». Каждан в 1973 году покончила с собой, никто ее не помнил. И неожиданно я обнаружил прекрасную вещь, отражающую трагедию художника и того поколения в целом. Вот мой путь коллекционирования. А вовсе не развешивание на стенах полотен в дорогих рамах. Главное — ​человеческая история.