Федор Алексеевич, сын Алексея Михайловича и Марии Ильиничны, в девичестве Милославской, единокровный брат Петра I, царствовавший 6 лет, родился 360 лет назад, 9 июня 1661 года. Сейчас он прочно забыт. А если бы Федор III правил долго и счастливо, мы бы жили в совсем другом мире.

В нем бы не было ни Полтавской битвы, ни Петербурга, ни известных нам русских царей, преемников Петра. Да и мировая история стала бы иной — новая, петровская и послепетровская, Россия оказала на нее очень большое влияние.

Или это не так и Московское царство пусть медленнее, но пошло бы тем же путем и в конце концов стало бы Российской империей, раскинувшейся от Черного до Балтийского морей? В пьесе Бернарда Шоу «Ученик дьявола» есть такая фраза: американские колонии оторвались от Англии «не столько в силу своих стремлений, сколько в силу закона тяжести». Так было и с допетровской Россией. Она превращалась в восточноевропейского гегемона не потому, что в ней царствовали жадные до побед и чужих земель завоеватели, не из-за особой агрессивности правящего класса, а по иной причине. Московское царство становилось сильнее, его соперники слабели, и в результате менялись границы.

До восстания Богдана Хмельницкого правительство Алексея Михайловича не имело никакого желания вмешиваться в соседскую смуту, здраво полагая, что та может обернуться татарско-казацким набегом на южные границы царства. О том, что заваривалось на Украине, Москва знала лучше Варшавы, и королю сообщили, что казаки готовы взбунтоваться. На границе развернули 40-тысячное войско — на случай вторжения орды. Но соседи были самодовольны и беспечны. На предупреждение они не обратили внимания, восстание проглядели, а оно обернулось войной на уничтожение, где не могли взять верх ни король с магнатами-«крулевятами», ни Хмельницкий. В результате Алексей Михайлович присоединил Левобережную Украину, на которой при Петре Великом сгинула армия Карла XII.

Киев Россия получила уже при Федоре Алексеевиче, при нем шли войны с гетманом Дорошенко и Турцией — это стало послесловием к военным кампаниям его отца.

Советское и постсоветское кино, от вышедшего в 1937-м «Петра Первого» до «Сказа про то, как царь Петр арапа женил» и «России молодой», а также многое множество исторических романов, приучили нас к тому, что нововведения Петра, европейские камзолы и бритье бород стали невообразимым шоком. На самом же деле европеизация шла задолго до него — вот только была неявной, «ползучей», и ради нее никого не ломали через колено.

То, что царству нужны западные технологии и военные «ноу-хау», поняли еще во время Смуты, и с тех пор войско стало реформироваться на европейский лад. В Москву прибывало все больше иностранцев, а вслед за ними пришла и европейская мода.

При дворе Алексея Михайловича давали театральные представления. Иногда он надевал европейское платье — непублично, в кругу семьи, это был своего рода «прикол». Западником был руководивший правительством Алексея Михайловича Артамон Матвеев. Фаворит и глава правительства царевны Софьи Василий Голицын в совершенстве владел латынью, мечтал преобразовать Россию на европейский лад и был сторонником отмены крепостного права. Царевна Софья, в свою очередь, тоже была знакома с латынью и отлично владела польским.

Народная масса сопротивлялась любым переменам, зато московская элита вовсе не была ригидна, она не закоснела в старых обычаях. Страна была готова меняться хотя бы потому, что у всех на памяти были события Смуты, когда поляки хозяйничали в Кремле. Лишенный престола бывший царь Василий Шуйский был провезен по Варшаве в открытой повозке, затем целовал землю перед польским королем, бил ему челом, целовал руку, приносил присягу: никто не хотел повторения этого позора, все более или менее понимали, что царство не сможет жить замкнувшись в себе самом. А Турция или Китай, к примеру, такого шока не испытали, долго жили прошлым величием, к реформам приступили поздно, проводили их непоследовательно — в результате из субъектов мировой политики они стали ее объектами.

Внутренний запрос на перемены был, к тому же те успели доказать свою пользу.

