Николай ИРИН

17.08.2017

20 августа исполняется 80 лет режиссеру и сценаристу Андрею Кончаловскому. На таких рубежах принято расслабляться в кругу семьи и коллекционировать былые заслуги. Однако наш юбиляр делает все не по правилам.

Прошлое его действительно питает, но особым образом: в запуске у Андрея Сергеевича англоязычная картина про Сергея Рахманинова и совместное с итальянцами кино о Микеланджело — серьезные проекты со звездными актерами в главных ролях. Кончаловский работает: как и десять, тридцать или шестьдесят лет назад. Нарушает ожидания, не поддаваясь инерции движения: как и всегда. 

Пришлось в свою очередь потрудиться, чтобы уяснить ту психологическую установку, которая обеспечивает ему образ жизни, наполненной разнохарактерными художественными свершениями: почти три десятка кинопостановок, четыре десятка сценариев, реализованных в том числе другими режиссерами, оперные спектакли в «Ла Скала» и Мариинском, драматические — в Москве, Париже и Варшаве; книги, даже рок-опера. Кончаловский реализуется методично, очевидно при этом, что для него существенна неповторяемость поступка. 

Каждый его фильм всегда радикально отличается от предыдущего потому, что Андрей Сергеевич воспринимает события жизни не как уроки, а в качестве подарков. Потому он не тиражирует успешные находки, намертво закрепляясь на завоеванных рубежах, не скорбит и не замыкается, когда и если внешнего успеха не видно, а отважно идет дальше, искренне этой жизни доверяясь. Совсем свежий пример — крупнобюджетный, амбициозный, высокотехнологичный «Щелкунчик и крысиный король» (2010) и последовавшая за ним картина «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», снятая за смешные деньги едва ли не в режиме домашнего видео.

Бессмысленно рассуждать о том, что первый проект не окупился, а второму сопутствовали громкий фестивальный успех и вдумчивые критические высказывания. Юбилей Кончаловского — идеальный повод осознать целостный характер его творчества и соответственно цельность натуры. В связке с заказной, но изобретательной и умной «Сибириадой» куда лучше понимается легшая на полку, тонко стилизованная под непритязательность «История Аси Клячиной...». Андрей Сергеевич по натуре и по воспитанию музыкант. Главная тема, побочная, вариации, мотивные переклички — собственные постановки и сценарии для других режиссеров выстраиваются в одну большую и пока, к нашей общей радости, нескончаемую сюиту. 

Ключом, открывающим внутренний мир Кончаловского, представляются его высказывания о легендарном советском пианисте Владимире Софроницком. В рамках телевизионного цикла «Гении» режиссер выпустил шесть картин об отечественных пианистах и композиторах: напомнили о себе долгие годы ученичества в ЦМШ, музучилище и Московской консерватории. Лента о Софроницком является на сегодня последней. Кончаловский комментирует манеру своего героя словами, где явно проговаривается о самом себе: «Слушателей не покидало ощущение, и я могу подтвердить, ибо это слышал, что музыка импровизируется, что это не написано заранее. Музыка будто непосредственно выходила из-под его пальцев, и завтра поэтому все будет звучать по-другому, а вот это конкретное чудо уже не повторится». Наряду с уникальностью филармонического вечера от гениального маэстро акцентируются неповторимость мгновения как такового и вытекающая отсюда обязанность — проживать эти мгновения творчески. Похоже, Кончаловский совсем не боится так называемой «неудачи», потому что, если разобраться, никаких неудач нет, а есть ответственный перебор возможностей, которые быстротекущая жизнь предоставляет каждому из нас.

«Но пораженья от победы ты сам не должен отличать», — ни в одной картине не опуская ниже планки «профессиональный минимум», он всякий раз находит новую интонацию, новые краски, неожиданные сочетания элементов. Любой фильм Кончаловского есть именно реализация предоставленной возможности, а не навязывание миру и зрителю собственной воли. 

Но кем пресловутая возможность предоставлена? Внезапно получившим постановку товарищем по интеллектуально насыщенному общению Андреем Тарковским? Озабоченным производством сориентированной на общегосударственные ценности, но при этом еще и качественной продукции, благоволящим к нему председателем Госкино Филиппом Ермашом? Директорами среднеазиатских киностудий, заинтересованных в кассовых и жанровых, но одновременно умно придуманных вещах? Западными продюсерами, по достоинству оценившими умение русского кинематографиста сочетать здоровую рациональность и непредсказуемую душевность в рамках умеренного бюджета? 

