Елена ФЕДОРЕНКО

01.02.2018

На Малой сцене МХТ имени Чехова появилась «Игра в «Городки», поставленная по одноименной книге Юрия Стоянова. Воспоминания народного артиста о всенародно любимой юмористической телепрограмме выпустило в прошлом году издательство «Эксмо». На одном из вечеров мхатовцы прочитали несколько глав — успех оказался огромным. Тогда решили подготовить спектакль, в котором заняты только мужчины — все знаменитые и популярные, среди них и сам автор. Они меняются текстами, одни фрагменты исчезают, другие появляются, мелькают новые герои, звучат истории, не вошедшие в издание, — каждый показ становится неповторимым. «Культура» расспросила Юрия Стоянова о премьере, исполнителях и о том, как рождались его писательские труды.

культура: «Игра в «Городки» — Ваша вторая книга, о дебютной, признаюсь, я и не знала. 
Стоянов: Первая называлась «До встречи в «Городке», мы писали ее вместе с Илюшей Олейниковым. Каждый, независимо от другого, вспоминал важное о себе, что происходило до того, как мы пересеклись. Это был томик-перевертыш с символическими макетом и версткой. От одной обложки — его история, от второго корешка — моя. Они соединялись посередине — фотографиями. Отдельными и общими.

Мы решили сделать книжку, когда у нас появилась небольшая пауза. Но и в помине не было желания осчастливить мир повествованием об уникальной судьбе артиста. Бог нас миловал, и звездная болезнь прошла стороной. Во-первых, мы хорошо помаялись до того, как стали узнаваемыми. Во-вторых, возраст уже был не тот, чтобы медные трубы нанесли непоправимый урон характеру.

культура: То есть голова не закружилась, но захотелось продолжить мемуары?
Стоянов: Ту книгу считаю действительно биографической, вторую — нет. Хотя, конечно, я рассказываю о том, что знаю и что случалось со мной. Но, по сути, это делает любой пишущий человек. Да и роли артиста, даже если он играет Гамлета или что-нибудь из Мольера или Островского, все равно в огромной степени основаны на его личном жизненном опыте.

Все-таки «Игра в «Городки» выдержана в жанре рассказа, и у нее есть «референсы» — писатели, которым я не подражаю, но точно знаю: если бы не любил Марка Твена, Чехова и Довлатова, то эта книга никогда бы не появилась. В нее я включил фрагменты из первой — для хронологического соответствия жизни, чтобы сохранить временную последовательность. Но чем дальше от начала удалялся, тем больше появлялись просто новеллы, навеянные реальными случаями.

культура: Мемуаров сейчас множество, и большинство из них наговариваются на диктофон, а потом литературный помощник превращает их в текст.
Стоянов: Ни та, ни другая книга — не надиктованы. Они написаны, первая — рукой, вторая — при поддержке гаджетов; планшет или ноутбук всегда таскаю с собой. Работал во время коротких отпусков, в основном в Финляндии, которую обожаю. Соблазнов крайне мало: озеро, лес, лодка и тишина. Там я писал эти коротенькие актерские рассказы подолгу — часов по 8–10 в день.

культура: Их не назовешь актерскими байками.
Стоянов: Такое определение меня бы оскорбило. Позволю себе смелое высказывание: думаю, что «Игра в «Городки» больше литература, чем первая книжка. Она и писалась иначе. У «До встречи» был уникальный литредактор Светлана Дружинина — представитель вымирающей профессии. Ее вклад — огромный, она работала с человеком, который никогда ничего не писал. Во всяком случае, с целью опубликовать это.

культура: Вы имеете в виду себя или Илью тоже?
Стоянов: Она была нашей общей поддержкой. «Игра» написана без помощи — и в этом принципиальное отличие. То есть замечательный редактор у меня был — мы работали на удаленном доступе. По скайпу я высылал текст, он ставил пару запятых и комментировал: «Я так смеялся, так смеялся, все замечательно...» или «Я так плакал, так плакал, очень хорошо...» Мне эта форма работы тоже понравилась.

