Андрей САМОХИН

13.12.2021

8 декабря 1991 года в местечке Вискули, в Беловежской пуще, три бывших партийных бонзы подписали приговор Советскому Союзу. А уже через четыре дня депутаты Верховного Совета РСФСР — за вычетом шести человек — этот преступный акт утвердили. Хотя, по правде говоря, все они лишь произвели «контрольный выстрел», убийство государства началось гораздо раньше. Покуда одни деятели методично, расчетливо наносили ему смертельные удары, другие воспевали вялотекущую катастрофу, перестройку, а народ тем временем пребывал в недоумении и, как водится, «безмолвствовал».

Можно только догадываться, какие мысли посещали тройку властолюбцев, росчерком золотых «паркеров» ликвидировавших СССР вместе с наследием Российской империи. Руки их слегка дрожали, но не только по причине возлияний накануне: просочились сведения о том, что лес в районе охотничьей резиденции окружен спецназом КГБ Белоруссии. Офицеры ждали приказа из Москвы от Горбачева об аресте всей банды, однако никакой команды от бывшего генсека ЦК КПСС, президента Союза ССР не последовало, хотя он был в курсе всего происходившего (как и глава вашингтонского Белого дома Джордж Буш-старший).

Горбачев, судя по всему, тоже участвовал в заговоре, недаром он отшатнулся, побледнев, когда Александр Руцкой, по его словам — через день после подписания Беловежского соглашения, предложил арестовать участников подписания как предателей Родины.

Сергей Шахрай и другие «свидетели» сговора утверждают: Союз, дескать, был к тому времени уже мертв, и они лишь «зафиксировали летальный исход»; действо в Вискулях, мол, предотвратило кровавый распад страны по югославскому сценарию. Что ж, СССР действительно был на грани гибели, распада, но еще можно было осуществить его жесткую сборку — если бы нашлись тогда хоть один умный, честный и решительный командующий военным округом и обладавший теми же качествами генерал КГБ. Да, без малого кровопролития внутри страны и большой истерики извне не обошлось бы, но страданий и смертей выпало бы на долю нашего народа несравнимо меньше, нежели от долгих последствий «мирного» краха империи.

Анализ причин распада проводился несчетное количество раз, но, несмотря на, казалось бы, детально и основательно вскрытые причины, загадка этого колоссального обрушения остается. Больше века назад на февральский крах 1917 года Василий Розанов отреагировал образцово лаконично: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три». Это высказывание неплохо подходит и к временному промежутку между операцией в Вискулях и Съездом депутатов, которые стоя аплодировали своему согласию на уничтожение державы.

Те, кто сегодня утверждает, что гибель СССР была неизбежна, выбирают в качестве главного довода самые разные аргументы. Кто-то говорит об экономическом и научно-техническом проигрыше Западу (что по меньшей мере сомнительно), другие напоминают о когда-то заложенной «мине замедленного действия» в виде права республик на самоопределение. Третьи толкуют о перерождении и предательстве элиты, апатии народа и его неверии в марксистско-ленинскую идеологию. Четвертые указывают на то, что государство было без Бога, а значит, его здание строилось на песке.

Все (кроме «первых») так или иначе правы, и сегодня мы можем с множеством фактов в руках рассмотреть предысторию катастрофы. К ее ранним истокам следует прежде всего отнести антисталинскую кампанию Хрущева, подорвавшую в народе веру к кремлевским вождям вообще, разрушение сталинской экономической модели, глупые посулы верхов наподобие обещания построить коммунизм к 1980 году. Брежневский период со всеми его экономическими достижениями и культурными радостями тоже внес свой вклад — нарастающим общественным цинизмом, моральным загниванием, которое ярко подметили писатели-деревенщики.

Короткая попытка «взнуздания» при Андропове не удалась: генсек скоропостижно скончался, однако успел привести на партийный олимп когорту будущих перестройщиков. Задумывал ли прозападные «преобразования» он сам? Бог весть. Но именно андроповские кадры «решили все».

