Денис БОЧАРОВ

02.10.2014

«Для меня рассеяны повсюду молодые чувственные дуры...» Ну, положим, не все были молодыми, и уж точно, среди них не преобладали дуры. Но в целом Сергей Есенин знал, о чем говорил: женщин у него действительно было много. 

Скромная, преданная поэту до последних дней (и мать его первого сына) Анна Изряднова; талантливая, исполненная чувства собственного достоинства Зинаида Райх, родившая Сергею Александровичу двух детей (Константин стал впоследствии известным спортивным журналистом); эстетствующая утонченная натура Надежда Вольпин, которая подарила Есенину последнего сына; яркая, экстравагантная Айседора Дункан; трогательная в своей исступленной любви Галина Бениславская, покончившая с собой на Ваганьковском кладбище через год после смерти поэта; очаровательная актриса Августа Миклашевская (адресат поздней есенинской лирики); вдохновительница знаменитых «Персидских мотивов» Шаганэ Тальян; последняя жена «златокудрого Леля» Софья Толстая, внучка Льва Николаевича... Имена этих и многих других женщин, в разные годы бывших музами Есенина, история до нас донесла. Но горькая ирония судьбы заключается в том, что ни с одной из многочисленных подруг поэт не был по-настоящему счастлив — и ни одну не смог осчастливить.  

«Пшеничные локоны», «глаза-васильки», «пленительный взор с поволокой» — подобные романтические эпитеты настолько прочно вошли в сознание современников поэта, что и по сей день являются неотъемлемой частью есенинской мифологии. Оно и неудивительно: кажется, в самом имени — Сергей Есенин — столько светлого, теплого, лучезарного... Между тем будничная реальность любовных похождений рязанского самородка была отнюдь не безоблачной. Донжуанский список Сергея Александровича — не столько перечень побед, сколько надрывная иллюстрация неприкаянности, беспорядочности и запутанной личной жизни. Пролетев по жизни, подобно метеору, Есенин так и не обрел обыкновенного земного счастья, о котором так часто говорил в стихах. Складывается впечатление, что тот, которому, казалось, на роду было написано одаривать окружающих радостью и самому утопать в наслаждении, ни при каком раскладе не нашел бы гармонии. Его сердце терзала смертная тоска (кстати, дотошные исследователи творчества поэта подсчитали, что суицидальные мотивы звучат в его лирике не одну сотню раз), и, похоже, бурные взаимоотношения с прекрасным полом сыграли здесь не последнюю роль.

Много женщин меня любило,
Да и сам я любил не одну, 
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину. 

Женщины не то что любили — боготворили Есенина. Ни одна из них не отвергла его, не трунила над беспутным образом жизни, не заставляла отчаиваться и сомневаться. Видимо, здесь и кроется разгадка того, что Сергей Александрович так и не познал радости обыкновенного человеческого уюта. Поэт воспринимал всеобщее обожание как должное. И поэтому изнывал от безразличия: 

И с тобой целуюсь по привычке,
Потому что многих целовал,
И, как будто зажигая спички,
Говорю любовные слова.   

Возникает ощущение, что эти самые любовные слова Есенину были в тягость. Несмотря на внушительный объем лирики, никто не писал о любви столь неистово, грубо и даже цинично: «Зацелую допьяна, изомну, как цвет», «Наша жизнь — простыня да кровать, наша жизнь — поцелуй да в омут», «Мне бы лучше вон ту, сисястую, — она глупей»... 

Словом, «Прекрасной даме» (обессмертившей имя Александра Блока, перед которым Есенин, кстати, преклонялся) в жизни Сергея Александровича места не было. Он слишком был очарован собой (хотя очарованность эта не принимала масштабов нарциссизма). Надежда Вольпин высказалась по этому поводу, возможно, лучше всех, однажды полушутя бросив поэту: «До чего же у нас с вами сходный вкус! Я люблю Сергея Есенина — и вы любите Сергея Есенина».