Екатерина САЖНЕВА, Кинешма — ​Москва

11.10.2016

Мать или мачеха? Приемные или настоящие родители? Еще совсем недавно на этот вопрос психологи отвечали так: попавший в сложную жизненную ситуацию ребенок должен находиться у тех, кто по-настоящему заботится о нем, любит его, кому он нужен и, конечно, с кем ему будет лучше. Но почему же все чаще обездоленные дети, которых вроде бы все вокруг пытаются спасти, становятся у взрослых яблоками раздора?

И что стоит подчас за бескорыстной материнской любовью? Разбиралась обозреватель «Культуры».

«Когда мы привезли Карину и Егора из приюта, они даже кушать нормально не умели, не видели мяса ни разу. Егор пытался съесть банан с кожурой. Карину мать поила из бутылочки растительным маслом вместо молока. Девочка в два года весила как годовалая — ​всего восемь килограммов, разве это нормально?» — ​рассказывает жительница города Кинешмы, что в Ивановской области, 42-летняя Ольга Курдюмова. В декабре 2015-го она по доброй воле стала опекуном Егора и Карины Маленьковых (фамилия изменена. — «Культура»), трех и двух лет.

Именно Егора с Кариной и рвут сейчас на части биологические и приемные родители. А заодно органы опеки, следствие, суд, журналисты. В общем, все кому не лень.

В результате скандала детей у опекунов изъяли, но не вернули родным, а поместили обратно в казенный дом. До выяснения всех обстоятельств.

Между тем против приемной мамы Ольги Курдюмовой возбуждено уголовное дело. За что? Об этом по порядку.

Любовь или расчет?

Плывущие по Волге экскурсионные теплоходы редко останавливаются надолго у здешнего причала. Маленькая уютная Кинешма почему-то не входит в границы Золотого кольца.

Старые купеческие дома, набережная с крутыми обрывами — ​каждый прохожий вам объяснит, что именно тут покончила с собой, бросившись в волны, Катерина из «Грозы», а у этого фонтана ровно восемьдесят лет назад, в 1936-м, снимались финальные кадры «Бесприданницы». Малая родина великого русского драматурга Островского, какие человеческие трагедии скрывает она сегодня?

«Мужики у нас едут вахтовым методом в Москву, возвращаются на выходные и снова уезжают. Деньги семьям привозят, но и пьют, конечно, а что еще здесь делать?» — ​вздыхают, по-волжски окая, местные женщины. Многие рожают для себя, без мужа. Так проще.

Нет работы. Нет выхода. Нет выбора. На десять простых ивановских девчонок по статистике, как известно, девять ребят. И те запойные.

На этом фоне Валерий Курдюмов слыл завидным женихом. Лыжник, спортсмен, широкоплечий и крепкий, с крутым мужским нравом — ​скажет как отрежет и, что самое главное, не пьющий ни грамма. Ни-ни. Ольга вышла за него замуж шесть лет назад, после того как овдовела, Валерий взял ее с сыном Никитой, сделал из пасынка чемпиона — ​дома на полках сплошные награды за победы на соревнованиях, кубки и медали.

«Но Никита уже почти выпускник. И вот год назад мы приняли решение удочерить, именно удочерить, маленькую девочку, дочку», — ​с тоской вспоминает Ольга Курдюмова.

«Приходим, а нам говорят, что девочек на удочерение нет, зато есть под опеку брат и сестра — ​возьмете?» — ​добавляет Валерий Курдюмов.

Малыши сразу пошли к ним на руки. «Мама Оля, папа Валера», — ​были их первые слова.

«Да, нас проинформировали, что биологические родители Егора и Карины не лишены прав, а лишь ограничены в них. Но, как нам объяснили, детей из этой семьи изымали уже дважды, а их папаша в течение года привлекался к административной ответственности аж несколько десятков раз, так что при первом же срыве ребятишек у таких непутевых заберут насовсем и отдадут нам», — ​продолжает Валерий Курдюмов.

Основным опекуном стала Ольга. «Мне в органах соцзащиты сразу сказали, что чем больше у меня будет по документам зарплата, тем лучше. Я трудилась продавщицей в магазине, и мне предлагали официальную справку на шесть тысяч рублей. Этого было мало. Поэтому, как мне посоветовали, я принесла «левую бумажку», думала, что ничего страшного, так ведь у нас многие делают».

«Так многие у нас делают» — ​бесспорно, не объяснение для следственных органов. Но такова реальность: с недавних пор в российской провинции народ валом повалил записываться в опекуны детдомовцам, брать их в семьи. И ладно бы одного-двух, а то, как кинозвезда Анджелина Джоли, пятерых, шестерых, косой десяток. Аттракцион неслыханной щедрости к чужим детям. Вот только любовь ли это или некий корыстный расчет?