Главный «прораб», а точнее, демон перестройки Александр Яковлев в своей книге «Омут памяти» вспоминал, как в мае 1983-го в Канаду, где автор издания был послом, приехал секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев «для перенятия сельскохозяйственного опыта». В задушевных разговорах на уединенных аллеях Оттавы уже, по-видимому, ставший агентом влияния Запада Александр Николаевич излагал Михаилу Сергеевичу тезисы вроде следующего: «Догматическая интерпретация марксизма-ленинизма настолько антисанитарна, что в ней гибнут любые творческие мысли». Именно в тех беседах, по свидетельству Яковлева, «впервые родилась идея перестройки».

В разгар «преобразований» он применил четко расписанную в методичках заокеанских мудрецов тактику идеологической диверсии: «Авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще».

Задача, в сущности, ставилась одна: развал страны через полную дискредитацию государственной идеологии и партии, ее представлявшей. Изумляться впору тому, как безоглядно устремилась к потере политической власти по прочерченной манипуляторами дорожке сама КПСС. Впрочем, часть партхозноменклатуры (верхушки комсомола и КГБ) шла, надо полагать, вполне сознательно, желая из назначенцев, калифов на час превратиться в олигархов, «потомственную» знать (многим, как видим, это удалось).

Идеологическую дезориентацию подкрепили экономическим крахом и повсеместным сепаратизмом. Знал ли Горбачев, в какую сторону «процесс пошел»? При его невыдающемся уме, кругозоре ставропольского комбайнера и непомерном тщеславии парткарьериста — вряд ли. Но те, кто его вел, хорошо представляли возможные перспективы.

К 1985 году СССР был второй по экономической и военной мощи мировой державой. В 11-й пятилетке (1980–1985) национальный доход вырос на 16,5%, объем продукции промышленности — на 20%, сельского хозяйства — на 11%. Даже пресловутое падение цен на углеводороды не вызвало коллапса в советской экономике: «нефтяная игла» не была для страны таким же тяжелым наркотиком, как впоследствии для РФ.

Куда более мощным ударом по бюджету стала горбачевско-лигачевская антиалкогольная кампания. Она не дисциплинировала, как предполагалось, а, наоборот, тотально дезорганизовала население. В 1986-м власти начали «борьбу с нетрудовыми доходами», а также «ускорение», но завершилось все это явлением НЭП-2 с потерей управляемости экономики. Пик разрушительных «реформ» пришелся на 1988-й. Тогда с подачи Политбюро был принят закон «о государственных предприятиях», по которому те получали полную свободу экономических действий: государство должно было по-прежнему снабжать их сырьем и комплектующими, а они могли заключать всевозможные договоры и не отвечать за них перед министерствами. Позже вышел закон «О кооперации», разрешивший создавать кооперативы при организациях с правом внешнеторговой деятельности за валюту.

«Прихватизация» общенародного имущества началась уже в ту пору и распространилась на многие вещи: от недвижимости — до средств производства и интеллектуальной собственности. Подпольные брежневские «цеховики» с превеликой радостью легализовались, а плановая экономика затрещала по швам. Горбачев продолжил ее добивать, обнулив громадные долги «развивающихся стран», набрав кредитов на Западе, которые довольно быстро ушли незнамо куда вместе с золотым запасом страны.

«Гласность» превращалась в разнузданность, «новое мышление» стало синонимом сдачи всех позиций на международной арене и предательства союзников. Чудовищным ударом по мировой, биполярной системе стало согласие на поглощение ГДР соседним государством, а вместе с тем — поспешный вывод ЗГВ в чисто поле (за это Горби признали в ФРГ «лучшим немцем»). Через три года после саммита Горбачева и Рейгана в Рейкьявике (октябрь 1986-го) пришел черед встречи на Мальте с Джорджем Бушем (декабрь 1989-го), где под лозунгом об окончании холодной войны состоялась фактическая капитуляция СССР перед США.