Обновленное войско Алексея Михайловича выиграло войну с Польшей, достойно показало себя в войне с еще могущественной Турцией. Разумеется, это еще не была великолепная армия Петра I. Патрик Гордон, знакомый всем по школьной программе персонаж романа Алексея Толстого, шотландский офицер из полков «нового строя», на мемуарах которого Акунин выстроил свой «Алтын-толобас», писал, что на войну с турками драгуны его полка шли с такой же охотой, «как воры на виселицу». Победить турок тогда не удалось, но и те не смогли одержать победу.

Вопрос был только в том, насколько резкими и травматичными для страны станут дальнейшие перемены.

Федор Алексеевич был спокойным, доброжелательным и очень нездоровым человеком. Пушкин никогда бы не сказал о нем: «О мощный властелин судьбы», и он «уздой железной» Россию бы не поднял на дыбы. Но Федор III отменил местничество, упорядочил властную вертикаль, начал подготовку к большой реформе армии. Запретил калечить людей, отрубая им руки, уши и носы. При нем была установлена максимальная продолжительность рабочего дня: 12 часов с перерывом на обед и послеобеденный отдых (что, впрочем, было быстро забыто).

Женой Федора Алексеевича стала дочь поступившего на русскую службу польского шляхтича Грушецкого. Она была не по-московски бойкой девушкой: завистники ее оклеветали, сказав, что «мать ея и она в некоторых непристойностях известны». Царь велел разобраться, посланники замялись, не зная, как приступить к делу, и тогда она вышла к ним сама и поручилась жизнью за собственную девственность. После их свадьбы при дворе вошло в моду польское платье и польские стрижки, и для этого не пришлось насильно обрезать бороды.

Федор Алексеевич очень любил свою энергичную и волевую жену. Она умерла через три дня после родов, младенец пережил ее на неделю — после этого царь так и не оправился. Но государству был нужен наследник, ради чего царь вступил во второй брак, — и умер через 2 месяца после венчания. Вдова пережила его на 34 года. Петр I относился к ней очень тепло, но его очень занимала одна вещь. Он лично присутствовал во время ее вскрытия — так Император Всероссийский убедился, что вдова единокровного брата сохранила девственность.

Знаток латыни и древнегреческого, Федор Алексеевич свободно говорил и по-польски. Был поэтом, разбирался в музыке. Он не стал бы героем картины Сурикова «Утро стрелецкой казни» — в силу мягкости характера и потому, что к нему у стрельцов никаких претензий не было. А после его смерти начались династические междоусобицы, и родственник Петра, воспитатель его матери Артамон Матвеев был растерзан стрельцами на глазах у десятилетнего царя. Так Петр получил тяжелую психическую травму, которая определила его отношение к людям. Он навсегда запомнил эту сцену: вой толпы, тянущиеся к Красному крыльцу в Кремле, где он тогда стоял, копья и сабли — и то, что на Артамоне Матвееве были красные сапоги.

Петр с 4 лет увлекался войной и военным делом, тогда у него и появились первые «потешные» и «Петров полк» из 50 человек. Так был задан вектор развития страны — Россия на много поколений вперед стала военной державой. В конце XVII века ставший военным советником всесильного Голицына Патрик Гордон говорит ему, что русские не воинственная нация. А в конце XVIII века в «Оде на взятие Варшавы» Державин напишет совсем иное:

На что тебе союз? — О Росс!

Шагни — и вся твоя вселенна.

Петр переформатировал и страну, и народ, заплативший за это высокую цену. Но альтернативная Россия была невозможна хотя бы «в силу закона тяжести». Столь мощной стране было тесно в старых границах. Так или иначе, она бы двинулась и к Черному, и к Балтийскому морю. К тому же все мужское потомство первой жены Алексея Михайловича родилось чахлым и нежизнеспособным. И Федор Алексеевич, и его родной брат Иван болели цингой. А у Ивана V, соправителя Петра, была еще и эпилепсия — он умер в 29 лет, разбитый параличом и полуслепой. У Федора Алексеевича не было детей, а Иван Алексеевич не оставил сыновей…