Вадим БОНДАРЬ

24.10.2013

125 лет назад произошло крушение поезда, в котором ехал император Александр III. При расследовании, проводимом обер-прокурором Анатолием Кони, выявились нарушения, актуальные и сегодня: поставка некачественных строительных материалов, незаконная вырубка лесов и даже хищение государственных денег через подставные фирмы. Тогда же встал еще один злободневный и поныне вопрос: насколько допустимы публичные разоблачения высокопоставленных чиновников. 

Государь-Геркулес

29 (17) октября 1888 года Александр III с семьей и многочисленной свитой возвращался в Санкт-Петербург после летнего отдыха в Ливадии. Путь, как и сейчас, лежал через Харьков. Верноподданные горожане томились в ожидании лицезреть любимого государя — спецпоезд опаздывал на полтора часа. Это было вызвано частыми остановками для заправки водой двух паровозов, тянувших тяжелый состав. Приходилось нагонять отставание, и состав увеличил скорость до 65 верст в час. Но торжественной встрече не суждено было состояться даже с опозданием. В час четырнадцать пополудни между станциями Тарановка и Борки поезд на всем ходу сошел с рельсов... 

В момент катастрофы император, его жена Мария Федоровна, три сына, дочь Ксения и свита — всего 23 человека — обедали в вагоне-столовой. Вторая дочь, малолетняя великая княжна Ольга, находилась по соседству, в «детском» вагоне. 

«В ту минуту, когда уже подавали последнее блюдо — гурьевскую кашу — и лакей поднес государю сливки, началась страшная качка, затем сильный треск. Все это было делом нескольких секунд — царский вагон слетел с тележек, на которых держались колеса, все в нем превратилось в хаос, все упали. Кажется, пол вагона уцелел, стены же приплюснулись, крышу сорвало и покрыло ею бывших в вагоне». Так описывает это событие в своем дневнике хозяйка великосветского салона Александра Богданович. Самой ее в поезде не было, описание составлено со слов тех гостей салона, которые вместе с царем и его семьей попали в аварию — происшествие надолго стало самой обсуждаемой темой в свете. Пострадало 68 человек, из них погибло 19 (по другим сведениям 21).

В царском вагоне пали замертво два камер-лакея, стоявшие в дверях на противоположных концах трапезной, и лакей, в момент катастрофы подававший государю сливки. Однако остальным пассажирам повезло. Современники утверждали, что к чудесному спасению приложил недюжинную силу сам государь. В критический момент он успел встать и, как атлант, принял на плечи рушащуюся часть крыши, удерживая ее над головами своих домочадцев. 

«Это был поистине подвиг Геркулеса, за который ему пришлось потом заплатить дорогой ценой», — говорила впоследствии великая княгиня Ольга Александровна, имевшая в виду болезнь почек, проявившуюся у отца через несколько лет. Саму Ольгу спасла нянька — когда стенка «детского» вагона обрушилась, она выбросила ее на насыпь, и выпрыгнула вслед за ней. 

Дутая прибыль

Страна была в шоке. Еще жива была память о «невинно убиенном проклятыми нигилистами» Александре II и покушении на жизнь здравствующего монарха Александра III в 1887 году группой Александра Ульянова. Неудивительно, что мысль о теракте была первой среди газетных публикаций.

Согласно высочайшему соизволению, в Харьков была направлена следственная группа во главе с обер-прокурором Анатолием Кони. Он получил чрезвычайные полномочия с правом доклада результатов следствия лично царю. Государственная машина работала быстро и четко. Министерство путей сообщения в считанные часы предоставило все запрошенные документы, без промедления явились прикомандированные к расследованию высшие чины жандармерии, полиции, инженеры и эксперты. 20 октября поезд со следственной бригадой прибыл на место катастрофы, которое уже было оцеплено войсками — по тем временам оперативность небывалая.

Одним из первых для дачи показаний пригласили правительственного инспектора железных дорог Николая Кронеберга. Чиновник был подавлен, отвечал невпопад, а потом и вовсе замолчал. Видя, что работа не клеится, Кони предложил Кронебергу пройтись. Наедине между ними состоялся следующий разговор:

Кронеберг: Все последнее время я ходил к ним на заседания с револьвером.

Кони: К кому?
Кронеберг: В правление дороги. Мне открыто грозили расправой.

Кони: Не понимаю! Кто Вам грозил? За что?
Кронеберг: Вам известно, что через два месяца правительство выкупает дорогу? Так вот, за последние восемь лет доход правления вырос в шестнадцать раз!

Оказывается, по условиям соглашения, члену правления купцу Полякову, например, в течение шестидесяти лет правительство обязывалось ежегодно выплачивать сумму, равную среднегодовой прибыли. Хитрованы-дельцы смекнули, как раздуть прибыль — уменьшить расходы. Вместо песка сыпали шлак. Шпалы укладывали гнилые и маломерные, покупая их по дешевке. Понизили издержки на ремонт паровозов и вагонов. Экономили и на кадрах: машинисты проводили в пути по восемнадцать часов и валились с ног от усталости. Кроме того, дорогу строили очень поспешно — движение открыли на девять месяцев раньше положенного по уставу срока. 

Видя, что наступает «момент истины», опытный юрист и тонкий психолог Кони предложил: 

— Может быть, мы продолжим разговор в присутствии следователя? Вы готовы?

