Почему важно глубокое знание и понимание истории своей страны? Как принятие «на веру» исторических концепций может подорвать национальный суверенитет? На вопросы «Культуры» ответил историк, писатель и телеведущий Дионис Каптарь.

— Сегодня очень много говорят о «переписывании истории»…

— Следует различать подделки и разночтения растиражированных и менее известных, но признанных академической наукой версий событий. Так, например, мы располагаем минимум четырьмя «редакциями» истории 1917 года — советской, белоэмигрантской, западной и современной постсоветской. Каждая традиция акцентирует разные трактовки фактов. Такие же противоречия мы видим в оценках событий 1905–1910 годов. Как к ним относиться? Как к беспорядкам, ставшим генеральной репетиции грядущих революций, или как к террористической войне против Российской империи? С советской точки зрения их активисты были героями, боровшимися с прогнившим режимом, и не случайно их имена (идейных оппонентов большевиков — эсеров), позже увековечили в топонимике. Остался непраздный вопрос: как относиться к изменникам Отечества, уничтожавшим государство в военное время?

Объективную оптику для оценки событий первой русской революции дает оболганная история Русско-японской войны, имевшей непосредственное отношение к бунту. Западная историография объясняет дальневосточные события агрессивной политикой России (и сегодня любой внешнеполитический конфликт с нашим участием списывают на нашу «агрессию»). Начинать разговор следует с того, что в 1904-м именно Япония атаковала нас под руководством английских офицеров на построенных Британией кораблях…

— А как объективно оценивать итоги Второй мировой войны? Ведь даже вопрос о Победе можно сделать дискуссионным. Нам досталась разруха, голод, обременительный буфер Варшавского договора. Америка же получила в свое распоряжение весь мир...

— Вы смешиваете разные плоскости. Несомненно, американцы достигли своих стратегических целей, мировой гегемонии. Но в нашем случае речи о ней не шло — мы защищали само существование нашей страны, нашего народа. Тут нет почвы для противоречий.

— А что можно противопоставить попыткам обвинить СССР в развязывании Второй мировой?

— Следует официально и регулярно напоминать им о преступлении Польши, совместно с гитлеровцами участвовавшей в разделе отторгнутой от Чехии Словакии. Последним стоит напомнить, что важную роль в создании ЧССР сыграла советская дипломатия. А в целом указать, что пересмотр итогов Второй мировой неотвратимо ведет к разделу стран, получивших германские территории вследствие нашей победы. Этим козырем наш МИД пока, увы, не пользуется.

— Почему подобные трактовки нашей роли в войне находят сочувствие у части нашего общества?

— Это исторический феномен, внушаемый Европой предмет веры — более двухсот лет значительная часть нашей образованной прослойки видит в Западе идеал прогресса и образ для подражания.

— Подобное принятие чего-то на веру, без критического осмысления, свидетельствует о нашей крайней слабости.

— Это объяснимо. У западников всегда имелись очевидные аргументы — богатство, светский лоск, демократические свободы; последний — самый спорный аргумент. Материальные успехи объяснялись парламентаризмом, партийной системой, социальным прогрессом, которые нам требовалось принять и усвоить беспрекословно. Между тем всякий раз получалось, что это были неприменимые у нас рецепты. При этом проводники реформ прекрасно понимали, что подрывают экономику и суверенитет, а население убеждала в том вся пропагандистская машина. Даже сегодня значительная часть общества далека от понимания того, как произошли перевороты 1917 и 1991 годов, ставшие поворотными моментами для истории страны в прошлом веке. 

Оба они сопровождались, что интересно, искусственно организованными продуктовыми психозами. Программа «Время» вела обратный отсчет тоннам запасов магазинов и складов, причем ни в 17-м, ни в 91-м с голоду никто не умирал. СССР рухнул не из-за очередей, откровений диссидентов или цен на нефть, а был демонтирован сверху. Союз уничтожили именно потому, что советская система имела мощный потенциал развития и модификации. Однако вместо анализа реальных причин и механизмов его ликвидации в общественную дискуссию вновь и вновь вбрасываются ложные предпосылки катастрофы вроде длинных очередей или нефтяных цен. Ни в средней, ни в высшей школе не разбирают реальные причины краха империи и советского проекта.

— Почему так устойчивы внушенные пропагандой трактовки исторических событий?

— Большинство людей не обладают критическим мышлением — у них все «само собой». Анализ, поиск реальных причин личных неудач, а тем более исторических катастроф, — энергозатратный процесс. До сих пор господствует мнение, что царскую Россию погубил крестьянский вопрос. Тут стоит дать сравнение наделов земли европейских крестьян и российских. До революции крестьянские общины владели гигантскими земельными фондами и ничего подобного от советской власти уже не получали. Напротив, у них изымали урожаи, а затем, доведя страну до массового голода, и землю — при коллективизации.

