Дарья ЕФРЕМОВА

25.01.2018

В Выставочных залах Государственного музея А.С. Пушкина на Арбате проходит экспозиция «Константин Паустовский. Без купюр», посвященная 125-летию со дня рождения писателя. Масштабный партнерский проект — в числе участников Московский литературный музей-центр в Кузьминках, Дом-музей в Тарусе, Российская государственная библиотека, Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) — ставит задачей показать широкому кругу «неизвестного» Паустовского, а также опровергнуть ряд мифов, сложившихся вокруг его личности и творчества.

«Живой классик», — говорили о нем современники. «Лучший советский стилист», — уточняли коллеги. Мастер «прихотливого, порой непокорного, но всегда великолепного русского языка»: под его пером оживает мир, где в ручьях плещется горная форель, сказочники предсказывают счастливую судьбу случайным спутницам в ночных дилижансах, а в доме композитора Чайковского по ночам потрескивают старые деревянные половицы, силясь вспомнить дневную музыку. А еще — золотой листопад и растрепанный куст настурции осенью далекого 1936-го, пылающий всеми красками диковинный игольчатый цветок портулак — такой рос в Черкассах в годы его гимназической юности, красавица Ганна, умершая в шестнадцать лет от чахотки. Лодочники, чумаки, моряки, безвестные купчики, чиновники, крестьяне. Милейший «доктор Пауст», как окрестили его друзья, несмотря на демоническую внешность (тут сказалась польская кровь и гены бабки Фатьмы, привезенной дедом из похода на Туретчину) обладал удивительной чуткостью, позволяющей отчетливо видеть внутренний мир даже мимолетных встречных. Вероятно, это же свойство натуры заставляло испытывать чуть ли не мистический трепет перед чужим талантом. «Любой писатель — пускай маленький, незаметный, ничтожно успевший, но настоящий — был для Константина Георгиевича существом в некотором смысле сверхъестественным, — вспоминал Юрий Трифонов, один из его многочисленных учеников. — При всем своем громадном авторитете он не стал и не мог стать генералом от литературы. И, надо сказать, ненавидел проявления такого генеральства в других».

— Данке шён, герр Паустовский, — слова Марлен Дитрих, опустившейся прямо на сцене на колени перед советским писателем? потонули в недоуменном гуле. Легендарная дива, мировая знаменитость и «какой-то Паустовский».

Фотография с коленопреклоненной звездой в сверкающем концертном платье и сутулым классиком (мешковатый костюм, роговые очки) — из числа тех экспонатов, что неизменно привлекают внимание посетителей. Впрочем, этот артефакт не самый важный.

«Тарусские страницы» 1961 года — бумажная обложка цвета ультрамарин, на фоне березок набранные машинным шрифтом имена — Марина Цветаева, Николай Заболоцкий, Надежда Мандельштам, Булат Окуджава, Юрий Казаков, Владимир Корнилов, Наум Коржавин, Борис Слуцкий — одна из первых попыток бесцензурного сборника. Ранние прозаические публикации в киевском журнале «Рыцарь» и альманахе «Огни», датируемые серединой 1910-х, письма первой жене Екатерине Загорской. В них начинающий литератор делится впечатлениями от встреч с кумирами: Константином Бальмонтом, Максимилианом Волошиным. Фотографии в форме санитара времен Первой мировой, — Паустовский ушел на фронт добровольцем, оставив учебу в Московском университете. Рукописи ранних стихотворений, отправленных на рецензию Ивану Бунину. «Ваше дело — проза, — ответил будущий нобелевский лауреат, — именно в ней Вы сможете создать что-либо значительное».

Неприметный, но смыслообразующий экспонат — открытка, присланная Иваном Алексеевичем из Парижа — от 15 сентября 1947 года.

— Этот документ интересен даже самим фактом существования: весточка от скупого на похвалы мэтра, да еще и из французской столицы, могла бы с легкостью затеряться в пути, — рассказывает куратор выставки, директор Московского литературного музея-центра К.Г. Паустовского Анжелика Дормидонтова. — Но для нас она имеет большое значение еще и по другой причине: записка раскрывает тему «Паустовский без купюр». Как вспоминает приемная дочь Константина Георгиевича, хранительница музея писателя в Тарусе Галина Арбузова, отец очень страдал, когда из типографии в очередной раз приходила книга с большим количеством вставок. Редакторы, желая помочь писателю поскорее напечататься, делали дополнения с остросоциальным или актуальным политическим содержанием. И не всегда успевали эти вставки согласовать. Ситуация не изменилась даже в годы оттепели.

Гордость экспозиции — авторские версии глав «Книги скитаний» — заключительной части автобиографической «Повести о жизни» (1963), здесь она представлена с первоначальным названием «На медленном огне».

Значительные объемы незнакомого читателю текста — о русской литературе и трагических судьбах собратьев по цеху, среди которых Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Андрей Платонов, Борис Пильняк, Осип Мандельштам, Исаак Бабель, сохранились в РГАЛИ. Архив писателя передала его вдова Татьяна Арбузова.

Например, на выставке можно увидеть рукопись эссе «Медные подковки», посвященного прощанию с Маяковским. Там, где поэт лежит на низком помосте, из окон видны заросли сирени, на манерную статую Венеры Медицейской наброшено черное покрывало, а толпившимся у гроба людям были видны прочные ботинки с медными подковками на каблуках. «Подковки блестели в луче солнца».

Фрагмент, вычеркнутый цензорами: «Да, он наступил на горло собственной песне, заставил ее замолчать. Он совершил тягчайший подвиг поэтического самопожертвования <...> Ему хотелось петь, как и каждому, в ком поселилась беспощадная и светлая поэзия. Петь о многом, о чем так вольно, не задумываясь, пели его товарищи — Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин, Пастернак. Элегии, широко берущие за сердце, звучали рядом, как шум ночного ветра в деревьях, но он не позволял себе прислушиваться к ним. Он ломал и одергивал себя. <...> Маяковский и Есенин. Это были две необъяснимые смерти. Они совпали со временем, которое пыталось все объяснить прямолинейно и упрощенно».

Упрощенным, по мнению организаторов выставки, является и сегодняшнее восприятие самого писателя — многие знают его только как детского автора.

— Издававшийся в «Детгизе», Паустовский никогда не писал специально для школьников. Он не делал различия между детской и взрослой литературой — для него существовала только хорошая и плохая, — продолжает Анжелика Дормидонтова. — Ставят «на вид» совсем безумные вещи, например, что избежал гонений. И что прославился, благодаря производственному роману — книге «Кара-Бугаз» о строительстве химического комбината в заливе на Каспии. На самом деле, он описывал эпохальный момент, величайшую схватку человека «с пустыней, с безводьем, с жарой...». На выставке представлена фотография, сделанная писателем во время первой экспедиции в Туркмению. Другая «производственная» книга Паустовского была написана по заданию Горького, задумавшего серию «История фабрик и заводов». В рамках этого проекта Константина Георгиевича направили в Петрозаводск, где ему предстояло рассказать о местном оружейном заводе. В итоге родилась «Судьба Шарля Лонсевиля» — романтическое повествование о судьбе пленного французского инженера. Это очень показательно: вместо истории предприятия — биография героя. Для Паустовского всегда был важен человек. Это прослеживается в дневниках времен Первой мировой, ранних стихотворениях, письмах. Гуманистическое начало определяет его творчество, секрет успеха.

Фото на анонсе: mirpaustowskogo.ru