Как в позапрошлом веке крестьяне принимали из приюта сирот, чтобы те становились помощниками в доме, фактически дармовой рабочей силой, так и сейчас бывает, — ​чтобы получать опекунские выплаты от государства.

Конечно, один ребенок — ​это всего лишь чуть больше пяти тысяч рублей.

Но пятеро — ​а случается и такое — ​двадцать пять тысяч…

«Как специалист, могу заметить, что семьи бывают разные, — ​считает Мария Баст, председатель Ассоциации адвокатов России за права человека. — ​Для некоторых взять малыша — ​действительно своеобразный способ заработать. В такой семье ребенок вряд ли получит что-то большее, чем крыша над головой и самое скудное питание, а суммируемые средства будут уходить на обслуживание потребностей взрослых опекунов. Именно для уменьшения подобных ситуаций пары, желающие стать патронажной семьей, заранее посещают специальные бесплатные школы приемных родителей, где им объясняют, что к чему, и заодно выявляют тех, кто к важной социальной роли совсем непригоден».

Окончили обязательную родительскую школу и Валерий с Ольгой.

«Папа Валера» сразу занялся воспитанием наследников: подъем, зарядка, кинотеатры, музей, воскресные прогулки по бору, вдоль реки Кинешемки, которая совсем не такая широченная, как Волга.

А еще железная дорога с настоящим маленьким паровозиком, бегающим по рельсам, — ​мечта любого мальчишки… Главное, ее не сломать.

Когда же все поломалось в семье Курдюмовых? Почему?

«Я его никогда не увижу»

И Антонина Имидадзе из Нижегородской области тоже не может простить себе, что не смогла уберечь приемного сына. 7-летнего Максима вернули от опекунши родному отцу, безработному, судимому, алкоголику.

«Максимка был не первым ребенком, которому я помогала», — ​рассказывает Антонина. Она сама живет в Дивеево, неподалеку от православной святыни Серафима Саровского, верующая. «Умерла подруга, осталось двое детей, мальчик и девочка, я ездила забрать их в Печоры. Из прямых родственников у ребят была только тетка по матери, монахиня, она их приютить, понятное дело, не могла», — ​Антонина взяла сирот, не требуя опекунских выплат, возилась с ними, выправляла документы. Подросшая девочка ушла затем послушницей в монастырь, мальчик поступил в кадетское училище.

Но, выпустив первых воспитанников в люди, женщина не остановилась. «Меня батюшка благословил: возьмите еще сироту! И тут Максим — ​я у них в детском доме волонтером работала, — ​крошечный совсем, рахитичный. Мать у Максимки была еще жива, но лишена родительских прав и очень больна. Вскоре она умерла от туберкулеза. Где отец мальчонки и кто он, неизвестно, брак их официально не регистрировался», — ​из Дома ребенка Антонина забрала Максимку в полтора года. Вылечила от чесотки, отмыла.

«Откуда взялся этот Котов, который представился его отцом, до сих пор ума не приложу. Судимый мужчина, выпивающий, после очередного выхода из тюрьмы пришел к инспектору опеки: предъявлять права на сына. Доказательства, что он биологический отец мальчика, по моему мнению, самые расплывчатые. Показания его дружков, уверяющих, как тот катал грудничка на велосипеде, а также признание матери Максима: перед смертью она успела сообщить органам опеки, что отец ребенка — ​именно этот человек, но правда ли это, я не знаю».

Весной 2010-го суд официально и без дорогостоящих генетических экспертиз, на основе свидетельских показаний узаконил отцовство Котова, имени которого Антонина даже не припомнит. «Котов вроде был сперва не против, чтобы Максим продолжал жить у меня. Однако от матери мальчику осталась в наследство совершенно убитая квартира… И как только я пошла в опеку и в милицию, чтобы зафиксировать тот факт, что я как опекун не пользуюсь жилплощадью ребенка, но за квартирой нужно обязательно приглядывать, поскольку Котов бывший уголовный элемент, так этот самый отец мигом перешел к активным действиям».