— При этом убедить поклонников советского проекта в преступлениях основателей СССР практически невозможно.

— Поклонники советских достижений часто ссылаются на то, чего не было. Их умами правят мифы. Например, сторонники и противники Сталина соглашаются в одном: при вожде был порядок. Одни считают его преступным, другие — благотворным. Я утверждаю, что при Иосифе Виссарионовиче царил катастрофический бардак, некомпетентность и саботаж приказов первых лиц государства. В частности, советская власть открыто признавала, что не имеет критериев для определения лиц, подлежавших раскулачиванию, — на это сетовал Михаил Калинин. Затем критерии были кое-как сформулированы и немедленно нарушены — сплошь и рядом высылали первых попавшихся людей. Начальники сибирских лагерей жаловались, что им присылали не кулаков, а босоногую бедноту. При этом повсеместно нарушались нормы перевозки, питания, и за тысячи километров, месяцы пути, теплушки превращались в братские могилы. Такой же экстремальный пример — выбивание из подследственных признательных показаний и их последующая реабилитация. Государственная система постоянно ссылалась на перегибы и ошибки, на самом же деле вместо них имела место вакханалия невежества и преступности.

— Были и иные примеры. Эвакуация предприятий на восток, налаживание производства в чистом поле, виртуознейшая логистика оборонки.

— И с этим никак не поспоришь, иначе мы бы не победили — значит, умели, могли. Но ни до, ни после идеологизированный образ тотального порядка никак не клеится с советской действительностью.

— Какое историческое событие стало дебютом в «переписывании истории» России?

— Думаю, первой «ритуальной жертвой» была якобы «позорно проигранная» Крымская война. Факт нашего поражения неопровержим, но дьявол скрывается в оттенках. Пропаганда списывала неудачу на прогнивший режим, запоздавший с военной реформой. Прежде всего, правительству вменяется нехватка нарезного оружия, между тем число соответствующих винтовок у нас и у французов, составлявших большинство в группировке противника, было сопоставимо. Кроме того, у нас имелись водные мины, превосходившие европейские аналоги ракеты системы Константинова, паровой черноморский флот. Мы столкнулись с коалицией, превосходившей наши силы, но английская армия потерпела в Крымской кампании полный управленческий и логистический крах, а итоги проигранной войны оказались не катастрофичны, однако сильно деморализовали русское общество. Значит ли это, что государство следовало ломать через колено? Конечно, нет.

— Но плюралисты в любом случае оспорят историческую трактовку: сколько людей, столько мнений. То есть, говоря по научному, объективный взгляд определяется методологически?

— Единственный верифицируемый метод — изучение истории по задокументированным фактам, не приукрашенным идеологическими установками. Правда всегда объективна и порой малоприятна. Однако человеку свойственно извлекать опыт из собственных ошибок — то же и с историческими уроками: усвоить их можно лишь в том случае, если мы отличим поражения от успехов. История не знает сослагательного наклонения, но его знает аналитика, без которой история представляется нагромождением бессвязных событий.

— Наблюдается ли «исторический раскол» внутри современной российской элиты?

— Люди, влиявшие на ход перестройки и последующих событий, остались во власти, и я не исключаю, что выявление реальных причин трагедии выявит их неблаговидные поступки. А раз так, то кристальной ясности от новейшей истории ожидать не приходится. Это понятно, но еще больше настораживает тот факт, что у нас мало исследуется советская элита, переживавшая кровавые междоусобицы до и после 37-го года. Сама конструкция советской власти была уязвима и требовала оздоровления на всем протяжении существования страны, но никакие пороки ленинской и сталинской политики не подвергались системному оздоровлению.

— В значительной степени они передались нам и сейчас — страна с фиктивной элитой и хилыми институтами управления в любой момент может пасть жертвой внутривластного конфликта.

— Соглашусь, мы являемся не просто формальным преемником СССР, а фактически его ослабленной версией. Что говорить, если не обсуждается даже концептуальный, базовый вопрос о нашем правопреемстве с исторической Родиной — Российской империей. Но если мы не решим главный вопрос о правопреемстве, постоянно будем получать усиленные советские проблемы.

— Правопреемство государству, возникшему в итоге революций 17-го года, неминуемо ведет нас к новому хаосу?

— Истории не свойственен детерминизм, она творится конкретными людьми. В мире нет устойчивых систем, любое государство может рассыпаться в прах, и лишь потом этому станут подыскивать правдоподобные объяснения. Но причины, как правило, лежат на поверхности и складываются порой в красноречивые комбинации. Живой пример — богатейшая страна мира, миллионы граждан которой живут в трейлерах, фактически на улицах, ночуя на двух квадратных метрах, как собаки. Если вспомнить массовые бунты и эскалацию конфликта американских элит, образ совершеннейшего общественного устройства на планете сразу меркнет.