Алексей КОЛЕНСКИЙ, Вологда

10.08.2023

Материал опубликован в №7 печатной версии газеты «Культура» от 27 июля 2023 года.

Какие секреты открывает и таит колокольный звон церквей? Как приобщиться к древнему ремеслу? «Культура» побеседовала с главным вологодским звонарем и певцом хора областной филармонии Олегом Тимофеевым.

— Как вы стали звонарем?

— В середине девяностых учился в музыкальном училище по классу духовых и ударных, времена были трудные, и я откликнулся на приглашение стать певчим в вологодском кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы. Как-то проходя по мосту, услышал колокольный звон с кремлевской колокольни — поднялся, разговорился: как живете, где научились? «Все сами, — говорят, — заходи, научим!» Если копнуть глубже... Наверное, дело в том, что я из поколения малолетних антисоветчиков. Родился в 1974-м, увлекался музыкой, религиозной культурой, иконами. Когда вместо прежних комсомольцев пришли новые деятели, понял: ничего не меняется, надо оставаться во внутренней эмиграции и искать отдельную нишу. С 1997-го увлекся звонарским искусством. На тот момент ансамбль колокольни Софийского собора существовал уже восемь лет.

— Обучались по особой нотной грамоте?

— Изначально звонари следовали народной вокальной традиции, передавали мастерство из рук в руки. Ноты появились в конце XIX века, вместе с исследователями традиции. В частности, их записывал известный виртуоз и теоретик русского колокольного звона Константин Сараджев. Мы, увы, не застали ровесников века — старичков, звонивших в Псково-Печерском монастыре, Ростове Великом и московских колокольнях, — изучали звоны по нотам и собственной «физике».

— Каждая развеска колоколов уникальна, а значит, вам всякий раз заново приходится выстраивать их созвучие?

— Да, каждая историческая колокольня имеет уникальный подбор и развес колоколов — тут нужна высокая адаптивность. Сейчас технологии позволяют заказывать наборы бил, которые будут схожи, как детдомовцы. Раньше же колокола закупались постепенно, звонницы формировались десятилетиями, даже столетиями, но опытные звонари поймут их за несколько минут.

— Какая колокольня стала любимым инструментом вашего ансамбля?

— Та, на которой чаще звоним, — наша, софийская, у нас 24 колокола!

— Каждый из пяти участников ансамбля звонит в свою группу?

— Колокольня — наш общий индивидуальный инструмент; мы просто обязаны все усвоить, овладеть всеми колоколами.

— Можно ли сказать, что вы достигли уровня прежних виртуозов?

— Традиция — вещь, которая живет во времени и немного меняется вместе с ним, мы стараемся ее сохранять.

— Существует ли годовой круг звонов, приуроченных к праздничным и будним дням православного календаря?

— В Церковном Уставе прописано, когда и как бить; звонов не так уж много, но есть несколько исполняемых один или два раза в год.

— Какую роль играли звоны в дохрамовую эпоху?

— Сигнальную, они звали на молитву. В древние времена били дубинами в подвешенные на столбах деревянные палки, затем появились металлические била, в послемонгольский период — византийские колокола, потом — европейские... Приезжали мастера, обучали местных литейщиков и звонарей, а наша традиция развивалась в связи с изменениями технологий литья. К XVIII веку в России образовались прекрасные умения, и сейчас эти колокола звонят и в Ростове Великом, и в Московском Кремле, и у нас.

— С каким самым древним колоколом вам довелось пообщаться?

— Наверное, главное открытие случилось в Псково-Печерском монастыре. Там находятся колокола XVII–XVIII веков с очень интересной технологией звукоизвлечения. Мы бьем в языки, а они в очеп — веревкой, привязанной к раскачивающей колокол балке. Язык свободно болтается, и внятно звонить довольно непросто. В России чаще звонят в языки — они позволяют извлекать более филигранные звуки. Самый мощный колокол, с которым довелось познакомиться, — ростовский «Сысой». Он весит 4 тысячи пудов, около 65 тонн, его раскачивают вдвоем, а самый интересный — тысячепудовый Успенский колокол Московского Кремля. Он висит довольно низко, в него нужно заходить и качать изнутри. Казалось бы, звук должен оглушать, но эта масса создает накатывающие волны: звон словно замирает вокруг тебя, это очень мощное ощущение.

— Существует ли опасность оглохнуть?