«Мы летом как обычно жили на даче в Дивеево, читали книжки, купались в святых источниках, — ​продолжает Антонина. — ​Вдруг мне звонит инспектор органов опеки из Нижнего Новгорода. «Приезжайте срочно», — ​уже на месте Антонине Имидадзе сообщили, что на нее поступил сигнал, идет прокурорская проверка, раз у мальчика нашелся биологический родитель, то те деньги, которая она получила как опекун за последние 10 месяцев, должны быть немедленно возвращены государству. И отказаться от них надо быстро, чуть ли не за пять минут. Женщине, по ее словам, подсунули какую-то бумагу, она подписала. «Я не советовалась с адвокатом, мне сказали, что это просто формальный отказ от денег, а не от сына», — ​как выяснилось уже потом, фактически приемная мать поставила подпись под добровольным расторжением договора об опекунстве…

«Я еще ничего и не поняла толком, а Максимка, вот умница, сразу догадался, что его забирать пришли, что кончилось наше счастье и надо прятаться, убегать, — ​мы с сотрудником опеки долго искали его по коридорам… С тех пор я прошла все суды, все кассационные инстанции. Но везде — ​отказ. Кого винить, я же сама подписала бумаги», — ​Антонина говорит, что квартиру, доставшуюся мальчику от матери, его отец, насколько ей известно, вскоре продал.

Законно ли было так распорядиться жильем несовершеннолетнего и где теперь живет Максим? У биологического родителя или снова в детском доме? Этого Антонина не знает, она по-прежнему помогает другим брошенным детям, но никак не может забыть своего белоголового малютку.

На дне

«Я не поеду к маме Наташе. Потому что там плохо. Потому что она плохая. Не поеду. Не хочу», — ​мальчик принимается громко хныкать. Девочка помладше, похожая на него, хлюпает в унисон.

Это все кадры семейной кинохроники. Вместе с веселыми днями рождения. И прогулками по парку. Ну а тут — ​из грустного. Поездка к родной маме. «Вы даже не представляете, сколько раз мы просили Наташу и Эдуарда (родители Егора и Карины. — «Культура») хотя бы увидеться с детьми… Бесполезно. Как-то пошли в театр, договорились встретиться, а они опять не явились, — ​кипятится Валерий Курдюмов. — ​Естественно, после спектакля отправились с ребятками к ним домой. Чтобы пообщаться — ​как положено, раз они родители».

Приехав специально в Кинешму, я лишь случайно застала героев дома, они сами только что вернулись из Москвы, с телешоу «Пусть говорят». Туда, рассказывают, везли на крутой иномарке, то ли из уважения, то ли чтобы по дороге не передумали, обратно ехали уже сами, поездом. Недовольные. Все получилось не так, как им виделось. Разбавленная послушными аплодисментами зрительного зала, человеческая трагедия, беда двух малышей, которым непонятно еще сколько скитаться теперь по казенным домам, обернулась досужей сплетней…

И снова съемка, выложенная Валерием в интернет. Растерянное лицо биологической мамы Наташи. Пропитое — ​папы Эдика. «Я только встала. Сама с ночи», — ​оправдывается Наталья за свое отсутствие в театре. Знает ли она вообще, что такое театр? «А покушать детям есть что-нибудь в этом доме?» — ​строго вопрошает Валерий Курдюмов. Покушать, судя по столу с грязной посудой и пустому холодильнику, нечего. «Егор, ты останешься тут жить?» — ​оборачивается опекун к мальчику. «Я домой хочу», — ​уже рыдает навзрыд голодный, по всей видимости, малыш.

Понятно, эти ужасы сняты немного напоказ — ​дабы как можно скорее доказать органам опеки, что трезвые приемные папа с мамой гораздо лучше биологических пьяниц, и Маленьковых нужно окончательно лишить родительских прав.

Понятно, что дети — ​невольные объекты манипуляции. Дернул за ниточку, мальчик заплакал. Только стоит ли будущая счастливая жизнь ребенка, этих его слез — ​здесь и сейчас?

…Биологические родители Егора и Карины прописаны на самой окраине Кинешмы. Расхристанное здание рабочей общаги. Скрипучие детские качели. Неподалеку ткацкая фабрика, где в три смены трудятся здешние обитатели. Без возможности когда-либо увидеть иную жизнь.

Сюда можно только попасть, выхода нет. Нет даже школы, куда могли бы пойти подросшие Егор с Кариной, — ​до нее надо ехать в центр полчаса на автобусе.

Пробираясь по темным лабиринтам общежития, я наконец натыкаюсь на ободранную дверь комнатки Маленьковых. Мусорный пакет здесь. Ботинки тоже. Но на стук никто не отвечает.

Я уже знаю, что и они вчера приехали со съемок из Москвы, — ​такие сентиментальные истории, семейные скандалы и дрязги вокруг спорных детей всегда востребованы публикой.

Может быть, на радостях Маленьковы пошли выпить или завалились спать?

