Живопись как приятное времяпрепровождение и 1,76 миллиона фунтов

Алексей ФИЛИППОВ

03.02.2021



Чем мы обязаны литературному и художественному дару Уинстона Черчилля

Картину Уинстона Черчилля «Сцена в Марракеше» выставили на аукцион «Кристис», оценив ее в 677 тысяч долларов. Это не рекорд, лучшей картиной Черчилля считается «Пруд с золотыми рыбками в Чартуэлле». В 2014-м она была выставлена на «Сотбис», и при начальной цене в 400 тысяч фунтов ушла почти за 1,8 млн. Сам сэр Уинстон говорил, что его картины «слишком плохи, чтобы их продавать, и слишком дороги для подарков», но это, конечно, было фигурой речи. Он часто дарил свои работы («Сцену в Марракеше» получил фельдмаршал Монтгомери), а продаваться они стали вслед за тем, как потерявший пост первого лорда Адмиралтейства и находившийся в глубоком унынии Черчилль впервые в жизни взялся за кисть.

В 1921-м, через шесть лет после того, как он начал заниматься живописью, Черчилль под псевдонимом отправил свои картины на парижскую выставку. Шесть из них были проданы, каждая принесла ему 30 фунтов стерлингов, по меркам 1921 года это были неплохие деньги. В 1 762 500 фунтах, заплаченных за «Пруд с золотыми рыбками», велик вес имени, но художником Черчилль был хорошим: современные ему художники и искусствоведы считали, что если бы он привнес в занятия живописью ту энергию и настойчивость, с какой занимался политикой, то стал бы великим живописцем.

Но для Черчилля это было хобби. Посвященное своему увлечению эссе сэр Уинстон назвал «Живопись как приятное времяпрепровождение», и почетным членом Королевской академии художеств он стал по совокупности заслуг. Как и лауреатом Нобелевской премии по литературе, которую ему присудили в 1953-м, — ее получил не только литератор, но и политик. При этом и живопись, и литература занимали в его жизни огромное место. Дочь Черчилля уверяла, что рисовал он все свободное время, и, судя по его мемуарам, делал это с огромным наслаждением.

А писал он всю жизнь, и тут его дар более чем очевиден: личный словарь Черчилля был равен 65 000 словам, большинству людей с лихвой хватает половины этого количества. Этот нематериальный капитал его кормил. Средний литературный доход Черчилля между 1929-м и 1937-м был равен 12 883 фунтам в год. Квалифицированный высокооплачиваемый специалист зарабатывал в 10–12 раз меньше. Черчилль не брезговал и литературной поденщиной, работал для газет (когда он стал знаменит, ему помогали «литературные негры»). Но лекции приносили куда больше денег, так что сочинял он не только для заработка, но и для души, потому что ему это было необходимо. Родись сэр Уинстон в наше время, он стал бы бешено популярным блогером. Популярность, давшую старт политической карьере Черчилля, принесли сложенные в предложения и опубликованные слова.

В Англии прошлого и позапрошлого веков писали очень многие — во всяком случае, по сравнению с Россией. Мемуары о Крымской войне оставили не только офицеры, но и сержанты; баловались сочинительством викторианские дамы; писали прозу британские премьер-министры: самый яркий пример — Дизраэли. Один из лучших британских военачальников, Уильям Джозеф Слим, ко времени Второй мировой войны выросший от капитана до фельдмаршала и получивший титул виконта, до 1939 года подрабатывал тем, что сочинял рассказы, он был почти профессиональным литератором. В этой роли сложно представить не только Конева или Рокоссовского, но и, к примеру, Брусилова, человека иного времени и иной культуры. Но Черчилль, все же, здесь на особицу. В нем жило очень созвучное нашему времени стремление стать действующим лицом самой интересной «движухи» и описать ее изнутри. Риск сломать шею или получить пулю Черчилль учитывал, но всерьез не воспринимал.

