Максим СОКОЛОВ, публицист

05.12.2019

Длившееся без малого полтора года следствие по делу трех юных сестер Хачатурян, убивших отца, закончено — ​материалы переданы прокурорским для утверждения, затем будет суд.

Следствие разделило сестер. Старшие, 21-летняя Ангелина и 20-летняя Крестина, пойдут на процесс с тяжелой 105 ст. УК РФ — ​«Убийство по предварительному сговору». Что исключает более мягкую статью об убийстве в состоянии аффекта, ибо сговор и аффект — ​вещи несовместимые.

Касательно младшей, 18-летней Марии, следствие установило, что на момент совершения убийства она пребывала в состоянии невменяемости. Ее — ​если суд согласится со следствием — ​ожидает принудительное лечение в спецпсихбольнице.

Такое разделение соучастниц несколько необычно, ибо речь идет о том, что в старинном праве называлось «убийство скопом». Типа убийства конокрада в русской деревне или убийство Цезаря на форуме, где ответственность преступников равна. Все приложили руку, трудно даже установить, кто нанес смертельный удар, и еще труднее — ​кто в момент нападения скопом был в себе, а кто не в себе. Но наше следствие более проницательно.

Гуманно оно или нет, сказать трудно. Можно считать, что гуманно, поскольку хотя бы младшую сестру постарались «отмазать» от тюрьмы (хотя психиатрическая лечебница немногим лучше). Можно считать, что не очень гуманно, ибо старшая и средняя сестры такой «отмазки» не удостоились.

Во всяком случае, следившие за ходом дела оказались смущены, ибо по преимуществу ожидали какой-то более мягкой диспозиции. Возможно, милость к павшим еще будет явлена в суде, а может быть, и нет.

Дело во всех отношениях сложное, судейские будут стоять перед антиномией — ​и даже не одной.

Начать с того, что, с одной стороны, отцеубийство искони считалось самым тяжким преступлением. В Кодексе Наполеона — ​уже и не Средние века — ​отцеубийство было выделено в особый состав и каралось крайне сурово. Нарушение заповеди «Чти отца своего» (причем без уточнения, относится это лишь к доброму папаше или ко всякому, даже и весьма недоброму) рассматривалось как окончательное попрание законов Божеских и человеческих.

С другой стороны, английский романтик Шелли писал об аналогичном убийстве, случившемся в 1598 году в Риме: «Некий старик, прожив жизнь в распутстве и беззакониях, в конце концов проникся неумолимою ненавистью к своим собственным детям; по отношению к одной из дочерей это чувство выразилось в форме кровосмесительной страсти, отягченной всякого рода жестокостями и насилием. Дочь его, после долгих и напрасных попыток избегнуть того, что она считала неизгладимым осквернением души и тела, задумала наконец, с своею мачехой и братом, убить общего их притеснителя».

Личность хоть Франческо Ченчи, хоть — ​420 лет спустя — ​Михаила Хачатуряна вызывает тяжелые чувства. Тем более сходство между семейством Ченчи и семейством Хачатурян поражает совпадением в деталях. То же длительное и граничащее с полным попустительством бездействие органов — ​как папской, так и российской юстиции. То же распутное опьянение своей безнаказанностью — ​«у меня-де все схвачено». Те же жуткие подробности хаотического убийства скопом, когда все идет сумбурно и не по плану.

И поставьте себя на место судейских: изуродованная жизнь дочерей и ужасное отцеубийство. Что перевесит?

К этому следует добавить дополнительную сложность, связанную с диаспоральным колоритом данной истории. Хорошо это или не очень хорошо, но, когда уголовное дело сцеплено с сильной и влиятельной диаспорой, она принимает самое деятельное участие в обсуждении — ​и не только обсуждении — ​случившейся трагедии. Поэтому, кроме сложностей общего характера, сближающих ситуацию с романтической трагедией «Ченчи» и романом «Братья Карамазовы», здесь еще есть и будет дополнительный национальный оттенок. Как если бы Федор Павлович Карамазов оказался к тому же и представителем диаспоры.

Наконец, процесс трех сестер попадает в резонанс с вызывающим очень серьезные споры законопроектом о профилактике семейно-бытового насилия. Дело тут, правда, не вполне подходит под идеологию законопроекта, берущегося регулировать отношения, не предусмотренные ни уголовным, ни административным кодексом, тогда как в казусе Хачатуряна с самого начала хватало и уголовщины, и тем более административщины. Да и непонятно, кто тут объект насилия — ​покойный отец или его дочери.

Правда, это вряд ли кого остановит. При обсуждении громких дел о семейном насилии юридический здравый смысл — ​первое, что отключается. Начинается неистовой силы давление на эмоции, что так же не будет способствовать рассудительному судоговорению.

Так что Михаила Хачатуряна будут еще долго поминать.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции