Евгений ХАКНАЗАРОВ, Санкт-Петербург

11.05.2023

Этот проект носит клишированное название: «Рожденный революцией». Но знакомство с посудно-интерьерными раритетами показало, что все было не так просто и не сводилось только лишь к пропаганде пролетарских ценностей. Бывало и иначе: в дом попадали вещи, максимально далекие от огненных будней.

Николай Бердяев в своей работе «Судьба России» высказал следующее утверждение: «За словами идут массы. Всякая агитация в значительной степени основана на власти слов, на гипнозе слов». В случае с агитационным фарфором гегемону революции продвигаться по новым историческим путям зачастую помогали чашки, тарелки и такие вроде бы мещанские пережитки, как статуэтки и прочие безделушки. Вся эта бытовая мелочь в руках гениальных мастеров переставала быть чем-то мелким и банальным: изящный, утонченный по своей природе фарфор превращался в гипнотический манок и орудие, которое зачастую было эффективнее и мощнее пресловутого пролетарского булыжника.

В экспозиции представлены более ста предметов, но кажется, что много больше. Это не только собственно художественные изделия из фарфора, но и эскизы, книги, картины. Тематика весьма разнообразна, подзаголовок «Шедевры агитационного фарфора из частных собраний» не должен направлять мысль по шаблону: Ленин — серп и молот — Красное знамя — фабричные трубы. Хотя, конечно, и таких сюжетов множество.

Глаза разбегаются из-за разнообразия подходов к советскому фарфору первой трети прошлого века как к предмету собирательства. Далеко не все владельцы, предоставившие свои сокровища для выставки, пожелали публичности, большая часть экспонатов помечена скромно: «из частного собрания». Но взгляд сведущего в теме посетителя, скорее всего, безошибочно разделит таких анонимов по «семьям», ориентирующимся кто на имя создателя, кто на функциональность и предназначение раритета, кто на узкую тематику изображенного и изваянного. Наиболее универсальна, конечно, коллекция самой KGallery. Универсальна, но не «жадна»: публике суждено увидеть на выставке вещи подлинно музейной ценности, без проходных предметов.

Но все равно не избежать вывода: артефакты Государственного фарфорового завода — в прошлом и настоящем уже Императорского, а также какое-то время именовавшегося ЛФЗ — настоящее «собранье пестрых глав». Между тем начало Первой мировой войны и последовавшие революционные годы принесли главной российской фарфоровой мануфактуре огромное количество проблем и неприятностей. Производство оказалось в кризисе. Проблемы с кадрами, сырьем, технологиями. ГФЗ вынужденно отказался от сложной подглазурной техники, а также сосредоточился на выпуске технического и химического фарфора, который перестала поставлять Германия. Но и в такое непростое время были шаги вперед. Уже в 1924 году специальным постановлением было предусмотрено обязательное производство художественных изделий на ЛФЗ — не менее пяти процентов от всего объема продукции. В поисках замещения иностранных пигментов и красителей лаборатория завода разработала новую коралловую краску. Именно ей было суждено стать одной из наиболее узнаваемых примет агитационного фарфора. «Белья» же — чистых, нерасписанных фарфоровых заготовок: чашек, тарелок, блюд — оставалось много еще с имперских времен. Приходилось закрашивать царские клейма и наносить новые, «революционные».

Тарелки, конечно, первое, что представляется, если речь идет о советском фарфоре как идеологическом оружии. Непререкаемый лидер в этой части экспозиции — работа Михаила Адамовича «Кто не работает — тот не ест». Автор, прошедший на ГФЗ творческий путь от изображения видов старого Петербурга до сервизов «Индустриализация» и «Красноармейский», поместил на тарелку портрет Ленина по рисунку Натана Альтмана в обрамлении корешков на трудовой паек Петрогубкоммуны, а также продуктовых купонов и печати лавки, отоваривавшей их в Володарском районе Петрограда, если я правильно вчитался в этот прекрасный красноречивый фарфор. Рядом можно насладиться тарелочными изображениями Ильича производства Дулевского завода, брутально отдыхающим под гармошку анонимным красноармейцем, а также фарфоровым «ленинским» бокалом. Есть и мотив гораздо более лирического, «Свадебного» блюда. Правда, это только эскиз, зато самого Петрова-Водкина, выполненный в народной «пасхальной» традиции.

Но все же устроители экспозиции начали не с тарелок. Первой посетителей встречает монументальная ваза «Слава труду», а ее многократное отражение в зеркалах только усиливает ощущение незыблемости и вечности коммунистического созидания. Вещь, судя по всему нерастиражированная и безымянного авторства на этикетке, производит мощное впечатление — в том числе и несоответствием помпезной «эрмитажной» формы динамичному содержанию, укладывающемуся одновременно в каноны и экспрессионизма, и авангарда. Еще одна ваза на выставке привлекла мое внимание, это работа «Авангардный цирк», расписанная в 1932 году Максимом Пещеровым, — здесь все очень светло и при изобилии персонажей выглядит весьма лаконично и цельно.

