Живописный пируэт
12.03.2017
Столичная галерея «Наши художники» представила проект «Гельцер. Коллекция», который мог бы оказать честь крупнейшим российским музеям. Стараниями частной институции предпринята попытка воссоздать масштабное собрание картин, когда-то принадлежавшее великой балерине.
Екатерина Гельцер — звезда московской сцены, сиявшая одинаково ярко и в дореволюционной, и в советской России. Родилась в семье обрусевших немцев с крепкими артистическими корнями. После училища в 1894-м была зачислена в Большой театр, но затем на два года перешла в Мариинский — чтобы совершенствовать технику под руководством легендарного Петипа. Потом вернулась в Большой и в 1902-м пережила подлинный триумф: была возведена в ранг балерины. Много гастролировала, выступала с Нижинским в антрепризе Дягилева — артисты танцевали вальс из романтической «Шопенианы» Фокина. Гельцер ценили за сочетание отточенной техники («конек» Петербурга) и фирменной московской живости. Фрагменты кинопленки, сохранившие выступления Екатерины Васильевны, демонстрируют ее эмоциональную и энергичную манеру.
После революции прима — в отличие от многих коллег по сцене — не уехала из России. Как свидетельствуют современники, на ней держался весь репертуар Большого. Обширные гастроли и приличные гонорары позволяли не бедствовать. Очевидно, в 20-е, а возможно, и раньше, Гельцер начала скупать картины. В 1928 году она переехала в огромную, почти двухсотметровую квартиру в Брюсовом переулке в конструктивистском доме, спроектированном Щусевым. Здесь балерина прожила до самой смерти в 1962-м, продолжая приобретать понравившиеся произведения. Ее коллекция поражала воображение: точное число работ неизвестно, но их счет, как полагает известный искусствовед Лидия Иовлева, шел на сотни. Во время войны Екатерина Васильевна, оставшаяся в Москве, передала в Третьяковскую галерею 98 картин — чтобы их вместе с фондами музея эвакуировали в Пермь или Новосибирск. Была составлена опись (увы, довольно беглая). Уехали шедевры или нет, неизвестно. Точно так же покрыта тайной и дата их возвращения Гельцер. После смерти артистки наследием распоряжалась племянница Татьяна. Следы многих полотен затерялись: одни были переданы в музеи, другие перешли в частные руки и пропали из поля зрения. Реконструировать все собрание уже невозможно. Тем не менее, нынешняя выставка — первое приближение к утраченной коллекции: удалось показать около 40 работ, а в каталоге воспроизвести примерно 80.
Гуляя по залам, обнаруживаешь, что у Екатерины Васильевны был по-хорошему консервативный вкус. Родившаяся на закате XIX века, она любила искусство своей молодости. И хотя в каталоге присутствует Брюллов, главная роль в экспозиции отведена картинам Левитана, а также авторам Серебряного века. Исаак Ильич действительно занимал в сердце артистки особое место: у нее хранилось около 50 работ. Именно из собрания Гельцер в Третьяковку попал один из шедевров — «На Волге» (1888).
Произведения, составившие наследие балерины, обладали прекрасным провенансом. Порой они приобретались прямо у родственников художников: например, творения Серова — у вдовы Ольги. На выставке есть его «Натурщица с распущенными волосами» (1899). Встречаются также картины Константина Коровина, который оформлял спектакли, где блистала Гельцер. Не только выразительные портреты, но и эскизы декораций — возможно, подарки самого мастера. Кроме того, Екатерина Васильевна покупала работы мятежного Врубеля. Двойной портрет «Гензель и Гретель» (1895–1896) демонстрирует певиц Татьяну Любатович и Надежду Забелу (последняя стала женой живописца). Наконец, широко представлены авторы, входившие в объединения «Мир искусства» и «Голубая роза»: Константин Сомов, Александр Бенуа, Виктор Борисов-Мусатов, Николай Сапунов.
Революция оказалось для артистки своеобразным эстетическим рубежом: она не проявляла явного интереса к более позднему искусству — авангарду и формальным экспериментам. Всю жизнь ценившая уроки академизма, преподнесенные Петипа, Гельцер и в коллекционировании не захотела заходить на чужую территорию. Культ красоты (порой даже в ущерб содержанию), свойственный Серебряному веку, как нельзя лучше отвечал духу классического балета: эфемерного и прекрасного, закованного в изящные каноны строгих па.