— Готов, — ответил Кронеберг.

Свидетелем по делу был вызван и будущий премьер-министр, а в ту пору управляющий Юго-Западными железными дорогами Сергей Витте. Он также попросил конфиденциальной встречи с обер-прокурором. В приватной беседе выяснилось, что незадолго до катастрофы министр путей сообщения Посьет и министр финансов Вышнеградский предложили выдвинуть Витте на высокий пост. Бледный, с дрожавшими руками, он твердил Кони, что будущая карьера непременно пойдет прахом, если он даст показания против столь влиятельных людей.

Несмотря на все усилия и дипломатию Кони, ему удалось добиться от Витте лишь признания того, что поезд чрезвычайной важности был составлен и следовал с грубыми нарушениями правил. Через некоторое время Сергей Юльевич круто пошел вверх...

Следствие закончено

Чем глубже копал обер-прокурор, тем больше случаев мошенничества и нечистоплотности чиновников ложилось в пухлые папки. Вскрылись факты, что члены правления Курско-Харьковской дороги барон Ган, Поляков и инженер Хлебников занимали руководящие посты еще в нескольких компаниях, с которыми заключали фиктивные сделки и обкрадывали казну. Прообраз современных подставных фирм. С тем только отличием, что тогда мошенникам не приходило в голову регистрировать компанию на паспорт какого-нибудь бедного студента или неграмотного крестьянина. 

Через месяц в Харьков, где работала выездная следственная бригада, пришла телеграмма: Александр III хотел выслушать Кони. Доклад длился около двух часов. Его описание сохранил личный друг обер-прокурора Коломнин. Картина злоупотреблений, всеобщей коррупции, безграмотности и пренебрежения должностными обязанностями, развернутая обер-прокурором, была всеобъемлющей и доказательной. Царь молча слушал. Вначале он сидел, сдвинув брови и уставившись в пол. Периодически пытался делать какие-то записи. Перо плохо писало, и царь нервно обтирал его белой тряпочкой. Затем поднялся, стал ходить по кабинету. Кони тут же вскочил, но государь приказал ему сидеть. Лицо императора то бледнело, то наливалось кровью. Лишь однажды, когда Кони поведал о том, что якобы для нужд строительства железной дороги в Харьковском уезде уничтожили почти все прекрасные леса, а древесину вывезли за границу, Александр с такой силой ударил по столу своим золотым портсигаром, что предметы, лежавшие на нем, разлетелись по всей комнате.

«Разве мыслимо — судить систему?»

Шло время, а до суда дело так и не доходило. Как-то вечером Кони столкнулся на ступенях Сената с учителем и воспитателем царствующего монарха Константином Победоносцевым. Речь зашла о будущем процессе. 

— Читал я Ваши выводы, — мрачно сказал Константин Петрович. — Ведь там не о конкретных подлецах речь, а про испорченность целого управления! Можно ли такое в суд?!

— А как же? — удивился Кони. — Неужто оставить виновных без наказания?

— Кабы только виновных! Кабы только об отдельных фактах речь! Ведь судить не людей будут — систему. Разве мыслимо такое? 

Судить систему Кони не дали. Слушания состоялись не в суде, а в особом присутствии при Государственном Совете. Первые лица страны во главе с великими князьями Михаилом Николаевичем и Владимиром Александровичем разбирали это скандальное дело. С пламенной речью выступил министр внутренних дел граф Толстой: «Можно ли допустить привлечения министра к судебной ответственности за небрежение своего долга? Доверенное лицо государя, ближайший исполнитель его воли, министр стоит так высоко в глазах общества и имеет такую обширную область влияния, что колебать авторитет этого звания публичным разбирательством и оглаской представляется крайне опасным. Это приучило бы общество к недоверчивому взгляду на ближайших слуг государя: это дало бы возможность неблагонамеренным лицам утверждать, что монарх может быть введен в заблуждение своими советниками...» И, вытащив из кармана мундира тетрадку, зачитал из нее слова Карамзина: «Худой министр есть ошибка государева: должно исправлять подобные ошибки, но скрытно, чтобы народ имел доверенность к личным выборам царским». В итоге всем высшим чиновникам в качестве «сурового наказания» был избран выговор. Для суда же, как водится, нашли «стрелочников» — разогнавших состав сверх допустимой скорости машинистов. 

Это решение требовалось еще утвердить у царя.

— Как?! — поднялся с кресла император. — Выговор и только? Удивляюсь! Но пусть будет так. Ну а что же с остальными?

— Они будут преданы суду.

— Одних судить, а другим мирволить? Уж если так, то надо прекратить это дело, я их хочу помиловать... — и царь со вздохом опустился в кресло.

После этих событий он сильно изменился. Стал необщителен, подолгу бывал один. Сын поэта Жуковского Павел Васильевич, считавшийся другом царя, как-то, встретившись с Кони в Венеции, сказал ему: «Государь не скрывает своей усталости от жизни, от управления и все более отчуждается от людей...»

Через несколько лет Александра III не стало. Поговаривали, что травмы физические, полученные им во время крушения, и моральные, нанесенные разбором этого дела, свели его в могилу. А причины катастрофы так и остались невыясненными. Хищения и прочие злоупотребления, конечно, были, но доказать, что именно они привели к крушению, не удалось.