Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

16.10.2018

Номенклатурная семья. Отец разрабатывает какое-то страшное биологическое оружие («новичок»?), домочадцы намереваются отметить Новый год на даче под блокадным Ленинградом. Сын привел с собой голодную девушку Машу, дочь — ​малознакомого мужчину (видимо, сытого). Бессовестные персонажи, которые смеют есть в три горла, когда весь город голодает, решают сложные вопросы — ​как приготовить курицу без кухарки и можно ли выставить на стол все блюда на глазах у Маши. Таков сюжет «черной комедии» Алексея Красовского. Разумеется, разгорелся скандал. Но важна тут не только общественная реакция.

К фактуре возникают вопросы: почему семья не оказалась в эвакуации, ведь отец занимается разработками, которые должны вестись где-нибудь в Перми или Челябинске, но никак не в десятке километров от линии фронта? Зачем, делая фильм о бесстыдстве, было красть у Андрея Тарковского из «Зеркала» курицу, которую там никак не могли зарубить, а тут — ​никак не могут приготовить?

Вспомним: пять лет назад несколько недель обсуждали опрос телеканала «Дождь» о том, «стоило ли сдать Ленинград». Писались статьи и жалобы, устраивались телемарафоны, сталкивались возмущенные и возмущенные возмущением. Дело было в том, что либеральная общественность казалось значимой группой, и обычные люди искренне опасались, что она может победить.

Сегодня ничего подобного нет и близко, никто не думает, что снятый на 127 тысяч рублей, собранных на краудфандинговой платформе, фильм, целью которого, очевидно, является борьба с «победобесием», в состоянии изменить отношение общества к блокаде.

Показательно, что тусовочный режиссер не нашел спонсора из числа компрадорских любителей ткнуть Россию побольнее, чтобы рассказать потом об этом как о шутке «уважаемым людям». Никто не захотел связываться, себе дороже выйдет. Собранная на открытой платформе сумма настолько отличается от запрошенных им 1,5 миллиона рублей и от того, что сегодня выручают в Сети хорошие люди на любой самый завалящий проект, что в очередной раз становится понятно: времена, когда всякий плевок в Родину автоматически обеспечивал аплодисменты, гранты и премии, прошли.

Мы действительно дожили до этой эпохи. Поделка о блокаде — ​не первый русофобский проект, который не продается, но, пожалуй, самый показательный, самый химически чистый.

Дело, разумеется, еще и в том, что попытка паразитировать на теме номенклатуры, якобы «обжиравшейся» в те страшные годы, получилась глупой. В эпоху перестройки истории о том, как кто-то видел тех, кто знал очевидцев того, что глава Ленинградского обкома Жданов объедался пирожными, еще могли быть приняты на веру. Но сейчас изданы многочисленные сборники документов, наших и немецких, монографии о «блокадной этике», свидетельства очевидцев. Известно, что привилегии у чиновников были, но достаточно скромные — ​хватало только на то, чтобы держаться на ногах. Доказано, что все случаи злоупотребления служебным положением расследовались и могли обойтись весьма дорого. Известно, что немецкие айнзацгруппы усиленно забрасывали в город слухи и сплетни о «жирующих», однако из-за специфической повернутости немцев на пятом пункте разжигали ненависть не столько к чиновникам, сколько к евреям.

Детально разобран и вопрос о «дневниках Рибковского», цитатами из которых режиссер Красовский украсил рекламу своего произведения. Максимально полная подборка из этих дневников есть в монографии историка Натальи Козловой (которая и вытащила их на свет): ее книга показывает, что большую часть блокады Рибковский жил впроголодь. Когда его, очевидно, от истощения, направили в стационар усиленного питания для партработников, то от лишнего хлеба и масла у бедняги разыгралась фантазия.

Столь любимые «разоблачителями» строки о лукулловых пирах номенклатуры представляют собой перенесенные голодной фантазией цитаты из романа писателя Евгения Федорова «Демидовы», который чиновник взял с собой в санаторий. Все эти «баранина, гусь, индюшка, балык, пирожки» — ​стояли на столе исключительно в воображении автора. А реальность, которую можно было занести в дневник, выглядела так: «300 гр. белого и столько же черного хлеба, 30 гр. сливочного масла».

Судьба Рибковского, кстати, действительно достойна яркого фильма. Это был советский Акакий Акакиевич, едва не умерший на пайке иждивенца, но успевший спастись, вовремя пристроившись в райком. Он человек идеологически зашоренный, но незлой и отзывчивый, малограмотный, но с культурными запросами, любящий семью и сберегающий для сына шоколадки, но заводящий «роман». Здесь — ​великолепная фактура для хорошего талантливого кино.

Но кому из наших «творцов» (нельзя без кавычек, простите) интересны реальная история, реальные судьбы, реальные жизненные драмы блокады. Им нужна лишь возможность устроить очередной протестный перформанс. Что ж, пусть… Главное, что наша власть перестала носиться с этой публикой и откупаться от нее бюджетными деньгами.

Вторая попытка поглумиться над блокадой вышла еще глупее и пошлее, чем первая. Будет ли третья? Или хватит уже?

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции