Эгон Шиле в особом представлении не нуждается: австрийский скандалист, умерший от испанки в 28 лет, давно считается классиком. В 2017–2018 годах венская галерея Альбертина показывала работы Шиле в Пушкинском музее — вместе с творениями его учителя Густава Климта. В подборе авторов была железная логика: Шиле перенял «декадентскую» оптику своего наставника, хотя в экспериментах шагнул куда дальше. Нынешняя выставка «сталкивает» двух, казалось бы, непохожих авторов. 

Рихард Линднер — немецко-американский художник, культовый на Западе, но у нас практически неизвестный. Родился в Гамбурге, учился в Нюрнберге и Мюнхене, жил в порочном Берлине 1920-х — том самом, который увековечил в своей прозе Кристофер Ишервуд. После прихода к власти нацистов перебрался в Париж. В начале Второй мировой пытался вступить во французскую и британскую армии, был арестован по приказу гестапо. Прикованный наручниками к стулу, умудрился сбежать — выпрыгнул из окна третьего этажа.

Потом была эмиграция в Штаты, где Линднер, американец по матери, обрел новый дом. Его карьерный путь получился достаточно извилистым. В юности он хорошо музицировал, собирался быть пианистом. Позже успешно работал как иллюстратор и графический дизайнер. И только в 50 лет решился целиком посвятить себя изобразительному искусству. Успех пришел в начале 1960-х, и то случайно: творчество Линднера по ошибке причислили к модному тогда поп-арту. Сам мэтр не соглашался с подобным определением: его работы были выполнены на стыке монументальных форм, свойственных кубизму, и любви к механизмам, машинам, присущей конструктивизму. Для стиля Рихарда в итоге придумали термин «механистический кубизм». И если Шиле рисовал изломанные, деформированные тела и с помощью эротических образов исследовал глубины подсознания, то Линднер всегда оставался чуть отстраненным и ироничным. Он словно собирал и пересобирал тела из фрагментов, решая при этом какие-то свои задачи. Недаром одна из его работ открывала книгу «Анти-Эдип» Жиля Делёза и Феликса Гваттари, философов постмодернизма, критиковавших Фрейда и изучавших «машины желания».

Разница в подходах хорошо видна в произведениях, представленных на выставке. У Шиле даже изображения подсолнухов выглядят криком души. Рихард Линднер, жонглирующий образами кабареточного Берлина и порочного Нью-Йорка, не стремится к исповедальности, но предлагает зрителям сыграть в какую-то свою игру.

«Культура» поговорила с директором Музея печатной графики Олесей Сидоренко.

культура: Вы показываете тиражную графику. В чем ее особенность?

Сидоренко: Существуют интересные технологии печати, причем некоторые у нас не слишком развиты. Так получилась, что тиражной графике в России уделяли не очень много внимания. Офорты, например, делали прекрасные — были изумительные авторы. Но вот, в частности, шелкография требовала серьезного оборудования… Кроме того, в западной, особенно американской, практике четко выстроены принципы раскрутки художника. Автор, попавший в топ, делает со своих работ литографии, скульптуры — чтобы «занять» все ценовые ниши. На выставке есть ковер ручной работы, изготовленный в Индии по эскизу Линднера. Видимо, в 70-е существовала определенная мода — коврами занимались Дали, Шагал. Для Линднера соткали 20 ковров, один из них — у нас. Это тоже к вопросу о заполнении всех ценовых ниш.

культура: Почему Линднера не знают в России?

Сидоренко: Многие художники не смогли «перешагнуть» наши границы. В этом смысле задача музея — просветительская. В 1960-1980-е Линднер был звездой в Европе, даже попал на обложку альбома The Beatles «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band». Его работы по духу напоминают мне фильмы Феллини: такой же сочный юмор. И при этом — они полны любви к человеку. Линднер любит всех — худых, толстых, смешных; тайных эротоманов и аскетов, юных девушек и пожилых мужчин. Герои нравятся ему такие, какие они есть. И одновременно он «приподнимает» их над обыденностью — до высоты искусства. Вообще сначала нам в руки попала коллекция листов Шиле — литографии лучших работ, изданные Альбертиной в 1973 году. Захотелось найти художника, который выступил бы на контрасте с ним. Эгон Шиле изображает тело драматичное, не очень красивое: не идеализирует его, не «подтягивает» к канонам. А Линднер занимается совсем другими вещами: препарирует персонажей, буквально собирает «Лего»-конструктор. В центре нашей выставки — стенд с репродукцией «Витрувианского человека» Леонардо да Винчи. Это чистый «ноль», точка отсчета в изображении тела. А работы Шиле и Линднера — некие крайности.