культура: Книга получилась ироничной, какой-то невероятно чистой и легкой, даже в печальных эпизодах.
Стоянов: Мама моя, прочитав, вздохнула: «Что ж ты так и не научился себя любить?» Один замечательный сценарист сказал: «Отчего вы все время стесняетесь? Почему не напишете о том, что сыграли, об отношении к вам в мире, а не только в родной стране, как создали совершенно уникальный продукт, которого не было, нет и уже не будет на телевидении?» Но тогда это был бы не я.

культура: Все-таки Вы пишете о том, что происходило на самом деле. Привирали или правда и только правда?
Стоянов: Это не документальная проза. То, что касается непосредственно меня, моих родственников, — правда почти абсолютная. Я бы сказал — моя правда или мое отношение к ней. Когда проходит время, то какие-то факты становятся более выпуклыми. Может и немного занести, но только в сторону любви к человеку, но не ненависти. Могу сделать героя лучше, смешнее, обаятельнее или несчастнее, но не хуже. Принцип домысла — только такой. А поскольку, надеюсь, это какая-никакая, а литература, то я имею право, особенно в диалогах, подчинять речь актерским законам, чтобы почувствовал читатель характер персонажа.

культура: Книга быстро исчезла с полок книжных магазинов. Ощущаете себя популярным писателем?
Стоянов: Очень не люблю формулировок. Да и не писатель я, а пишущий артист. Это все-таки разное. Мне важно не только то, как рассказы читаются, но и как они звучат.

культура: Действительно, их хочется произносить вслух. 
Стоянов: Этого я и добивался. Вот и получились рассказы для сцены.

культура: Вы остроумно исполняли их на бенефисных встречах с публикой, потом — вместе с актерами на мхатовском вечере и вот теперь подготовили репертуарный спектакль для Малой сцены МХТ имени Чехова...
Стоянов: Когда мы начали инсценировать книгу, то получилось, что практически ничего не надо придумывать — литературный прием автоматически становился сценическим ходом. Я имею в виду перепады эмоций, сломы настроений. После дозы смеха обязательно присутствует достаточно грустный финал. На сцене это делается элементарно — не только абзацем звучащего текста, но печальной мелодией, соответствующей в моем понимании данному фрагменту. Она как бы вытекает из повествования. Это может быть Брамс или Бриттен, моя музыка или знакомый мотив из программы «Городок», а то и просто народная песня, русская или украинская. 

Сложилась очень легкая история. Пришел художник, мы с ним быстро решили: раз восемь рассказов, то пусть будет и восемь торшеров. Придумали подзаголовок — «Говорят и показывают мужчины». Восемь артистов, все мои друзья, которых я очень люблю: Станислав Любшин, Авангард Леонтьев, Коля Чиндяйкин, Стас Дужников, Валерий Трошин, Юрий Кравец, Игорь Золотовицкий. Все феноменально работают. Могу о каждом написать.

Кажется, мы добились того, что в спектакле нет и намека на творческий вечер автора или бенефис актера. Даже с перебором. Зрители спрашивают, почему Любшин говорит «дорогой Юра», ведь он должен сказать «дорогой Слава». То есть они решили, что каждый из нас — автор своего рассказа. Вот этого я и хотел. Просто счастлив, что есть люди, которые так и не поняли, что они слушали рассказы, написанные мною. Значит, «Городок» и все, что со мной в нем произошло, — не только факты моей биографии, а энциклопедия жизни большой страны на конкретном историческом отрезке. Его вместе со мной во многом очень похоже прожили артисты, читатели, зрители.

культура: На сайте Художественного театра режиссер спектакля не обозначен принципиально?
Стоянов: В программке спектакля написали, что Юрий Стоянов. Но какая режиссура нужна, чтобы произнести фразу: «Давно это было, Майкл Джексон еще был черным, а моя зарплата белой»?

культура: В литературе своих кумиров Вы назвали, а есть ли тип театрального действа, на который ориентировались, создавая вечер литературных миниатюр?
Стоянов: Сравнил бы это — и только потому, что Вы просите, — со способом существования на сцене Ираклия Андроникова. Пример дальний и нескромный, но его рассказы слушаешь и не понимаешь — это правда или вымысел, исследование нравов или лукавый анекдот. Все жанры смешаны, поданы личностью, украшены обаянием. Если кто-нибудь назовет наш спектакль «литературно-драматической композицией», то мне покажется, что я попал в страшный сон. Я бы назвал то, что получилось, невероятно смешной историей, в финале которой кто-то обязательно заплачет.