Литература стала одним из его призваний, писать он начал из острого любопытства к тому, что происходило вокруг, желания высказаться... И по той же причине, что и будущий маршал Слим. Ему были нужны деньги, жалованья гусарского корнета (младшего лейтенанта) не хватало. У Черчилля была влиятельная, красивая и очень обаятельная мама — леди Рэндольф Черчилль умела договариваться с издателями. Благодаря ей Черчилль быстро делал журналистскую карьеру, издавая свои репортажи отдельными книгами. Командировка на восставшую Кубу от «Дейли графикс», репортажи для «Дейли телеграф» о карательной экспедиции против восставших пуштунских племен... Репортажи о подавлении восстания Махди в Судане — тогда он принял участие в кавалерийской атаке и застрелил из маузера нескольких вражеских пехотинцев. Когда началась война с бурами, Черчилль отправился в Южную Африку в качестве корреспондента «Морнинг пост» на зарплате журналиста экстра-класса: на сегодняшние деньги она составила бы 8000 фунтов в месяц. Там он принял участие в военной операции, попал в плен, бежал — и стал национальным героем, его личная эпопея разворачивалась на фоне беспрецедентных британских поражений. Книга о его приключениях стала бестселлером, он попал в парламент — так началась блестящая политическая карьера Черчилля. Но писать он не перестал.

Впереди был его единственный роман «Саврола». Жизнеописание его великого предка, знаменитого полководца герцога Мальборо. Воспоминания. Публицистика... Большим писателем он не стал по той же причине, что и большим художником: его главной любовью оказалась политика. Но язык его книг многим обязан отточенному парламентскому красноречию Черчилля — он, безусловно, был одним из лучших стилистов своего времени, литературные труды и политическая риторика сэра Уинстона обогащали и питали друг друга.

С его несомненным литературным даром, пристрастием к построению сюжетов связаны и некоторые особенности политической карьеры Черчилля. Он был большим фантазером — порой чрезвычайно убедительным, часто опасным. Во время Первой мировой его политическую карьеру подкосила неудача Дарданелльской экспедиции, которую он пролоббировал (справедливости ради надо сказать, что в случае ее успеха падение Российской империи и крах русского фронта были бы маловероятны). В начале Второй мировой Черчилль собирался отправить английский флот на помощь Финляндии против СССР — удайся ему эта авантюра, мировая история могла бы пойти совсем другим путем.

Оппоненты из числа опытных, здравомыслящих британских политиков-тяжеловесов считали Черчилля несерьезным человеком. Им казалось, что его мысль следует за фигурами речи, что его завораживает собственная риторика — качество, присущее литераторам и ораторам-златоустам. Здравомыслящие политики полагали, что после поражения французского союзника Великобритании стоит договориться с Гитлером, обещавшим сохранить ее империю. Фюрер тоже был фантазером: он считал англичан родственным арийским народом и был готов к партнерству, при том, что Англия останется на вторых ролях. Но хватка и риторика Черчилля оказались крепче, чем у тех, кто с ним спорил.

Империя — Индия, Южная Африка, Новая Зеландия, Канада, Австралия, etc. — все равно была потеряна. Ярым противником британского империализма был не только СССР, но и, что было куда важнее, США, видевшие в раскинувшейся на полмира Великобритании сильного соперника. Долги Америке по ленд-лизу Англия, в отличие от сталинского СССР, выплатила до гроша и разорилась, из доминионов пришлось уйти. Битва Черчилля с Гитлером в конечном счете оказалась хрестоматийной схваткой добра со злом, после которой победитель не получил ничего, кроме славы и чувства исполненного долга.

И тут впору порадоваться тому, что гуманитарно одаренные люди, фантазеры, умеющие видеть и передавать на холсте красоту и рождать в своем воображении захватывающие других сюжеты, иногда делают политическую карьеру и даже оказываются на первых ролях. Страшно представить, как повернулось бы дело, окажись на месте литератора Черчилля политический функционер, принимающий решения по совокупности возможных выгод и убытков. Современные историки считают, что в мировых событиях нет предопределенности, и будущее часто зависит от одного человека, сумевшего оседлать свою эпоху, — без Наполеона, Ленина, Гитлера и Сталина мы жили бы в ином мире. Это относится и к Уинстону Черчиллю, журналисту и писателю, ставшему политиком, а потом обнаружившему незаурядный дар живописца.

Он относился к реальности, как к сюжету, который можно изменить, как к картине, которую можно переписать, — и оказался прав.

На фото на анонсе картина Уинстона Черчилля «Сцена в Марракеше»