— Многое зависит от того, как извлекаешь звук: принцип «громче крикнешь — дальше слышно» тут не работает. Древние архитекторы — умные люди, все акустически просчитывали и промеряли. Современные же колокола, случается, лязгают по ушам.

— Искусство отливки сегодня не на высоте?

— Напротив, и сегодня делают вполне достойные инструменты. Промеряют древние колокола, создают профиля и сплавы, и все-таки копии дают несколько иной звук вследствие их чистоты. Раньше было больше глиняных примесей и повсюду лили несколько по-разному.

— Существуют профессиональные фестивали колокольной музыки?

— Да, с девяностых годов, их довольно много. Мы делимся опытом, но конкурсы практически не проводятся — мериться силами у церковных людей как-то не принято. Правда, в Каменск-Уральском действует Уральский колокольный центр, проводящий конкурсы специально для своих выпускников и студентов, это довольно интересно.

— Много ли в России звонарских школ?

— Да, как правило, они образуются при семинариях и духовных училищах, в каждой программе свои нюансы.

— В ваш цех все активнее приходят женщины?

— И девушки, и даже дети, очень талантливые, звонящие лучше взрослых.

— На какую творческую встречу вы пригласили бы неофита?

— Например, в столичный Данилов монастырь, там служат люди, как и я, начинавшие в девяностые годы. Многое связано с географическим положением — в Москве несколько школ, есть хорошие в Екатеринбурге и Ярославле, а в ютубе сегодня можно услышать всех и отовсюду.

— Дарит ли работа мистические чувства?

— Очищает ум, ведь человек — существо по большей части иррациональное: на нас влияет звук, свет, цвет, форма, тактильные ощущения.

— Но восприятие классической музыки подразумевает некое психоэмоциональное соавторство, а колокольный звон буквально обдает нас из заоблачной выси...

— Разумеется, церковь — не оркестр: колокольный звон приходит к человеку сам, человек, может, и не сразу в храм зайдет, но прислушается, глядишь — отступят житейские волнения, и мысли обратятся к Создателю... Тут все работает исподволь.

— А что влияет на вас в большей степени — процесс звукоизвлечения или качество наступающей тишины?

— Важно и то и другое. Как исполнитель, я должен звонить достойно и внятно, а человек со стороны больше ориентируется на понятность, но мистическое сознание в любом случае творит с нами великие вещи.

— Хоровое пение так же очищает душу?

— Безусловно. Это прекрасная вещь, завязанная на резонанс наших частот в голове, груди, животе, доставляет и огромное физическое удовольствие. Равно как и работа на колокольне — звонари не занимаются нелюбимым делом.

— Звонарство — это и духовная практика, и искусство, и приключение...

— Каждая колокольня — отдельный мир звукосочетаний. Недавно мы побывали в костромском Железноборовском монастыре, вроде ничего особенного: ну, колокольчики висят, — а так все хорошо подобралось, что хотелось сутки звонить, до того успокоительно. У каждой колокольни свой голос, настраивающий на что-то особенное: где-то веселенькое, хоть плясовую бей, а где-то хочется звучать тихо-тихо и долго-долго.

— Каждая колокольня — особый инструмент, а окружающий ее ландшафт — акустический резонатор!

— Это так, колокольня — звуковое лицо храма, но порой современные бетонные церкви неудачно резонируют с жилыми кварталами. В лесах и на природных возвышенностях — иное дело; тут уместно сравнение с цифровым и аналоговым звуком. Не каждый звук человек слышит ухом, что-то грудью, или животом, или пятым чувством. Все наши органы — единый аналоговый инструмент, не предназначенный для употребления цифровых раздражителей души. И все-таки человек относится в колокольному звону иначе, чем к физической акустической волне.

— Недаром с колокольным звоном связано немало легенд, и Москва звалась городом сорока сороков. Сегодня даже невозможно вообразить себе этот симфонический звук; а сохранились ли на Руси города, где звонари регулярно составляют концерты?

— Да, на вологодской Соборной горке три храма на расстоянии ста метров — у нас радостный пасхальный перезвон. Правда, раньше колокола были слышны за 20 верст, а сейчас звуки поглощает фоновый шум, но так бывает не везде. Недавно мы побывали в усадьбе Островского, а в паре километров стоит деревенский храм в Николо-Бережках — и звук летит прямо по лесу: идешь и не понимаешь, откуда звон, — прямо райская радость.

Фотографии предоставлены Олегом Тимофеевым.