И дольше сказки длится жизнь
17.05.2017
Проект «Иван Билибин. Процветшее древо», проходящий в Музее-заповеднике «Царицыно», тянет на небольшую сенсацию. Столичной публике впервые показывают 101 экспонат из Ивангородского музея, обладателя самой внушительной коллекции художника (около 300 вещей). Шансов увидеть эти предметы в обычное время немного: Ивангород расположен в пограничной зоне (на другом берегу Нарвы — уже Эстония), и попасть туда можно, лишь преодолев бумажную волокиту. Вера Андроханова, старший научный сотрудник отдела фондов Музейного агентства Ленинградской области, объяснила, как вдалеке от столиц появилось подобное собрание.
— Пасынок Билибина Мстислав Потоцкий передал произведения и личные вещи художника государству в 1980 году. Он хотел, как рассказывал мне лично, чтобы коллекция оказалась в Ленинграде. Однако в райкоме партии ему ответили: выбирайте любое место в ста километрах. Они с женой обвели на карте круг, в который попал Ивангород. И подумали, что туда хотя бы можно добраться на поезде, идущем в Таллин.
Выставка раскрывает сказочного графика в непривычном ключе. Акцент сделан не на книжной иллюстрации, а на театральных работах. Заодно, хоть и кратко, затронут любопытный эпизод — пребывание в Египте, куда пылкий и безнадежно влюбленный мастер отправился вслед за ученицей, Людмилой Чириковой.
Надо сказать, Билибин — фигура непростая: его жизнь меньше всего схожа с судьбой тихого любителя старины. Мстислав Добужинский так вспоминал о соратнике по объединению «Мир искусства»: «...был забавный, остроумный собеседник <...> и обладал талантом, особенно под влиянием вина, писать шуточные высокопарные оды под Ломоносова. Происходил он из именитого петербургского купеческого рода и очень гордился принадлежавшими ему двумя портретами предков кисти самого Левицкого. Билибин носил русскую бородку à la moujik и раз на пари прошелся по Невскому в лаптях и высокой войлочной шапке-гречинке».
К деталям биографии можно добавить три брака, два из которых закончились крахом из-за пристрастия художника к вину. Лишь третья попытка оказалась по-настоящему удачной, хотя и здесь Иван Яковлевич проявил авантюрную жилку. Однажды мастер, расстроенный из-за отъезда Чириковой, получил теплое письмо от другой ученицы, Александры Щекатихиной-Потоцкой, оставшейся в Советской России. В ответ он отправил в Ленинград телеграмму с предложением выйти замуж, хотя не видел Александру пять лет.
Впрочем, на выставке жизненные перипетии Билибина оставлены за кадром. О них напоминают лишь некоторые экспонаты. Например, репродукция снимка первой супруги графика, ирландки Марии Чемберс, тоже художницы: она позирует в национальном русском костюме. Сам Иван Яковлевич был страстным фотолюбителем, даже шутил, что если бы во времена Микеланджело существовала камера, тот засыпал бы с ней в обнимку. Подтверждением увлечения служит винтажный Kodak, включенный в экспозицию.
Египетский период представлен предметами из собственной коллекции Билибина, в том числе открытками с переснятыми артефактами Музея в Каире. Удивительно, но одному из самых русских художников оказался созвучен пряный колорит юга. Прежде всего, Ивана Яковлевича поразил яркий и живописный мусульманский быт, однако смутно тревожило и прошлое, загадочное и утраченное: «Другой Египет — древний, величественный, непонятный и страшный — молчит, и насколько оглушительно крикливы, до боли в ушах, все эти разноцветные люди, от белых до негров, в фесках и тюрбанах, настолько же тихи и бессловесны остатки того далекого мира». Известно, что график ездил осматривать недавно открытую гробницу Тутанхамона. На память осталась акварель с изображением Долины царей (1924). Впечатления от пребывания в стране пирамид и фараонов воплотились в эскизе декорации к балету Николая Черепнина «Роман мумии» (1924).
В основном же театральные работы Билибина относятся к более позднему времени — когда он вместе с Щекотихиной-Потоцкой, искусным мастером по фарфору, перебрался в Париж. Иван Яковлевич трудился над костюмами для опер «Князь Игорь» (1930) и «Борис Годунов» (1931), а также для балета «Жар-птица» (1934). Несмотря на успех, художник всегда тосковал по родине. И когда во Франции начался финансовый кризис, принял твердое решение вернуться. Так в его творчестве вновь появились русские виды — скажем, изображение дачи в Батилимане (1940).
Финал жизни «Иван — железная рука», как называли его коллеги, сумел прочертить, не дрогнув: в войну Билибин предпочел остаться в блокадном Ленинграде, где в 1942-м умер от истощения. И, кажется, доказал, что он куда шире любых определений: будь то бонвиван, авантюрист или увлеченный национальным изводом ар-нуво «сказочный» иллюстратор.