Из соседней двери выглядывает тетка, дыша перегаром. «Хорошие родители Наташа и Эдуард. Надо им вернуть детишек. Это правильно будет. Каринка с Егором, масютичные такие, своими ножками по полу бегали… У-тю-тю… Пусть живут дома. Тут им лучше. Мать, она и есть мать», — ​философски заключает эта милая женщина.

А я, смотря на беспробудный ужас, невольно вспоминаю одну из новелл Мопассана. «В полях». Семейная пара, проезжая мимо нищей деревеньки, расчувствовавшись, решает за деньги усыновить симпатичного мальчонку из бедной многодетной семьи. Но мать гневно отказывает им. Тогда они забирают малыша из другого дома, тот вырастает богатым наследником, аристократом.

Попав как-то в места, где прошло его детство, молодой человек навещает настоящих родителей, целует их, дарит дорогие подарки. Воля случая — ​его жизнь могла быть совсем иной.

А тот, из соседней хижины, всегда гордившийся тем, что мать его не продала, восклицает с ненавистью: «Лучше бы мне и вовсе не родиться, чем быть таким, каким я стал! Когда я увидел сейчас того… каким бы я мог быть теперь… …Знайте, этого я вам никогда не прощу!»

Материнский капитал

На днях против Ольги Курдюмовой возбудили уголовное дело. За фальсификацию той самой справки о завышенной заработной плате, которую она предоставила для оформления опеки.

Ей грозит штраф, не срок. Но при любом раскладе она не сможет оставаться больше опекуном Егора и Карины. И ее муж Валерий Курдюмов не сможет.

…Судим Валерий был по молодости и глупости, последний раз так вообще защитил девчонок перед насильниками, однако — ​судим. И не очень понятно, каким образом органы опеки Кинешмы никак не учли это обстоятельство при вынесении решения о назначении опекунства.

Нет ничего тайного в маленьком городке, что рано или поздно не стало бы явным.

На мой взгляд, Валерий Курдюмов иногда уж слишком прямолинеен. Бывает прет напролом, не готов к дипломатическим переговорам, даже мне, когда я первоначально написала ему письмо, ответил категорическим отказом, объявив, что на его стороне правда и поэтому никакая помощь извне не требуется. Не исключено, что и в общении с другими участниками конфликта он вел себя так же, и поэтому случилось то, что случилось.

Громкий скандал начался с того, что Наташа Маленькова потребовала вернуть ей детишек, обещала не пить, исправиться, раскаялась, разрыдалась, заплатила с мужем все долги по ЖКХ в общаге… На этих основаниях городской суд тут же отменил ограничение в родительских правах и постановил возвратить брата и сестру кровным отцу и матери.

Курдюмовы в ответ принялись тоже громко отстаивать уже свои права на детей, к которым за год привязались и которые привязались к ним, логично мотивируя: если через месяц биородители сорвутся, то что тогда — ​малышей обратно? И что, скорее всего, как они предполагают, Наташа Маленькова польстилась на материнский капитал: Карине как раз исполнилось три годика, и пришла пора его получать. Это, кстати, целый бизнес в глухих российских городках — ​как и за какой процент полукриминально обналичить деньги, положенные государством исключительно на образование детей, улучшение квартирных условий и пенсию матери.

Собственно говоря, возмущение Курдюмовых понятно. Вот только удержать Егора и Карину при таком раскладе они не смогли.

…Малышей изымали с температурой, те кричали, просились к маме Оле и папе Валере, не понимая, почему их снова отрывают от дома и увозят в страшную неизвестность. Дети уж точно были ни в чем не виноваты.

Постскриптум. Печальное

«Я не могу детально комментировать эту историю, не знаю возможных подводных камней, скажу одно: такое бывает, — ​говорит Елена Альшанская, президент Благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». — ​Когда из проблемной кровной семьи ребенок отправлен в детское учреждение, затем к опекунам, затем снова возвращен в детдом — ​разумеется, это плохо, его дергают, передают туда-сюда, как неодушевленный предмет, наносят этим гигантскую психологическую травму. В подобных ситуациях главное — ​максимально не навредить. Обстоятельства изъятия различны. Бедность, насилие в семье, алкоголизм родителей. Хочу отметить, что у нас подчас нет программ по реабилитации пьющих семей, при том что таковых, увы, очень много. Случается, что ребенок попадает в систему, когда это выгодно самой системе, чиновникам, а не когда исчерпаны все пути реабилитации его кровных родителей. Так уж устроен закон — ​сразу пытаться устраивать в новую семью. При этом ее ведь тоже невольно вводят в заблуждение, не предупреждают: раз ребенок не усыновлен, то с ним, вполне возможно, рано или поздно придется расстаться. Если бы наши люди изначально это понимали, то немного по-другому, наверное, к этому относились».