культура: Как строится спектакль?
Стоянов: Для меня принципиально, чтобы мы все читали текст по бумаге. Конечно, временами отрываясь от нее и играя. Опыт показывает: либо надо знать назубок, либо читать. Нельзя быть чуть-чуть беременным. Нас всех «убил» на показе Станислав Любшин. Выходит он, самый старший из нас, и выдает наизусть. Единственный. Мы на него все накинулись: «Дядя Слава, ты что нас подставляешь?» Он отвечает: «Учите, детки, учите, хорошая литература, я легко запомнил...» Мы меняем рассказы, меняемся ими, добавляем те, которых нет в книге. Такой читает Авангард Леонтьев — «Не может быть» о моей поездке в сегодняшнюю Одессу.

культура: Вы же оттуда родом и рассказывали нашим читателям, что счастливы повторять биографию Жванецкого: одессита, влюбленного в родной город, работавшего в Петербурге и живущего в Москве.
Стоянов: Потому сам я не могу читать о своем визите в любимый город. Как-то Гарик не смог прийти, и я решил попробовать, но не осилил: ком в горле давит, не могу и все, грустно очень. Повернулся и протянул листы партнеру — дочитай, мол. Такое тоже может случаться на этом спектакле.

культура: Вы начинали в БДТ у Товстоногова, а как попали в МХТ к Табакову?
Стоянов: Я бы не пошел ни в один другой театр. Мне сейчас понятно, что я — человек, тяжело адаптирующийся в любом коллективе. Мне было хорошо только в том месте и том мире, которые мы создали вместе с Ильей. Мы с ним были отравлены независимостью, опьянены ею. И для меня входить в обстоятельства чудовищного рабского подчинения кому-то — некомфортно. Моя жизнь мужчины, занимающегося женским, невероятно зависимым делом, в обстоятельствах театра была неуспешна и непродуктивна. Память об этом навсегда у меня в порах. Поэтому в эту воду входить второй раз не хочется.

культура: И все-таки Вы заняты в спектаклях МХТ.
Стоянов: Сейчас уже никто не считает меня приходящим, связанным с театром только договором. У меня два названия, скоро появится третье — недавно попал в новую постановку к Игорю Золотовицкому. Занят бываю во всех спецпроектах — песенных, поэтических, юбилейных. Понимаете, какая странная штука: могу работать только тогда, когда меня любят и мне ничего не нужно доказывать. Тогда я свободен и выдаю нужный результат. А сдавать экзамены ненавижу и не буду. Никогда. Хватит, все уже сдал. В Художественном — демократичная атмосфера, славная труппа, мне со всеми очень комфортно, и со стариками, и с молодыми, и с моим поколением. В Художественном мне клево.

культура: Как развивались отношения с Олегом Павловичем?
Стоянов: Наш роман длинный, из многих эпизодов. Олег Павлович неоднократно приглашал меня для всяких разговоров. Каждый раз я его подводил или находил повод, чтобы подвести. Он хотел, чтобы я работал в театре и был репертуарным артистом. А я уклонялся, ссылаясь на разные причины. Иногда спрашивал при встрече: «Ну что, Юрий Николаевич, вы уже удовлетворили свои материальные запросы?» Поступало от Табакова и предложение играть все его роли. Пришлось сказать, что я доедаю только 1 января и только оливье. Потом он спросил: «А что ты играл, сынок, в БДТ?» Я перечислил. Он удивился: «Я же видел «На всякого мудреца довольно простоты», но тебя не помню. Странно... — и после большой паузы продолжил: — Обычно хороших артистов я всегда запоминаю». Тут уже спросил я: «А вы сейчас какого артиста пригласили свои роли играть?» В ответ прозвучало: «Уже очень хорошего». Да и прав Олег Павлович. Был бы я тогда хорошим, не искал бы себя на стороне. Никогда.

Фото на анонсе: Виталий Белоусов/РИА Новости