Бурлюк на воле
24.10.2018
Музей русского импрессионизма посвятил «отцу русского футуризма» международный проект «Давид Бурлюк. Слово мне!». Поэт, издатель и художник, критик и шоумен, а главное, генератор идей — широк был человек. Казачью удаль он бросил на продвижение новаторского искусства. Владимир Маяковский считал Бурлюка своим учителем и лучшим поэтом среди художников. «...Сделал меня поэтом... Всовывал книги. Выдавал мне ежедневно 50 копеек, чтоб писать не голодая», — вспоминал Маяковский, обретший судьбоносную дружбу в стенах Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Оттуда их вместе и выгнали в 1914 году за скандальные выступления.
Потрясение устоев, как и сочетание крайностей, было фирменным стилем авангардистов. Цилиндр, костюм респектабельного буржуа — и разрисованное лицо: таким мы видим мастера на фото, вдохновивших дизайнеров выставки. Черный цвет доминирует в оформлении экспозиции, на этом фоне ярче вспыхивают картины с их буйством красок. В форме цилиндров выполнены подставки для гаджетов, позволяющих полистать сборники «Лысеющий хвост» и «Молоко кобылиц». С помощью электронных технологий воссоздано также полотно американского периода «Рабочие», от которого уцелел лишь небольшой фрагмент.
Почти нарицательное имя мастера, породившее даже глагол «бурлюкать», в сознании большинства оторвано от конкретных работ, так что выставка многих удивит. Грозный ниспровергатель авторитетов, один из авторов манифеста «Пощечина общественному вкусу» в пластической ипостаси часто ближе тем, кого он хотел «бросить с парохода современности». А вовсе не тем, кого благословил на плавание в бурных волнах футуризма — «искусства будущего», если перевести название эпохального направления творческой мысли.
В столице и прежде видели картины Бурлюка — в музеях, на тематических выставках. В начале нулевых в Московском центре искусств на Неглинной (уже не существующем) его персоналка открывала цикл «Русские художники в Америке». Нынешняя экспозиция мало совпадает с тем показом, да и неудивительно: Бурлюк был невероятно продуктивен как живописец. За сезон он делал сотни картин, ныне рассеянных по собраниям России и зарубежья.
Художник два года провел в Японии и 45 лет в США, правда, с визитами на Родину, которую никогда не проклинал и где мечтал опубликовать свои стихи — увы, безнадежно. Долгая жизнь, почти 85 лет, кажется компенсацией несправедливо краткого века его друзей, в Москве 1912 года бросавших в «Пощечине...» надменные фразы: «Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве... Академия и Пушкин — непонятнее иероглифов... С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!» Никто из «подписантов» не знал своей судьбы. Первым в 1922-м уйдет гениальный Велимир Хлебников — Бурлюк с братьями опекал его, заботливо собирал разбросанные листочки со стихами, публиковал их вопреки нежеланию «словотворца». Трагическая судьба Маяковского всем известна. Не переживет волны репрессий 1930-х еще один из этой когорты — писатель Бенедикт Лившиц, давший Бурлюку прозвище «полутораглазый стрелец». За эффектной метафорой — факт биографии: Давид Давидович потерял левый глаз в детстве, когда брат выстрелил в него из игрушечной пушки, и всю жизнь ходил со стеклянным, порой маскируя его моноклем.
Лишь Алексей Крученых, которому Бурлюк подал идею «заумного» стихотворения «Дыр бул щыл», прожил до 1968 года — почти как заокеанский посланец русского футуризма. Кстати, в консервативных Штатах художник не произвел должного впечатления. Мастер выработал умеренный «радиостиль», близкий неоимпрессионизму, а затем вернулся к тому, что сам называл «отчаянным реализмом». С него же начинается выставка: фактурные пейзажи, типичные для русского пленэризма, уютные натюрморты и подступы к экспрессионизму. В центре первого раздела «На пути к эксперименту» — спокойный натуралистический «Портрет матери» (1906) из Третьяковки. Уже в 1908 году автор выпустил листовку «Голос импрессиониста в защиту живописи». Так он повторил путь многих россиян, шедших к авангарду через школу новой французской живописи, — шаг за шагом примеряя на себя все ее этапы. Правда, нередко Бурлюк двигался вспять, будто вновь проверяя свой тезис: «Импрессионизм — вот надежда русской обновленной живописи».
Логично, что вскоре он увлекся фовизмом, и это вмиг отразило его искусство. Трансформацию в авангардиста-футуриста поясняет второй раздел «Давид Бурлюк в авангарде». Художника пьянили деформации, коллажи, попытки «отрыва от шара Земли», если вспомнить слова Малевича, с которым наш герой был дружен. Именно таков знаменитый «Портрет песнебойца футуриста Василия Каменского» (1916), напоминающий Шагала. Над поэтом-авиатором, придумавшим слово «самолет», парит муза с цветком в руке — но мог ли Бурлюк тогда же видеть картины, созданные в Витебске?
Впервые после отъезда Бурлюка из России показана «Жница» 1915 года из частной коллекции. В фактурном холсте, как писал автор, «с применением различных типов поверхности... крючковатых, занозистых», столкнулись Пабло Пикассо с русским лубком. Еще одна необычная работа создана в Америке в конце 1920-х: «Крестьянка с петухом» будто прорастает из дерева с резьбой, куда вмонтированы монеты. И это поистине шедевр, увы, ненадолго прибывший к нам из Нью-Йорка.
Хранящаяся также в США «Японка, сеющая рис» наделена множеством рук — в передаче движения мастер следовал итальянским предшественникам. Такие эксперименты он ставил уже в Стране восходящего солнца, где в 1921–1922 годах выставлялся с Футуристической художественной ассоциацией. Даже написал в соавторстве с Киносита Сайичиро книгу «Что такое футуризм. Ответ», популярную среди поклонников европейского искусства.
Много путешествуя по Японии, Бурлюк продолжал и пленэрные этюды, а порой платил дань местной традиции, как в композиции «Сидящая обнаженная» — этакой смеси Гогена и гравюры укиё-э. Переезжая в Америку, художник надеялся вновь стать «отцом», теперь уже футуризма американского, однако не преуспел. Впрочем, гибкость натуры позволила ему не пропасть в забвении. Печатался в газете «Русский голос», выпускал журнал Color & Rhyme («Цвет и рифма»), основал художественную группу, ездил в Европу и Австралию... Правда, экспозиция ограничена творческой эволюцией Бурлюка 1900–1930-х годов. Тем не менее в МРИ сумели раскрыть истинный потенциал уникальной личности. Бурный общественный темперамент, сила убеждения, чутье на таланты, организаторские способности обеспечили «полутораглазому стрельцу» не менее почетное место в истории русского авангарда, чем полотна и книги — титанам ХХ века.