Разгул национализмов произошел в те годы тоже не сам по себе. Этот вирус был запущен извне при попустительстве, а может, и при содействии «ассистентов» из КГБ. В конце 1986-го полыхнуло националистическое «декабрьское восстание» в Алма-Ате, затем резня армян в Сумгаите (1988) — при том, что Москва проявила очень странную «нерешительность». Дальше — больше: Литва, Латвия, Армения, Азербайджан, Грузия, «народные фронты»... То, как скоро сепаратистские движения с русофобским душком оформлялись во влиятельные политические силы, говорит об их профессиональной организации, устойчивом финансировании, «иммунитете» от преследования по советским законам.

Далее зазвучали уже, по сути, финальные аккорды. Горбачев к началу 1990-х свою главную арию исполнил, и на роль солиста западные дирижеры выбрали матерого партаппаратчика, обладавшего «харизмой» и непомерной жаждой власти Ельцина. Ему оперативно скроили имидж борца с партноменклатурой, народного демократа и даже «русского националиста». Разные амплуа предназначались для максимально широкой аудитории. На этот симулякр, увы, купились многие.

Летом 1989-го писатель Валентин Распутин на I Съезде народных депутатов СССР бросил свою неосторожную, вызвавшую бурю аплодисментов фразу: «Размышляю: а, может быть, России выйти из состава Союза, если во всех бедах вы обвиняете ее». Всего лишь через год, 12 июня 1990-го, те слова воплотились в «Декларацию о государственном суверенитете РСФСР», подписанную председателем Верховного Совета Ельциным. Приоткрытый ранее ящик Пандоры распахнулся настежь, и оттуда посыпался «парад суверенитетов». И все-таки теснейшие экономические и управленческие связи разрубить было непросто, рвущиеся к власти «национальные элиты» сидели как ужи на горячей сковороде. Достаточно было одного централизованного приказа по армии, МВД и КГБ, и все самостийники в одну ночь оказались бы в местных спецтюрьмах, чтобы потом переселиться на Лубянку.

Вместо этого в спешке готовился и 17 марта 1991-го проводился всенародный референдум (с двусмысленными формулировками в бюллетенях) о сохранении СССР как Союза суверенных равноправных республик. За полупризрачную, но все-таки общность высказались 77,85% из 80% голосовавших граждан страны, что постановщиков глобального спектакля явно не устраивало.

И тогда они разыграли трагикомедию с «заточением» президента и «путчем» ГКЧП. Представление обрело черты форменного абсурда: Горбачев сам создал этот комитет, но потом — накануне подписания Новоогаревских соглашений — вдруг покинул сцену, а будто бы захватившие власть «тюремщики» ездили к нему в Форос за советами. Бредовые нестыковки тогда мало кого смутили, как и фарсовость самого «путча»: население уже либо было зазомбировано (меньшинство) демпропагандой, либо, вконец озлобившись на «коммуняк», кое-как выживало. Последнему обстоятельству сильно поспособствовала тотальная, искусственно созданная нехватка продовольствия (как в феврале-марте 1917-го). Когда магазины городов сияли чистотой пустых прилавков — стратегические склады ломились от запасов, а грузовики с продуктами опорожнялись в окрестных лесах. Злости народу добавила и «павловская» денежная реформа с отъемом у сравнительно зажиточных граждан каких-никаких заначек.

Роспуск КПСС, многосоттысячные митинги, эйфория «победы над путчистами», суетливый перезвон ельцинских функционеров с «вашингтонским обкомом», зачумленный Горбачев, от которого разбегались былые клевреты, — все это было приметами близкого финала.

Кульминация постановки произошла в Беловежье и завершилась оркестровой кодой в зале голосований Верховного Совета. Когда опустился и вновь поднялся занавес, на пустой сцене зрители увидели украшенную флажками «независимых республик» декорацию с аббревиатурой СНГ, а о «едином, могучем Советском Союзе» уже практически ничто не напоминало.

Фото: Дмитрий Соколов/ТАСС и Борис Кавашкин/ТАСС

Материал опубликован в ноябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».