Алексей ФИЛИППОВ

01.02.2022

В конце января 1547 года, 475 лет назад, умер Генрих VIII, король Англии, порвавший с католической церковью. В историю король вошел как кровавый тиран, но он же заложил основы современной Англии. Как это сочетается и при чем тут наша страна?

В английской культуре Генрих VIII занимает особое место. Количество книг, героем которых он стал, необычайно велико, здесь с ним не сравнится никакой другой исторический персонаж.

Из современных и недавно живших англоязычных авторов о Генрихе VIII писали Джин Плейди, Симона Вилар, Джудит О’Брайен, Филиппа Грегори, Карен Харпер, Кэролли Эриксон, Луиза Мюльбах и Хилари Мантел. И еще Маргарет Джордж, Виктория Холт, Элисон Уир, Бертрис Смолл, Брезгам Галинакс, Морин Питерс, Розалин Майлз, Бренда Рикман Вантрис,  Кейт Эмерсон, а также автор отличных исторических детективов Кристофер Джон Сэнсом.

И этот список далеко не полон.

Король стал любимым персонажем массовой литературы и популярной истории. Это, конечно, объясняется и тем, что у него было шесть жен. С первой из них он развелся, вторую казнил, третья умерла, четвертая получила развод, пятая отправилась на плаху, а шестая его пережила — чем не история Синей Бороды? Но его особая роль в британской исторической и культурной традиции объясняется и другими, не такими явными и банальными вещами.

Современник короля, замечательный поэт Томас Уайетт в одной из своих сатир назвал Генриха «деспотом, который правит нами, как волк овечками, свиреп и дик». Уайетт прекрасно знал короля, как и он, ухаживал за Анной Болейн. Когда та стала королевой, остался ее другом. Обвинить их в прелюбодеянии не удалось, но его все-таки заставили смотреть на то, как королеве Анне рубят голову.

В дальнейшем отношение к Генриху VIII не изменилось: в Британии ему отведено место тирана из тиранов. Порвавший с католичеством и объявивший себя главой английской церкви король отправлял на плаху своих приближенных, при нем убивали тех, кто считался еретиками, уничтожали бродяг. Универсальным средством для борьбы с бедностью стала виселица. Вместе с монастырями исчезла и связанная с ними система социальной помощи, беднякам и безработным оставалось умирать с голода — или просить милостыню. За это их и казнили.

Людей Генрих VIII погубил не так много, как наш Иосиф Виссарионович, но в национальном сознании за ним закреплена та же историческая роль. Это безжалостный автократ, изменивший страну так, что она навсегда стала другой и пошла по новому пути. Но англичане относятся к Генриху VIII гораздо спокойнее, чем мы к Сталину.

Это и понятно: между сталинской смертью и сегодняшним днем прошло шестьдесят девять лет. В Англии через шестьдесят девять лет после смерти Генриха VIII разворачивался конфликт между Яковом I и пытавшимся ограничить королевские права парламентом, отдаленной предысторией которого было правление короля-многоженца. Послесловием к этому конфликту стала гражданская война и публичная казнь сына и преемника короля Якова. В 1616 году Генрих VIII был очень актуальной фигурой.

Когда Сталин уйдет в такую же историческую даль, он тоже перестанет быть одной из болевых точек общества. Но Генриха VIII и его ближайших преемников роднит с отечественной историей не только это.

Его религиозный переворот, как и контрпереворот дочери короля Марии и случившийся при Елизавете I англиканский, протестантский реванш, напоминают о реформах Петра и истории России в ХХ веке. Наши страны, при всем их несходстве, менялись по воле одного человека, которой нечего было противопоставить.

Это истории об абсолютном всемогуществе верховной власти и эффективности революций, которые та проводит. И о том, что от одного-единственного, смертного, суетного, подверженного болезням, сомнениям и предрассудкам человека ход истории может зависеть больше, чем от сонма серьезнейших экономических и политических причин.

Если бы первая жена английского короля родила ему наследника, он бы с ней не развелся. В молодости Генрих VIII был истовым католиком, реформировать английскую церковь без этой причины он бы не стал. Вне англиканства и пресвитерианской веры иным стал бы дух британского капитализма, другой была бы страна, да и вся мировая история.

Если бы не детская психологическая травма (юный Петр видел, как стрельцы убили его родственника Артамона Матвеева), не ботик, который попался ему на глаза, царь не был бы так жесток, и у него, возможно, не возникла бы страсть к кораблям и морю.

Рэй Брэдбери был не историком, а фантастом, но в рассказе «И грянул гром», где идет речь о случайно убитой во время путешествия во времени и изменившей цивилизацию бабочке, он писал об этом.

А если взглянуть на Генриха VIII, имея в виду воздаяние и справедливость, которые отрицает наука, то его судьба может служить прекрасным доказательством Божьего промысла. В молодости он был хорош собой и силен. Получивший престол семнадцатилетний король казался идеальным рыцарем. Он сочинял стихи, был прекрасно образован.

Много воевал — ко времени Генриха VIII Англия стала периферийным королевством, и он хотел вернуть ей прежнее величие. 

В юности он казался и идеальным государем — этот король очень много обещал.

Его войны ничего не дали, страну он разорил. К концу жизни Генрих чудовищно растолстел и передвигался при помощи специальных механизмов. Он страдал от незаживающей язвы. Совесть его, очевидно, была нечиста. В старости король вновь склонялся к католичеству, и его последними словами были «монахи, монахи, монахи!». Бог весть, каких призраков вызвал к жизни его страдающий от кислородного голодания мозг и кто пришел, чтобы проводить его в последний путь.

Но в дальнейшем протестантская этика очень способствовала развитию английского капитализма. Разрыв с Римом, а значит и с католическими Испанией и Францией, обусловил островную уединенность Англии, а в дальнейшем и ставшую сутью ее внешнеполитической доктрины «блестящую изоляцию». Полную свободу действий и вечные интересы при отсутствии вечных союзников и вечных врагов.

В Генрихе VIII было сильно выражено темное, дьявольское начало. Но с учетом дальней исторической перспективы к нему применимы слова фаустовского Мефистофеля, называвшего себя частью «силы той, что без числа творит добро, всему желая зла».

И это верно в отношении многих других безжалостных автократов, от Октавиана Августа до Петра Великого, железом и кровью изменявших мир.