Впечатляет его принципиальное нежелание избегать неожиданных предложений судьбы. Ведь за подобными предложениями стоят не только конкретные люди, но и некие высшие силы, которые, похоже, благоволят Кончаловскому именно потому, что он внимателен и благодарен. Когда композитор Мурад Кажлаев вышел из игры при подготовке к съемкам «Романса о влюбленных», Кончаловский сделал непонятный большинству коллег, но такой естественный для него самого ход — доверил совсем юному, сильно голосистому московскому рокеру Александру Градскому написать музыкальную партитуру и спеть мужские партии. 

Никакого опыта киномузыки у Градского не было, однако он почему-то возник на горизонте в некий решающий момент, и постановщику, как всегда, хватило внимательности, хватило доверия — Градскому, обстоятельствам. «Все в мире любовь! Любви не будет конца!» — пафос саундтрека и картины в целом раздражал тех, кто не понимал внутреннюю позицию «музыканта» Кончаловского. Вслед за классиком уместно повторить здесь: «Музыку сочиняет народ, а мы, композиторы, ее аранжируем». Романтическую приподнятость первой части ленты, которую, впрочем, ближе к концу корректировал «проклятый быт», режиссер не имитировал, но бережно воспроизвел, подслушав у людей. Аутентичный советский романтизм выдохнется к концу 70-х, но работа Кончаловского останется ему высоким памятником.

Кажется, его заветное словечко — «иллюзия». Поскольку главная задача — подслушать у мира, а после предельно достоверно воплотить в экранных образах. При этом сам он старается идеологически и эмоционально не влипать. Отсюда ощущение некоторой холодности и отстраненности, которое на деле — боязнь соблазна. Критикуя Запад или, наоборот, русского человека в своих интервью или телевизионных репликах, режиссер пытается сгустить тему едва ли не до социологического обобщения. Видимо, это компенсаторное, потому что в фильмах, наоборот, попадает в плен своей наблюдательности: отдельные люди уникальны, непредсказуемы, не сводимы к стереотипам.

Здесь еще один ключ к его методу, к его натуре. «Я с людьми общаюсь очень легко, и чем больше живу, тем мне люди все интересней. Нет и малейшей усталости от людей и жизни. Мне врезалась фраза одного индийского философа, что надо относиться к каждому встречному, как к своему учителю. А как замечательно ответил Толстой на вопрос журналиста о том, кто ваш любимый собеседник? «Тот, с кем я разговариваю в данный момент», — это неподдельное любопытство к разнообразию людских проявлений, пожалуй, еще более характерная и значимая черта Кончаловского. 

Замечательна полемика с картиной «Андрей Рублев», сценарий которой написан им совместно с Тарковским. По мнению Кончаловского, Андрей Арсеньевич увлекся природными фактурами и временными потоками в ущерб человеческому содержанию: «Как мне думается, Тарковский попал под обаяние материала — материала и вправду впечатляющего, мощного: фактура земли, бревен, ливни, раскисшая земля, толпы людей, монахи, татары, кровь, огонь. Он всем этим настолько увлекся, что начал снимать какие-то важные куски, не окрашивая их отношением Солоницына-Рублева, не пропуская через его внутренний мир. Оттого по временам пропадает оценка материала героем». 

Интерес Кончаловского к человеку можно, пожалуй, назвать выдающимся. Но это именно интерес, а не заискивание. Запомнилась чья-то реплика: «Сентиментальность — это когда любят человека сильнее, чем любит его Бог». Так вот, Андрей Сергеевич никогда не сентиментален: во всех его картинах поражает точно найденная и жестко закрепленная на время истории, сколь бы драматичной она ни была, психологическая дистанция до персонажей. Человек у него никогда не звучит слишком гордо, но его достоинство никогда не ставится под сомнение. Кончаловский знает о природе вещей и доверяет эволюционному процессу. Появляясь на телеэкране, в любом возрасте оставляет впечатление «взрослого человека». 

Завидная фильмография, психологическая зрелость и творческая активность... Этот изощренный художник и независимый человек живет и работает так, что соединяет дореволюционную империю со Страной Советов, сегодняшнюю Россию с цивилизованным Западом, высокую консерваторскую культуру с массовым кинематографом, повседневный здравый смысл с философской традицией. Продолжение следует, и мы еще не один раз, удивившись, поразмышляем о художнике, который не устает меняться.

Фото на анонсе: Валерий Шарифулин/ТАСС