По словам специалистов, сам переход из опекунской семьи в родную должен быть плавным: на первых порах отдавать на выходные, ходить вместе гулять, общаться, но только не так — ​инспектируя холодильники. «Если все пойдет как надо, ни в какую особенную трагедию возвращение не превратится», — ​заключает Елена Альшанская.

Но трагедия все равно есть. Эти истории не о ювенальной юстиции, не об изъятии детей из приемных и кровных семей, как я думала вначале, когда садилась писать, они — ​о любви. Что сильнее — ​любовь к ребенку или к самим себе. И готовы ли мы поступиться своими придуманными принципами ради их настоящего счастья?

Это тема, где никогда не будет однозначного «да» или «нет», хорошего или плохого, правды или лжи…

Взгляд в Зазеркалье — ​и теперь несчастные Карина и Егор зависли где-то в пространстве, ожидая, пока взрослые договорятся. Наверное, Наташа Маленькова верит, что, возвратив детей в ад общаги, она поступает верно. Ведь она их любит. Безусловно, полагает себя правым и Валерий Курдюмов — ​он искренне привязан к малышам и борется исключительно ради их же блага.

И чиновники — ​хотя нарушили все возможные инструкции, но опомнились, детей изъяли, дело возбудили. Чего же боле?

И лишь Антонина Имидадзе, встречающая названного сына только во сне, не торопится делать выводы, что такое хорошо, а что плохо…

«Я очень люблю Максимку и надеюсь увидеть рано или поздно. Но я буду помогать и другим брошенным детям. Как Бог пошлет», — ​вздыхает она.

«Не делай добра, не получишь и зла», — ​печалится и бывший опекун, а ныне фигурантка уголовного дела Ольга Курдюмова, вытирая рукой слезы. У нее теперь одна надежда — ​на нового уполномоченного при президенте по правам ребенка Анну Кузнецову.

Она мать, она сама родом из маленького города, она поймет.

Валентина ПЕТРЕНКО, член комитета Совета Федерации по социальной политике:

— Законодательство по части сохранения семьи меняется сразу, как только мы видим такую необходимость на практике. Например, сейчас готов очень полезный законопроект, направленный на то, чтобы не разлучать мать, попавшую в места лишения свободы, с грудничком. Если прежде ребенок забирался и воспитывался отдельно, то теперь до трех лет он будет жить с матерью, получать любовь и заботу, что в свою очередь благотворно повлияет и на оступившуюся родительницу.

Разумеется, надо идти дальше: продумать, как и по достижении условленного возраста сохранить этот контакт. Возможно, в каких-то случаях мать сможет носить специальный браслет или вовсе выйти на УДО. Схожая проблема касается и более старших детей, чьи родители живут по принципу «джентльменов удачи». Когда те появляются раз в полгода-год, ребенок недополучает тепла, становится замкнутым, озлобляется. Его психика ломается, ухудшаются шансы на нормальное развитие. Это порождает уже и сложности для опекунов. Я была в Школе приемных родителей во Владивостоке, где мы обсуждали передержку воспитанников в детском доме. Она происходит не потому, что опекуны не готовы их принять, а оттого, что биологические родители появляются с какой-нибудь конфеткой раз в полгода, и все. При этом не позволяют забрать ребенка, хотя сами им не занимаются.

Сейчас главенствует мнение, что маленький человечек должен расти не в детдоме, а получать воспитание в семье. В первую очередь мы, конечно, стараемся сохранить кровную ячейку общества: при необходимости помогаем с устройством на работу, решаем жилищную проблему, привлекаем психолога. Но когда все данные родителям шансы исчерпаны, а результатов нет, когда ребенку что-то угрожает, тогда, конечно, подключаем родственников, затем опекунов из числа других взрослых. На Северном Кавказе, например, вообще нет детских домов, там считается позорным, если близкие отказываются взять малыша. И нам надо продвигать такой подход по России в целом. А не так, как было в нашем недавнем прошлом либо нынче во Франции: десятки, сотни ребятишек по малейшему признаку отбираются и отправляются в детдом.

Сегодня звучит немало претензий к органам опеки, однако ювенальной юстиции у нас, по счастью, нет, на первое место ставится семья и принимаются все меры, чтобы помочь ее реабилитации и воссоединению. Нам нужно не создавать некий законодательный комбайн и косить все истории под одну гребенку, а неустанно работать с семьями, чтобы и дети, и родители в них находились в правильной психологической обстановке и семья оставалась главным очагом любви и заботы для каждого из ее членов.