Переходя к выставленным сервизам, сразу отмечаешь, какими все же быстрыми, изменчивыми были первые советские годы. Как велика разница между работами Сергея Чехонина «Маска и роза» и «Девушка и черт», созданными до 1928 года, когда автор покинул Советский Союз, и сервизом Михаила Моха «Металл», выпущенным в 1930-м. На выставке встретились настоящее «новое» искусство — впрочем, вскорости загнанное в рамки всеобщего реализма — и что-то ускользающее, погибающее в своей изящности и хрупкости, столь несоответствующей духу наступившей эпохи. Наследие Сергея Чехонина отличается принципиальной декоративностью, даже если речь идет о представленной здесь же тарелке «РСФСР» 1925 года. Имя Чехонина вообще находится в одном ряду с такими величинами, приведшими искусство в революционные массы, как Альтман, Татлин, Нарбут или Добужинский. Но в истории Государственного фарфорового завода его значение является абсолютной величиной. Воспитанник школы известной меценатки Марии Тенишевой, ученик Репина, книжный график, среди прочего автор майоликового панно для гостиницы «Метрополь», руководитель школы росписи по финифти в Ростове, Чехонин был заведующим художественной частью ГФЗ и установил эстетическую планку на чрезвычайно высоком уровне. Но в 1928 году, наверняка предчувствуя приход иных принципов в искусстве, он эмигрировал во Францию, где, в частности, сотрудничал с журналом Vogue. А в русском фарфоре изящную «чехонинскую» вязь сменили тракторы, плавильные печи, нефтяные вышки и прочие приметы индустриализации. Что, впрочем, тоже оказалось интересным.

Но это все еще пусть в недалеком, но будущем. А пока на передний план выходят фарфоровые статуэтки и фигурки, эти завсегдатаи советских этажерок, сервантов и книжных полок. Конечно, двадцатые-тридцатые годы были чрезвычайно урожайными на всевозможных красноармейцев, пограничников, летчиков и представителей угнетенных народностей — последние вообще были фишкой тех лет, на выставке мы увидим и читающего перса, и узбека, и туркменскую прачку и т.д. — поодиночке и объединенных в композиции типа «Пробуждающийся Восток». Были и повседневные персонажи той поры: от «Обнаженной с тазиком на коленях» до «Колхозного молодняка» и «Мальчика с противогазом». А еще на выставке представлены сюжеты, вроде бы никак не отвечающие принципам революционной агитации и пропаганды, а совсем наоборот. Тем не менее ЛФЗ в те годы воспроизводил работы Константина Сомова, выполненные в дореволюционные годы, — такие, например, как жеманные «Влюбленные» или «Дама с маской», которую и сейчас можно заказать на заводе. Сам Сомов, к слову, непродолжительное время являлся художественным консультантом ГФЗ. Выпускались и фигурки Анны Павловой, Тамары Карсавиной, Федора Шаляпина, Михаила Фокина, Леонида Собинова в сценических образах. Многочисленные милые, но аполитичные девочки с котиками, телятами, кроликами, разнообразная анималистика Зигрид Кульбах, включая ее симпатичнейшие звериные шахматы, — все это пользовалось спросом, а многое шло на экспорт. Что, в принципе, тоже являлось своего рода агитацией.

Отдельный зал выставки посвящен наследию двух сестер — Наталии и Елены Данько. Они прожили не так много: обе погибли от последствий истощения во время эвакуации из блокадного Ленинграда. Но это целая эпоха не только ленинградского, но и советского фарфора. Наталия Данько получила признание после оформления павильонов России на Всемирных выставках в Риме и Турине (1910–1911), возглавила скульптурное отделение ГФЗ, оформляла станции московского метро «Киевская» и «Площадь Свердлова», на ее счету более трехсот жанровых работ, многие из которых — «Враг не пройдет», «Агитаторша», «С базара», «Вышивающая знамя» — представлены в экспозиции. Елена Данько известна как художник, она расписывала работы сестры, а также была детским писателем, театральным постановщиком, книжным оформителем. Трогательные семейные портреты на фарфоре ставят человеческий акцент в этой истории, а шахматы «Белые и красные» заставляют провести перед витриной уйму времени.

В одной статье невозможно упомянуть все прекрасные имена творцов, чьи работы представлены в проекте, — получится скученно и нечитабельно, нужно идти и смотреть самим. Позволю себе только обратить внимание заинтересовавшихся выставкой на инсталляцию «Мастерская художника по фарфору», подготовленную организаторами совместно с владельцами семейной мануфактуры Юрием и Светланой Филимоновыми. Здесь можно в высшей степени наглядно проследить все этапы работы: создание объемной модели, снятие кусковой гипсовой формы, ее заливка шликером — специальной фарфоровой массой, сборку скульптуры в фарфоре. Таким образом, экспозиция становится не только интересной, но и поучительной.

Выставка «Рожденный революцией. Шедевры агитационного фарфора из частных собраний» открыта до 4 июня.

Фотографии: Евгений Хакназаров.